Андроник Комнен - Иоаннис Перваноглу

Тем не менее городские площади с раннего утра до поздней ночи были переполнены толпами народа, который находился в каком-то боязливом ожидании. Ежеминутно распространялись тревожные слухи об императоре, о котором одни рассказывали, что он опасно болен, другие, что он заперт во дворце и что с ним обращаются как с узником.

Действительно, юный император не выходил больше из своих покоев. Алексей стал неузнаваем с того ужасного дня, когда он собственноручно подписал смертный приговор своей матери и, затем, не помня себя от горя, упал без чувств к ногам Андроника. Лицо его приняло тот блеклый сероватый оттенок, который свидетельствует или о телесном недуге, подтачивающем организм, или о неизлечимом нравственном страдании. Он перестал обращать внимание на себя; гребень больше не касался его волос; он не хотел никого видеть, ни с кем говорить.

Андроник появлялся несколько раз в день в императорских покоях; и каждый раз, при виде его, несчастный отрок поднимался с места, дрожа всем телом, как будто внезапно пробужденный от сна страшным видением.

Императорский дворец в Филопатиуме был покинут, двор переселился во Влахернский дворец, где императора окружала новая обстановка.

На площади Тавриса перед колонной Феодосия Великого возвышалась статуя императрицы Марии. Император Мануил воздвиг в честь своей супруги эту статую, изображавшую несчастную женщину во всем блеске красоты и молодости.

Перед этой статуей стояла многочисленная толпа и внимательно рассматривала черты лица прекрасной женщины, так печально кончившей свое существование. Пока Мария была жива, народ не любил ее; но ее ужасная смерть смягчила сердца константинопольцев; во взорах, обращенных на статую, виднелось искреннее сострадание; каждый невольно жалел о грустной судьбе могущественной, красивой императрицы.

— Как она была хороша собой! — заметил один в толпе. — Какие правильные и благородные черты лица!

— Тем не менее, сколько злобы и коварства было в этом прекрасном теле! — возразил другой.

— Я готов почти биться об заклад, — сказал первый, — что несчастную императрицу обвинили напрасно. Может ли порочная душа быть в таком прекрасном теле?

— Тут не может быть и речи о напрасном обвинении! — воскликнул другой. — Разве она не поддерживала тайных сношений с венгерским королем и не обещала открыть ему ворота столицы? Разве она не намеревалась отравить своего собственного сына, нашего милостивого монарха? Не она ли хотела помешать прибытию Андроника?..

— Что сталось бы с нами, — сказал третий, — если бы Андроник не был тем храбрым и решительным человеком, каким мы его знаем? Несомненно, мы были бы обращены в рабов жестокого венгерского короля, или находились бы в руках латинян, которые давно стремятся к этому.

— Нельзя отрицать, — добавил приверженец Андроника, — что прибытие храброго полководца было нашим спасением. Только предатели могут говорить что-либо против человека, который обещает так много хорошего и намеревается возвратить Византийской империи прежнее могущество и блеск.

— Не советую доверять льстивым словам и обещаниям, — возразил первый. — Мы уже не раз слышали от многих всевозможные обещания, но кто думал исполнять их? Я не защищаю ни ту, ни другую сторону, но люблю говорить правду и открыто высказываю свое мнение. Хотел бы я знать, на каком основании держат нашего императора под такой строгой охраной? Со дня смерти своей матери, — продолжал он, — император совсем изменился; он не ест, не пьет, проводит целые дни в своей комнате и при этом имеет такой вид, что на него жалко смотреть. Мне рассказал это под величайшим секретом старый придворный лакей, который служил еще при императоре Мануиле и любит нашего молодого государя, как свое родное дитя.

— Разумеется, — заметил другой, — смерть матери должна была неизбежно произвести страшное впечатление на нежную душу мальчика.

— Это само собой, но еще больше мучит его то обстоятельство, что он должен был собственноручно скрепить смертный приговор своей подписью. Ему постоянно мерещится окровавленный труп матери, и он нигде не находит себе покоя.

— Жаль, сердечно жаль бедного императора!

— Да избавит нас небо от большего несчастья…

Разговор был прерван внезапным появлением группы рабочих, с молотками и железными ломами, которые, в сопровождении отряда вооруженных людей, направились к тому месту, где столпился народ.

