Проклятая звезда - Джессика Спотсвуд

Саши крепче стискивает свой стакан с сидром:

— Но… Если ты вернешься в Чатэм, нам придется расстаться.

— А мы всегда жили врозь. Можешь навещать меня по выходным. — Рори улыбается. — Я думаю, мне придется изменить свое поведение. Не хочу кончить, как моя кузина Бренна.

— Отец никогда не пошлет тебя в Харвуд, — уверенно заявляет Саши, понижая голос, несмотря на то что вокруг на разные голоса шумит толпа.

Рори поднимает густые брови:

— Ты думаешь о нем гораздо лучше, чем я. Полагаю, он был бы рад сплавить меня туда.

Хоть я и думаю, что Рори права, но из уважения к Саши прикусываю язычок. Широкий рот Рори кривится, она прислоняется к стволу клена и смотрит на огонь:

— Старый лицемер. Он не имеет права.

— Мы найдем другой экземпляр, — заверяет Саши, беря Рори под руку. — Может быть, когда ты вернешься домой, попросишь о помощи миссис Беластру?

Рори стряхивает ее руку.

— Это не одно и то же! Это будет уже не моя книга!

— Да что такое? — спрашиваю я, недоумевая.

Из собора, который довлеет над площадью, в сопровождении стражников выходит облаченный в черное широкоплечий мужчина, и я догадываюсь, что это, должно быть, сам Ковингтон. Люди начинают подталкивать друг друга ближе к помосту. Говорят, Ковингтон превосходный оратор. Многие пускаются в долгие путешествия, лишь бы услышать его проповедь, которая на следующий день будет напечатана в «Страже», и каждый, кто пожелает, сможет ее прочесть.

— Отец хотел, чтоб мы внесли свою лепту в сожжение, — объясняет мне Саши. — Пока мы вчера ходили по магазинам, он порылся в наших вещах и забрал кое-какие книги. А одна из них очень много значит для Рори.

— Это «Кассандра», — говорит Рори.

Когда Тэсс была маленькой, у нее была такая книжка. Дрянная книжонка, по-моему, — история приключений куклы, которая оживала, пока девочка, ее хозяйка, спала.

— Я наизусть ее знаю, — продолжает Рори. — Там на тринадцатой странице пятно от варенья. Мама была в таком хорошем настроении, что даже наказывать меня за него не стала. А это мы с куклами послеобеденное чаепитие устроили.

— Вы с матерью устраивали чаепития? — спрашивает Саши.

Игравшие возле нас дети тем временем подбирают свои игрушки, возвращаются к родителям и егозят возле них в ожидании церемонии.

— Она не всегда была такой, как сейчас. — Рори смаргивает слезинку, горбится и засовывает руки в карманы плаща. — Когда я была маленькая, она была очень хорошая. Она шила платья моим куклам. И мы вместе придумывали истории о том, что делают мои куклы, когда я засыпаю. Ну как в «Кассандре».

Я задумываюсь, пытаясь припомнить респектабельную версию матери Рори, но у меня ничего не получается. Я, кажется, знала ее лишь странной затворницей, не покидающей свое жилище якобы из-за разгулявшихся нервов, хотя на самом деле причиной ее домоседства были запои. Даже удивительно, что ее не арестовали. Хотя, возможно, ничего удивительного в этом нет. Возможно, брат Ишида боялся, что мать его незаконной дочери не станет молчать на суде и выдаст его.

Я знаю, что такое потерять мать. Но я не представляю, каково это — потерять ее, когда она вроде бы с тобой.

Саши снова берет Рори под руку, и мы делаем несколько шагов к подмосткам, на которые в это время восходит красивый широкоплечий мужчина. У него резко очерченные скулы и поседевшие на висках черные волосы. Каким-то невероятным образом черное бесформенное облачение члена Братства сидит на нем будто хороший костюм. Я никогда раньше не видела его, но я знаю, кто он. Его знает вся Новая Англия. Это — брат Уильям Ковингтон, глава Национального Совета.

Сейчас он возвышается над застывшей в молчании толпой. Отцы сажают детей на плечи, чтоб тем было лучше видно. Десяток стражников в черных с золотым ливреях окружают помост. Я почтительно обращаю лицо к оратору.

Ковингтон говорит тягучим, как мед, густым голосом:

— Художественная литература опаснейшим образом развивает воображение. Она поощряет девиц играть в рискованную игру «а что, если», отрешаясь от реальности. А ведь только реальность и важна. Только то, что происходит здесь и сейчас. Только путь, который предначертал для каждого из нас Господь. — Глаза Ковингтона устремлены в толпу, его жесты создают у меня впечатление, что глава Братства обращается лично ко мне. — Мы должны взращивать в наших девочках совсем иные качества. Мы должны растить их хорошими, послушными дочерьми и смиренными, благонравными женами. Наши девушки должны быть чистыми сердцем и кроткими душой, скромными и добродетельными. Если у них возникают вопросы, если они не понимают чего-то, им следует обращаться к Господу и к нам, Его верным земным слугам.

Небо становится чернильно-синим. Костер потрескивает и дымит, а вечерний воздух становится все холоднее. На противоположной стороне площади высится, закрыв своей громадой звезды, Ричмондский кафедральный собор. Я сую руки в муфту, стараясь высмотреть в толпе Финна, и делаю при этом вид, что внимаю Ковингтону.

— Я призвал верующих принести сюда топливо для нашего костра. Я рад видеть, что многие из вас пришли сюда с книгами. — Толпа приходит от этого утверждения в восторг, многие машут поднятыми руками с зажатыми в них томиками. — Через минуту я попрошу вас выйти вперед, но вначале…

Два стражника тащат на помост женщину. Она плачет и сопротивляется, как может, но тщетно — руки связаны у нее за спиной. Третий стражник катит полную книг тележку.

— Эта женщина, Ханна Маклай, — говорит брат Ковингтон, — промышляла запрещенными книгами. Она продавала их прямо здесь, на улицах Нью-Лондона.

Толпа возмущенно гудит. Люди вытягивают шеи, чтобы лучше видеть, дети лезут вперед, и матери тащат их обратно.

Мать Финна содержит — вернее, до недавнего времени содержала — книжную лавку. Торговала книгами.

— Она отравляла умы наших женщин и детей безвкусными романами и ужасными рассказами, которые так популярны за морем. Она утверждала, что ее книги — подлинное сокровище. Я хочу показать ей — и всем вам, кто сегодня тут собрался, — чего они стоят на самом деле.

Два стражника набирают полные охапки книг и швыряют их в огонь. Страницы чернеют и скручиваются, слова умирают и становятся бесполезными. Ханна Маклай дергается в руках стражника, он подталкивает ее, и… она с пронзительным криком падает прямо в костер.

Ее черный плащ тут же занимается огнем, следом вспыхивают длинные каштановые волосы.

Милосердный Боже, неужели ей позволят вот так сгореть? Неужели ей никто не поможет?

Ни один человек не трогается с места. Толпа будто окаменела. Тут и там начинают кричать дети, и их отцы, не готовые к подобному развитию событий, ссаживают их на землю. Мне тоже хочется заорать.