Лихорадка в квартале Маре - Лео Мале

Она потащила меня в пристройку с низким потолком. Вдоль стен тянулись ряды ящиков, надписи на которых указывали на их содержимое. Столы и верстаки, скамейка и хромоногая табуретка – все было покрыто темно-коричневой пылью. На этажерке, между литрягой дешевого вина и кучей разных инструментов, стояла голова Бетховена с гипертрофированно мощным лбом, у нее был вопрошающий вид, может быть, великий композитор размышлял о превратностях судьбы на этой грешной земле. Кто-то врезал по его величественному носу, о чем свидетельствовала солидная царапина. Среди прочих безделушек здесь имелась также традиционная чайка на застывшей волне, которая продается на любом базаре. За то долгое время, что ее преподносят друг другу в подарок, люди уже успели забыть, кто был первоначальным автором. Красуется ли она в гостиных мелких буржуа или в приемной у дантистов, валяется ли в самых темных углах на чердаке у граждан, обладающих художественным вкусом,– она всегда одинакова, за исключением небольших различий в размахе крыльев или изгибе волны.

– А вот и пингвин,– объявила мадам Жакье.

Она протянула мне макет, который я осторожно взял в руки. Я не знал, из какого материала он был сделан – хрупкого или прочного – но с ним надо было обращаться бережно, чтобы не разрушить этот шедевр. Как она сказала, это могло служить цоколем, но также и пресс-папье, смешным штопором или декоративной ручкой на цепочке спуска воды в унитаз. Перспективы его употребления казались бесконечными.

– Красиво, не правда ли?

– Очень красиво,– подтвердил я.

Мне казалось, что я вижу улыбку того типа, который создал эту штуку, в тот момент, когда он выдавал в присутствии мадам имена Пикассо или Ганса Арпа. Да, мне казалось, что я вижу, как он улыбался: жалостливо, снисходительно и высокомерно. Я быстренько вернул так называемое произведение искусства мадам Жакье, вытер пот с лица и, показывая большим пальцем в сторону мастерской, спросил:

– Они его сейчас размножают?

Совершенно непроизвольно я произнес слово «размножают» жалобным тоном.

– Еще нет,– ответила она, ставя пингвина на место,– пни только изготовили формы…

И показала на формы, сложенные на верстаке. В вогнутом виде это смотрелось еще хуже, чем в выпуклом.

– Сейчас они размножают обычные безделушки.

– Вот как?

– Пойдем посмотрим.

Мы вернулись к плавильщикам, которые перешли к следующей стадии своей работы. Двое из них молча работали небольшими кувалдами, разбивая формы, и отлитые изделия падали на пол в облачках теплой пыли. Третий длинной лопатой черпал из ящика медный лом и бросал его в тигель, стоящий в пылающей печи. Здесь были самые разнообразные предметы: поломанные пепельницы, патроны для электроламп, кольца для занавесок и т. д. Огонь в печи раздувался при помощи электровентилятора, и его шум покрывал все другие звуки.

– Когда вы начнете изготавливать пингвина?– закричала мадам Жакье, чтобы быть услышанной тем, к кому она обращалась.

Это был пролетарий в черных очках. Он сдвинул их на лоб под козырек своей кепки.

– Завтра, ма-ам,– ответил он, продолжая освобождать готовые изделия от их форм,– сейчас поставим формы в сушилку.

Он указал на кирпичную конструкцию, стоящую неподалеку от плавильной печи. В это время тигель в печи начал подавать признаки жизни: крышка на нем запрыгала, из-под нее на пламя потекли струйки расплавленной меди. Вероятно, пролетарий в черных очках был здесь чем-то вроде старшего, потому что закричал:

– Твоя очередь, Жюль!

Упомянутый Жюль снял крышку клещами с длинными ручками и стал снимать пену, как будто это был обычный суп, при помощи штуки, похожей на половник, тоже на длинной ручке.

– Жарковато, а? – спросил я у парня, чтобы меня не приняли за немого.

– 1700 градусов,– програссировал он, вернув крышку на место и добавив кокса.

– Вот это температура!

– Верно, месье. Не советую совать туда руку.

– Вы идете, месье… э-э-э… Бюрма? – закричала мне мадам Жакье с другого конца мастерской.

Чтобы не вынуждать ее еще раз произносить мое имя, я мигом очутился рядом. Перебравшись через кучу песка, мы вошли в кладовую, такую же пыльную, заполненную едким запахом расплавленной меди, как и все остальные помещения. На одном столе, в стороне от всевозможного мусора и хлама, я увидел неповторимое нагромождение образчиков медальонов, колец для ключей, обрамлений замочных скважин для буфетов, ручек для выдвижных ящиков и т. д., а также несколько фигурок, предназначенных для пробок радиатора на автомашинах: футболист в пылу игры, голова краснокожего, самолет, боксер и т. д.

