1894. Часть 1 (СИ) - Владимир Голубев

- Это же он! Одно лицо! Теперь не отопрется, - с непонятной злобной радостью закричал вахмистр, - струсил, сбежал, бросил отряд. Все погибли, только я и князь чудом вырвались.

- Молчать! - зарычал следователь, отвечать только на мои вопросы.

Последовала череда очных ставок, коротких допросов, дело шло, как по маслу. Ни у кого не возникло и тени сомнения, или, во всяком случае, никто не посмел его высказать. Гусев был признан тем самым штабс-капитаном, и автоматически превратился в труса и негодяя. Володя в самом начале заподозрил подставу. На штабс-капитана явно вешали вину князя, тот должен был остаться образцом мужества и благородства. Биография здешнего Гусева была обычна для небогатого дворянина, сына солдата сверхсрочной службы. В пятнадцать лет Гусев вступил в службу вольноопределяющимся, в семнадцать он уже участвовал в русско-турецкой войне, где за боевые отличия при взятии Карса был произведен в прапорщики. В двадцать два года Гусев выдержал офицерский экзамен при Тифлисском пехотном юнкерском училище и стал подпоручиком. Служил в инженерном управлении действующего корпуса на кавказско-турецкой границе и в Кавказском полевом инженерном парке, и через пять лет получил звание поручик. Лишь год назад, после окончания Николаевской академии Генштаба, Гусев получил долгожданное звание штабс-капитана. Исполняя должность старшего адъютанта штаба первой Кавказской казачьей дивизии, штабс-капитан вывез на экскурсию в горы приезжего хлыща. Видимо, столичному офицеру захотелось получить боевую награду.

Что произошло в горах, Володя не знал, но был уверен, что боевой офицер не мог струсить.

Следователь предупредил Гусева о скором суде, как вдруг всё застопорилось. У штабс-капитана нашелся близкий родственник, двоюродный брат, полковник. Именно он читал Гусеву лекцию о том, что такое долг и честь для русского офицера и дворянина.

- Я имел встречу с полковником Уваровым, мы однокашники. Он пообещал мне прекратить расследование. Дело будет положено под сукно. Тебя переводят на заставу в горах, и через полгода, чтобы никто не связал это с расследованием, ты обязан подать в отставку, - наконец-то соизволил коснуться сути дела "кузен".

- То, что твой двоюродный брат, штабс-капитан Гусев, невиновен, этот вариант не рассматривается? - устало спросил Володя.

* * *

Солнце зашло за гору, резко потемнело, даже на открытой веранде, где сидел Гусев, наступили долгожданные сумерки. Заря, охватившая чуть ли не треть неба, казалась Гусеву кровавой, и создавала у него мрачное настроение. На дороге показались верховые, это казаки возвращались с кордона. Корнет Столповский развернул своё кресло спиной к свету и продолжил увлеченно читать затрепанную книгу. Он смешно шевелил губами, возможно, потому, что книга была на французском, это Гусев заметил давно, еще днем.

- Хорунжий, достаточно портить себе зрение, тем более минут через десять Вам принимать доклад, казачья смена на подходе, - Гусев польстил Столповскому, переиначив его звание, тот любил всё казачье, даже одевался в горском стиле.

- Владимир Иванович, "Les trois mousquetaires" - эта книга так затягивает. Она для меня - волшебная страна, где царят честь и благородство. Атос - это тот идеал, к которому я буду стремиться.

- Я прочитал эту книгу пять раз. В семь лет я был от неё в неописуемом восторге, да и в пятнадцать читал с удовольствием. Хотя, на мой взгляд, это поэма о беззаветной дружбе. Не припомню там особой чести и благородства. Я, на месте графа де ла Фер, не смог бы повесить на дереве свою шестнадцатилетнюю жену. Думаю, и Вы, обнаружив "лилию" у неё на плече, дождались бы, пока она обретет сознание.

- Вы правы, ради дружбы мушкетеры готовы на всё. Деньги, карьера, служебный долг, даже свобода и жизнь - пустяк, по сравнению с дружбой. Но, по-моему, леди Винтер не повесили, ей отрубили голову. "A la guerre, comme а la guerre!", - несколько смутился корнет.

