Символы. Песни и поэмы - Дмитрий Мережковский

С холодностью и с видом утомленным;

Ему смешно: как можно быть влюбленным?

XXI

Конечно, от чего не пошутить,

Не поиграть любовью для забавы;

Как знать, начнет интригу, может быть,

Он только для того, чтоб изучить

Провинциальных барышень и нравы.

Но я скажу, не тратя лишних слов,

Он по уши влюбиться был готов,

ХХII

И вовсе не на шутку… Слава Богу,

Давно пора ленивый мой рассказ

Мне вывести на торную дорогу.

Я с героиней познакомлю вас.

Забелин ей представлен; как не раз

О том мечтал, он принял вид небрежный;

Но взгляд, улыбка, платья шорох нежный —

XXIII

И вздрогнул он, смущением объят,

И оба кинули мгновенный взгляд,

Глубокий, любопытный и бесстрастный,

Как два бойца пред битвою опасной;

И ждут они, и пристально следят…

Так полководцы на полях сраженья

Обдумывают планы нападенья.

XXIV

Поклонников толпой окружена,

Она казалась резвою кокеткой;

Но видел он сквозь смех ее нередко,

Что грустью тайною она полна.

Так в горном озере блестит волна

И отражает солнца луч беспечный,

А там, на дне, — там мрак и холод вечный.

XXV

Как часто в поединок на словах

Они вступали, полные отваги,

И скрещивались в воздухе, как шпаги,

Вопрос с ответом; и порой в очах

Сверкали гнев, победа или страх.

Возбуждены приятно были нервы,

И каждый думал: кто-то сдастся первый?

XXVI

Ее везде преследует Сергей

Сарказмами, иронией своей,

Язвит и сердит с вдохновеньем злобным.

Так и в любви томит сердца людей

Желанье власти над себе подобным.

Меж тем как быть счастливым он бы мог,

Из гордости остался одинок.

ХХVII

Забелин увлечен игрой бесплодной.

Он очень мало с чувствами знаком,

А между тем исследует умом

Свою любовь с жестокостью холодной,

Как скальпелем пытливый анатом.

Но, к счастью, все сомненья и анализ,

Не разлагая чувства, притуплялись.

XXVIII

Сергей был некрасив, и худ, и мал.

Замечу в скобках: есть обыкновенье,

Чтобы герой поэмы представлял

Иль красоты, иль силы идеал;

Прошу у всех читательниц прощенья

За бедного героя моего,

Но истина дороже мне всего.

XXIX

В его лице был отпечаток серый

Родных небес, — на нем румянца нет;

Но Веру — героиню звали Верой —

Пленял порою мысли чудный свет

В его очах, среди живых бесед.

Дышала в нем та внутренняя сила,

Что больше красоты она ценила.

ХХХ

Ей нравился его свободный ум,

Непримиримый, дерзкий и печальный.

У них так много было общих дум;

Поклонники, интриги, сплетен шум —

Ей чуждо все в глуши провинциальной.

Так лилия порой грустить одна

Среди болот, чиста и холодна.

XXXI

На тихие боржомские долины

Нисходит южной ночи благодать.

Собрался маленький пикник в теснины

Окрестных гор прохладой подышать.

Сергей увидел Верочкину мать:

Она была вся в трауре, вдовою,

С лицом приятным, доброй и простою.

ХХХII

Дремучий лес таинственно молчит,

Идут с водами пыльные обозы,

Ночной росы у неба просят лозы,

Как сердце слез любви, и не блестит

Луна большая, круглая, как щит.

Забелин с Верочкой ушли далеко

К волнами Куры и сели одиноко.

XXXIII

Луна встает — и лик ее бледней,

Бледней и ярче; мир простерт пред ней

Без сил, без воли, страстью побежденный.

Как пред своей царицей — раб влюбленный.

Под властью обаятельных лучей

Все замерло, затихло, покорилось

И томным, мягким светом озарилось.

XXXIV

О, если мир покорен ей, то нам,

Сердцам людей, неведомым цветам,

Как не дрожат от этой чудной власти,

Как не отдаться сладостным лучам,

Как не открыться и не жаждать страсти?

Когда цветы, когда сердца полны, —

Свой аромат пролить они должны.

XXXV

В тот миг Сергей забыл про осторожность,

Он лгать не мог, опасности был рад,

Любил глубоко, чувствуя ничтожность

Коварных планов, хитростей, засад;

И, сердце обнажив, как друг и брат,

Доспехи сбросив, кинув меч ненужный, —

Перед врагом стоял он безоружный.

