Полное собрание сочинений - Юлий Гарбузов

его треволнениям. Калинич представил себе, как все вокруг будут удивляться его результатам, как его имя прогремит на весь мир во всех средствах массовой информации, как вместе с ним будут радоваться его друзья и близкие, как будут от злости скрежетать зубами завистники и злопыхатели. А уж он…

А что, собственно, он? Сколько раз уже в процессе работы над этой идеей ему приходилось переживать подобные ситуации! И всегда поначалу казалось, что все проблемы решены и остается только сделать последний, решающий шаг. Но почему-то после свершения этого шага ключевая проблема порождала множество новых, которых он никак не мог предвидеть заранее. А финал в очередной раз отодвигался на неопределенный срок. И, едва оправившись от следующего удара судьбы, он упрямо начинал все сначала. Калинич не исключал, что этот процесс может оказаться бесконечным, а идея — принципиально неосуществимой, несмотря на кажущуюся простоту и логичность.

Неужели его снова ждет удар и горькое разочарование? Тогда — полный крах, которого он может не пережить. Сделан ход ва-банк. На карту поставлено все: его официальная работа, престиж как ученого, перспектива дальнейшего пребывания в своей должности и в институте вообще. Пожалуй, у него уже не будет ни сил, ни физической возможности начать все заново. Его с треском вытурят из института, даже не дав доработать до вожделенной пенсии. А дома?.. Какие чудовищные упреки услышит он от жены?.. Что скажут сыновья?.. Об этом не хотелось даже думать.

Интересно, какой же сюрприз готовит ему на сей раз госпожа Фортуна? Неужели эта привередливая барышня снова повернется к нему задом? С одной стороны, Калиничу не терпелось как можно скорее узнать ответ на роковой вопрос: верны ли его теория и ее инженерное решение. И что же таится там, за гранью неизведанного? А с другой — сомнения и страх перед неопределенностью сковывали, парализовали его действия. Но научное любопытство все же брало верх, а остальные проблемы Калинич вытеснил из круга насущных мыслей, загнал в самый отдаленный уголок памяти.

Сегодня Леонид Палыч позавтракал еще в половине восьмого утра, и голод уже ощутимо давал о себе знать. Он выключил компьютеры и направился в столовую, где взял обед из первого, второго и третьего. Но аппетита не было. Он попробовал борщ и тут же отодвинул тарелку. Борщ резко отдавал недоваренной свеклой, чего Леонид Палыч не переносил с детства. Котлета тоже была тошнотворной. Жир буквально тек из нее. Казалось, она состояла только из хлеба и сала. Калинич съел один гарнир, макаронные рожки, и запил компотом. Кое-как умерив остроту голода, он медленно двинулся в свой корпус. Чтобы как-то убить время, оставшееся до конца дня, Леонид Палыч обошел полупустую лабораторию, заглянув в каждую комнату. В стендовой его пригласили на чашку кофе. Потягивая горячий ароматный напиток, сотрудники говорили о политике, о повышении цен, о невыносимой жаре, о море, но Калинич так и не смог включиться в разговор — думал лишь о своем эксперименте. Его мысли гудели, жужжали и вибрировали, перебирая все возможные варианты хода предстоящего испытания.

Поблагодарив коллег за кофе, Леонид Палыч вышел в коридор и принялся звонить по мобильному телефону. Он позвонил жене, сыновьям, невесткам, поговорил со старшим внуком и пожелал ему удачи в предстоящих соревнованиях по настольному теннису. Посмотрев на часы, он отметил, что «убил» всего-навсего чуть больше часа.

Не зная, куда себя девать, Леонид Палыч выглянул на улицу. Было пасмурно, но жарко и душно. Ни малейшего намека на прохладу. Пахло дождем, однако дождь все никак не начинался. Временами поднимался небольшой горячий ветер и начинал кружить в воздухе пыль, проникающую буквально во все щели и складки, сухую траву, бумажные обрывки и прочий мусор. Откуда-то издали иногда даже слышались невнятные бормотания грома.

Леонид Палыч прошелся по коридорам института, забрел в библиотеку и стал рыться в каталогах, выискивая новинки по знакомой тематике. Одни и те же авторы. Набившие оскомину перепевы старого. Встретилось несколько новых фамилий, но рефераты их работ ничего интересного не сулили. Сплошь научный мусор. Читальный зал был пуст. Только две молоденькие библиотекарши просматривали какой-то красочный журнал, то и дело заливаясь звонким смехом. Леонид Палыч взял пару литературных журналов и, полистав, принялся читать какую-то современную повесть. Но он никак не мог сосредоточиться на тексте, и смысл прочитанного все время куда-то ускользал.

В голове роились мысли только о предстоящем эксперименте. Как поведет себя установка? Нет ли промахов в его программах или, не приведи Господь, в теории? Не подведут ли компьютеры? От казусов в питающей сети они защищены источниками бесперебойного питания, но сами компьютеры могут «зависнуть» или сбиться в процессе счета. Да, здесь, конечно, требуется значительно более высокая надежность, чем та, которую гарантируют обычные машины. Здесь, по большому счету, нужны мажоритарные системы с многократным резервированием! При всем при этом сбой может дать что угодно. По закону природы сбоить может все… Калинич попытался прогнать эту мысль. По опыту он знал, что если в ответственный момент думать о законах Мерфи, они не преминут проявиться во всей полноте своей. Впрочем, если идея липовая, то никакая надежность не поможет. Нет, все-таки эксперимент должен ответить на главный вопрос: верна ли его идея? Будто бы все логично, все сходится. Но в реальном мире действуют факторы, которых и духу нет ни на бумаге, ни в компьютерных моделях! Одно дело на бумаге, где все красиво, логично и убедительно, другое — в изделии, в металле. Кроме того, он все время варился в собственном соку. Аня не в счет. Да… Если идея работает в сознании, в мысленной модели мира, это еще не значит, что она окажется работоспособной в действительности. Мир сознания — он полностью под нашим контролем. Там все законы устанавливаем мы сами. А в реальном мире они от нашего сознания не зависят и таят в себе множество подвохов.

Калинич никому не излагал сути своей теории, никто из специалистов его не проверял и не критиковал, ни с кем он не дискутировал. Он постоянно подавлял в себе почти непреодолимый соблазн поделиться своими идеями с квалифицированными коллегами. Но по собственному горькому опыту Калинич знал, чем заканчиваются подобные откровения. Глупцы поднимут его на смех, будут шпынять подначками, насмешками и подковырками, а умные сначала сделают вид, что не придали его идеям никакого значения, но, намотав все как следует на ус, потом опередят его, такого медлительного от природы, и скажут, что давно работали над этим, только держали свои идеи в секрете. И останется он,