Город Звёзд - Мэри Хоффман

Их рождение считалось постыдной тайной, и брат правителя страны, деда близнецов, свергнув его с престола, повелел бросить младенцев в реку. Выкормленные волчицей — эту часть истории Джорджия знала и раньше — они были затем воспитаны пастухами. Став взрослыми, они вернули деду его престол, а сами решили построить город. Сойтись во мнениях относительно того, где строить общий город, им не удалось, так что каждый решил начать возводить свой собственный. Когда стена города Ромула едва поднялась над землей, Рем с издевкой перепрыгнул через нее. Охваченный гневом Ромул убил брата.

О Ромуле было еще много чего, включая интересное упоминание о том, что никто не знал, куда девалось тело Ромула после его смерти и что его стали почитать как бога. По-настоящему внимание Джорджии привлекло маленькое примечание, в котором говорилось, что близнецы спорили о том, назвать ли их город Ромой или Реморой. Охваченная изумлением, Джорджия откинулась на спинку стула. Стало быть, в Талии схватка братьев закончилась совсем иначе, и Рем основал тот город, который она посетила, и который занял в истории Талии то же место, что Рим в истории Италии.

«Следовательно, в Талии Ромул не убил Рема», подумала Джорджия.

После школы она заглянула в магазин мистера Голдсмита, явно обрадовавшегося ей.

— Так быстро вернулась? — спросил он. — Надеюсь, не собираешься вернуть мне ту лошадку?

— Ну, что вы! — ответила Джорджия, еще утром переложившая ее в карман своих джинсов. — Я просто без ума от нее. Собственно говоря, я как раз и хотела расспросить вас о ней.

— Что ж, спрашивай, — сказал мистер Голдсмит. — Только позволь мне сначала приготовить для нас по чашке чаю.

— Хорошо, — кивнула Джорджия, — хотя долго задерживаться я не могу — мне надо успеть еще на урок музыки.

Гаэтано и его отец продолжали свой обход конюшен Реморы. Где бы они ни появлялись, реморанцы, пусть слегка пораженные и напуганные, были, тем не менее, польщены их визитом. Конюшня за конюшней демонстрировали им своих скакунов — серых и гнедых, караковых и вороных, чалых и пегих.

Посещение Весов они оставили напоследок. Это было обдуманным решением. Дева и Весы враждовали между собой. Уже в округе Тельца они ощущали некоторую неловкость, потому что, хотя Никколо и его сын были правителями Джильи, города Девы, их связывали тесные узы с Реморой, а Близнецы были заклятыми недругами Тельца. В Реморе подобные союзы и распри уходили корнями в глубину столетий.

Джакомо, конюший Тельца, приветствовал герцога Никколо и его юного отпрыска с достаточной сердечностью. В конце концов, хотя Дева была врагом Тельца, Близнецы были одним из союзников этого округа, породненного, сколь ни странно, с гильдией «chimici» — аптекарей, иначе говоря.

И всё же Джакомо неприятно было видеть в своей конюшне зелено-пурпурные ленты, и ему пришлось призвать на помощь присущие ему хорошие манеры и сдержанность, чтобы изгнать раздраженные нотки из своего голоса.

— А вот это, ваша светлость, скакун, выбранный нами для Звездных Скачек, — сказал он самым, каким только мог, нейтральным тоном. — Его кличка — Ворон.

Гаэтано сразу же проникся симпатией к этому вороному жеребцу. Гордый и нервный, как все лучшие ремские кони, он был к тому же изумительно красив. Каждая четко очерченная линия его тела свидетельствовала о незаурядной силе. Гаэтано доставило бы огромное удовольствие проехаться на нем.

Об этом, разумеется, не могло быть и речи, и герцог завершил свой визит в конюшни Тельца сразу же, как только это стало возможным сделать, не нарушая приличий.

— Ну, вот и всё, — сказал он своему сыну. — Долг выполнен. Теперь я посетил каждую из конюшен. Какого ты мнения об этом последнем скакуне?

— Красавец, — ответил Гаэтано. — Жаль, что он не станет победителем.

Никколо насмешливо посмотрел на сына.

— Пророчествуешь? «Нет победителя, пока не закончена скачка» — разве не так гласит одна из самых древних пословиц Реморы?

— Да, — сказал Гаэтано, — и, быть может, в те времена это было правдой. Во времена, когда Звездные Скачки проводились открыто и честно, До того, как всё начало подстраиваться в пользу нашего семейства.

Они уже возвратились на Поле, непроизвольно перейдя в сектор Девы. Даже герцогу Джильи не хотелось оставаться на вражеской территории хоть на минуту дольше, чем это было необходимо.

Никколо нахмурился. Не тот получался разговор, который ему хотелось бы вести среди бела дня — да еще так близко от округа Весов.

— Давай найдем какое-нибудь нейтральное местечко, — предложил он и повел Гаэтано по Звездной Дороге. Перейдя на сторону Козерога, они спустились к небольшой площади у Ворот Луны, где стояла маленькая, будто сонная, харчевня.

— Меня здесь мало кто знает, — заметил Никколо, — так что мы сможем спокойно побеседовать.

Хозяин харчевни подал гостям светлого, с чуть заметным оттенком зелени вина и большое блюдце с сахарным печеньем, к которому хоть какой-то интерес проявил только Гаэтано.

— Твои мысли явно заняты чем-то, — проговорил Никколо, глядя, как сын уплетает печенье. — Может быть, расскажешь мне, в чем дело?

— В этом городе, — с набитым печеньем ртом уклончиво ответил Гаэтано. — Уж слишком он лживый. Всё здесь так четко расписано, всё идет согласно правилам. И всё же, когда дело доходит до их драгоценных Скачек, все эти правила спокойно нарушаются. Побеждает тот округ, который может дать самую большую взятку.

Герцог осторожно огляделся по сторонам. Даже на нейтральной территории есть вещи, о которых лучше говорить вполголоса. Если уж вообще приходится говорить о них.

— Ты знаешь, как сильна в этом городе вера во всяческие приметы и предзнаменования, — сказал он негромко. — Если победителем не станут Дева или Близнецы, это будет воспринято, как знак угасания нашего могущества.

— Если уж на то пошло, победителем мог бы стать Телец, или Скорпион, или Козерог, — заметил Гаэтано. — Наша семья правит во всех этих городах. Могли бы победить даже Весы, поскольку и Беллона — один из наших городов.

Никколо вздохнул. Чистое безумие, конечно, что Ремора хранит верность древним феодальным традициям. Однако традиция, связывающая каждый округ с одним из двенадцати городов-государств, существует уже много столетий — гораздо дольше, чем само