XXXVI

Взяв руку Веры трепетной рукой,

Он говорил ей: «Оба мы тоскуем,

О, если бы вы знали, как порой

Я ласки жажду, тихой и простой!

Зачем же лицемерим мы, враждуем?

Простите, я признаний не терплю,

Скажу вам попросту: я вас люблю…»

ХХХVII

И, увлечен потоком красноречья,

Он ничего не видит, как поэт,

Не слушает, не ждет противоречья,

Не замечает, что ему в ответ

Она не говорит ни «да», ни «нет».

Он был так полн самим собою в счастье,

Что не подумал об ее участье.

XXXVIII

А ей на жертву весело глядеть,

Как рыбаку на золотую рыбку,

Что блещет, вьется, попадая в сеть.

О, если б только мог он рассмотреть

Румяных губ мгновенную улыбку,

Лукавую, как мягкий свет луны

На влажном лоне трепетной волны!

XXXIX

«Еще одно признание, о Боже!.. —

Так думала, не поднимая глаз,

Кокетка наша. — Все одно и то же…

Как я привыкла к звуку нежных фраз, —

Мне говорили их уж столько раз, —

Те — из любви, другие — по расчету…

Он, кажется, пятнадцатый по счету».

XL

Сергей любил — надолго ль — все равно;

Он говорил так сильно и умно,

Такою музыкой и вдохновеньем

Все было в речи пламенной полно,

Что даже Веру сладостным волненьем

Он заразил; она гордилась им,

А кем гордятся, тот почти любим.

XLI

Но на другое утро он в постели

Припомнил все… И вдруг вскочил Сергей:

«Да я в любви признался… в самом деле…

Вот глупость-то!» В дали грядущих дней

Он прозревал твой факел, Гименей,

Уж перед ним мелькал халат супруга…

И разлюбил он Веру от испуга.

XLII

Так вечером (предупреждаю вас,

Для глупостей весьма удобный час)

Отважен ум, душа кипит страстями,

Но глянет утро бледное на нас

Холодными и строгими очами, —

Мы потухаем, мы полны стыдом

Перед его насмешливым судом.

XLIII

В тот вечер на балу она была.

Забелин Веру не узнал сначала:

Как эта ясность милого чела

Нежданной, дерзкой прелестью дышала!

Она ему чужда и весела,

И с видом легкомысленно-беспечным

Кокетничать готова с первым встречным.

XLIV

Она задела кружевом его…

Сергей был в бешенстве: «Нет, каково!

Прошла — и хоть бы взором подарила!

Как будто бы меж нами ничего

И не было!» В нем гордость говорила

Сильней любви. Угрюмый на балу,

Нахмурив брови, он сидел в углу.

XLV

«Постой же, — думал, — глупенькой девчонке

Я отомщу!» Не прав был наш герой:

В ней резвая веселость, как в ребенке,

Была избытком жизни молодой;

Но он не мог бы, мелочный и злой, —

Так ум его тщеславье ослепило, —

Понять, как это плотское в ней мило.

XLVI

Чтоб слабой воле разумом помочь,

Он рассуждает: «Прочь отсюда, прочь!

Какая пошлость!» Но зачем без муки

Не в силах он припомнить, как в ту ночь

Любил ее? Зачем же о разлуке

Так больно думать? Или с гневом вновь

Воскресла в нем угасшая любовь?

XLVII

Они сидели в парке утром рано.

Он наставленья, важный вид храня,

Читал ей: «Вы не любите меня;

Но я не понимаю цель обмана…

К чему? Ужель кокетство? Здесь ни дня

Я не пробуду; жалкую победу

Оставив вам, я завтра же уеду».

XLVIII

Она в ответ: «Недобрый вы!» В тоске

Поникла головой и замолчала,

Лишь зонтиком чертила на песке.

Слезинка на конце ресниц блистала,

Как дождевая капля на цветке.

«И уезжайте, пусть я, пусть такая,

Кокетка, нехорошая и злая,

XLIX

Одна останусь… что ж, и все равно,

И пусть одна, — мне никого не надо;

Я — лгунья, гадкая — и очень рада!»

И слезы, накипевшие давно,

Дрожали в голосе; потрясено

Все существо обидой нестерпимой…

А он… он встал, глухой, неумолимый.

L

«Прощайте». И мертва и холодна,

Непобедимой гордости полна,