— Посторонитесь! Прочь с дороги! — кричал, разгоняя толпу палкой, человек, который, по-видимому, распоряжался рабочими. — Посторонитесь! Мы присланы сюда по повелению императора!

Толпа пропустила рабочих, которые принялись разрушать статую императрицы.

— Что это значит? — спрашивали друг друга удивленные зрители.

Распорядитель рабочих счел нужным разрешить недоумение толпы.

— Статуя преступницы, — сказал он, — не может быть долее терпима; она бесчестит и оскверняет наш святой город! Воля императора, чтобы навсегда исчезло изображение женщины, изменившей своему государю и родине…

Народ молча смотрел на разрушение статуи.

Вскоре там, где на величественном цоколе стояла прежде роскошная статуя, возвышалась только груда бесформенных каменных обломков.

По воле Андроника должен был навсегда исчезнуть последний след женщины, которая осмелилась противиться ему. Император Алексей и на это дал свое соизволение.

В то время как народ в немом удивлении все еще стоял перед изуродованными остатками мраморной статуи, издали послышалось пение и вскоре на площади появилась группа поющих и пляшущих людей. Они пели веселую народную песню. После каждой строфы раздавались возгласы: «Да здравствуют наши могущественные императоры Алексей и Андроник! Да здравствуют Комнены!»

Шествие остановилось посреди площади, и человек высокого роста обратился к народу:

— Радуйтесь и веселитесь, жители Константинополя! — воскликнул Птеригионит громким голосом. — Кончилось царство нечестивых; никогда еще солнце не сияло так ярко над нашими головами, как теперь! Пойте и веселитесь, друзья! Сегодня должно совершиться великое чудо; сегодня блистательная императорская корона должна украсить две чтимые нами главы; и Комнен Андроник, отец наш, храбрый, всемогущий Андроник воссядет на престоле, рядом с нашим милостивым монархом. Сегодня начинается для нас новая жизнь, новая эпоха, исполняются наши лучшие желания и надежды! Радуйтесь и веселитесь, сограждане! Да здравствуют наши государи! Там, в роскошном императорском дворце, во Влахерне, — продолжал оратор после короткой паузы, — там блестят два солнца — старое и новое, молодой государь и его бескорыстный соправитель. Пойдемте все приветствовать его. Идите, туда от мала до велика, молодые и старые, мужчины и женщины, идите все. Воздадим дань нашего уважения у подножия престола. Спешите, константинопольцы, чествовать нашего нового властителя!

Толпа последовала за оратором, и площадь Тавриса сразу опустела. Перед грудой бесформенных мраморных кусков остались одни старики и молча покачивали своими седыми головами.

В богато убранной тронной зале императорского дворца во Влахерне сидел Алексей, бледный, погруженный в свои думы; возле него стоял Андроник и молча следил за ним своими маленькими беспокойными глазами. Оба молчали.

Но вот и до отдаленной залы дворца долетели возгласы и пение толпы, сопровождавшей Птеригионита. В глазах Андроника сверкнула радость. Он бросил украдкой взгляд на молодого императора, но Алексей ничего не видел и не чувствовал; он был равнодушен ко всему, что происходило вокруг.

— Я слышу голоса, — сказал, наконец, Андроник.

— Чьи голоса? — спросил Алексей, не поднимая глаз. — Разве сюда доходят голоса людей, удавленных в темнице?

— Нет, — возразил Андроник, — голоса слышатся с улицы. Это — крики толпы.

— Что нужно народу от меня? Не требует ли он новых смертных приговоров? Я не в состоянии больше подписывать их; руки мои и без того покрыты кровью…

— В городе рассказывают, что ты болен; народ беспокоится и хочет видеть тебя.

— Да, я действительно болен, — сказал Алексей с глубоким вздохом. — Эти голоса раздражают меня; я ничего не чувствую кроме страха. Скажи им, чтобы они оставили меня в покое. Я болен!.. Я беспомощен и одинок…

— Можешь ли ты считать себя одиноким, государь? Разве я, твой верный слуга, не нахожусь постоянно при тебе? Чем я заслужил подобную обиду?

— Не покидай меня, Андроник! Могу ли я не ценить твоих услуг? Разве я ослушался тебя когда-либо и не исполнил всех твоих приказаний?.. Да, Андроник, ты один не покинул меня, заменил отца, мать, ты все для меня! В тебе мое спасение!..

С этими словами царственный отрок доверчиво прильнул к груди старика, на губах которого появилась торжествующая улыбка.