– Вот чем мы живем, мои дети и я,– сказала мне мадам Жакье с широким жестом,– и чем живут, и живут хорошо…– она сделала упор на слове «хорошо»,-…родители моего первого мужа. Живем благодаря изготовлению и продаже вот этой дешевки. Не смешно ли?

Нет, она наверняка не думала, что это смешно. И слово «дешевка» выдавила из себя с трудом. Она просто была осторожна и не вполне уверена, что вся эта продукция является вершиной искусства. Возможно, что и я время от времени не мог скрывать иронической улыбки.

– Нет дурных профессий,– сказал я.

Похоже, эта глубокая мысль ей понравилась. Она прямиком проникла в ее сердце. Это были философия и мудрость вполне на ее уровне – чайками, пингвинами и прочими тварями жил весь этот квартал. Я ей нравился, как она мне сказала, но я надеялся, что это не зайдет слишком далеко, и замечание такого рода могло только помочь мне еще немного вырасти в ее глазах. Неважно, что мне уже осточертело разыгрывать из себя клоуна, и я с удовольствием бы смылся. Знакомство с делами других лиц никак не двигало вперед мои собственные делишки.

– Мы должны противостоять сильной конкуренции,– вздохнула она,– вы, наверно, знаете, что большинство товаров, продающихся в Париже, изготовлено в Германии.

Я испугался, что она начнет пудрить мне мозги германской угрозой, но дальше вышеозначенной констатации разговор не пошел. Она взглянула на свои часы и сказала:

– Безусловно, уже пора присоединиться к Одетте, как вы думаете?

– Как вам будет угодно, мадам.

И мы оставили это горячее место после того, как она дала последние указания своим рабочим.

Глава VIII

ВСЕВОЗМОЖНЫЕ ПОДОЗРЕНИЯ

– Вам было интересно? – осведомилась она, когда мы вышли на улицу Перль.

– Очень,– соврал я.

– Да, это интересно,– заявила она, будто хотела сама себя в этом убедить.

Мы повернулись и вошли в узкую улицу Де Ториньи. Через несколько шагов мадам Жакье объявила, что мы пришли.

Я вздрогнул. Похоже, программа развлечений пройдет именно так, как я предполагал. Я оказался зажатым, как ветчина в бутерброде, между двумя историческими особняками. Один из них был – как я узнал позже – знаменитым особняком Сале[6], названным так потому, что принадлежал сборщику податей на соль, невероятно разбогатевшему на этом деле. Архитектурная жемчужина XVII века сегодня затерялась среди целой толпы современных бездарных и безымянных строений, в самом особняке помещается какая-то техническая школа. Особняк, где жила мадам Жакье, стоял как раз напротив и, возможно, был построен другим фискальным жуликом той эпохи с целью насолить «Соленому». Второй особняк также пострадал от времени и людской глупости. Отвратительный деревянный сарай полностью нарушал гармонию его овального парадного двора. В свое время крупная брусчатка двора звенела под копытами породистых коней, а сейчас по выбоинам и ухабам с воплем носился сопливый мальчуган. Не промолвив ни слова, мы пересекли двор. Мадам Жакье, принявшая вдруг озабоченный вид, избавила меня от урока истории, которого я опасался, а я со своей стороны попридержал язык, чтобы неосторожным замечанием не вызвать на свою голову бурный поток ее эрудиции (Пожелай я обогатить свои знания, то купил бы соответствующую книжонку.) Так молча мы вошли в невероятной величины застекленную дверь, пересекли вестибюль чуть поменьше сквера дю Тампль и вступили на широкую лестницу с истертыми покатыми ступенями, но по которой можно было безопасно подниматься благодаря великолепным ажурным перилам. Продолжая соблюдать осторожность и поднимаясь в полном молчании, я про себя отдал дань восхищения этим перилам Тем не менее без испуга не обошлось, и я уж было приготовился выслушать лекцию моего гида, когда, остановившись между двумя этажами, мадам Жакье положила руку мне на плечо.

– Месье Бюрма,– сказала она.

– Да, мадам?

Я тоже остановился, балансируя на двух ступеньках. Она качнула головой и с необычной серьезностью заявила:

– Нет, то, что я вам показала, не было интересно. Очень мило с вашей стороны утверждать обратное, но я знаю, что это неинтересно. Вообще для человека, который никогда еще не присутствовал при подобном, это и может показаться любопытным, но я пригласила вас посетить нашу мастерскую совсем не потому, что считала это интересным.