- Её второй брак был незаконен, она умерла графиней де ла Фер.

- Я знаю, её сына из-за этого лишили наследства. Мне его немного жаль.

- Вы, не поверите, хорунжий, но в детстве у меня было трое друзей и мы играли в мушкетеров. Даже встречаясь взрослыми, мы изредка использовали детские придуманные роли. Я, в качестве Арамиса, мог упрекнуть Атоса за то, что у него сын от моей возлюбленной Мари Мишон. Мы могли подшутить над Портосом по поводу его слишком старой жены. Кстати, Портос приедет на днях ко мне в гости. Бузов, правда, перерос Портоса на пять дюймов и тяжелее на целый пуд, но его нынешняя возлюбленная все-таки моложе мадам Кокнар. Зато он любитель хорошо поесть, честный, доверчивый и невероятно смелый. Мы все мечтали о военний службе, а Бузов сейчас, смешно сказать, пытается заработать деньги на песнях, - ностальгия потянула Гусева на откровения. Он даже напел "Besame Mucho".

- Три дня назад из штаба приезжал барон Бош. Вы, Владимир Иванович, сказались больным и не пошли на дружеский вечер. Там барон порадовал нас этой песней. Она имеет огромный успех в столице. Вы познакомите меня с вашим другом?

- Конечно. Мы даже заставим его исполнить "Besame Mucho" по-испански. Но Вам пора, корнет! Казаки ждут.

Столповский спустился во двор крепости.

- На кра-ул!.. - послышалась команда.

- Здорово, молодцы!..

- Здра-жла-ваш-бродь!..

Гусев отвернулся, закрыл глаза, и в который раз принялся обдумывать предложение казака. Утром, на разминке у ручья, он встретил "старого знакомого". Приказный Рябой специально нашел случай поговорить наедине.

- Здравия желаю, вашбродь!

- Кто таков?

- Приказный Ехим Рябой, вашбродь! Неужто, Вы меня совсем не помните? - разочарованно спросил казак.

- Сильная контузия, - озвучил официальную версию Гусев.

- Дозвольте, вашбродь, обратиться с просьбой!

- Чего тебе, приказный?

- Я тогда..., когда князь в засаду залез, был с вами, вашбродь, - забросил удочку казак.

- "Следствие закончено, забудьте", - грустно процитировал Гусев.

- Вот и вахмистр орет: "Чтобы слова не слышал про ту вылазку, свиняча ты морда, кобыляча срака, мать твою...". А полсотни казаков в плену? Это как? Это по-божески, вашбродь? Да мы с Вами еще в турецкую!!!

- А расскажи-ка мне Ехим всё с самого начала, - заинтересовался Гусев.

- Выехали мы на ту вылазку рано утром. Князь ругался, что разбудили "ни свет, ни заря", а Вы улыбались. Обычно так, только глазами, ну я-то сразу вижу, не первый год с Вами, вашбродь. Навстречу нам казак с ночной рыбалки, зипунок раскрыт, грудь седая, через плечо в сапетке шамаек ташит...

- Начни с засады, - оборвал Гусев казака.

- С засады, значит, - обиженно проворчал Рябой.

- С засады! - подтвердил Гусев.

- Там, у горы, место для засады удобное. Потому мы осторожно так едем, а князь норовит вперед ускакать. Я ему и говорю: "Вы, вашбродь, не мельтешили бы зазря. А то коня свого притомите, да и сами замучаетесь. А абреков мы всё одно не упустим. У меня глаз..."

- Рябой!

- Я, вашбродь!

- Ближе к делу! Там была засада?

- Я об том же. Вы сразу учуяли её, засаду ту. У вас на опасность нюх, прости господи. А татары, ну как малолетки, сховавсь у кустов. Пару залпов и в шашки их, думаю,... вы уже приказ отдали, а князь как рванет, за ним вахмистр, а татары их арканами..., вот, значит, так.

- И мы выкупили князя вместе с вахмистром?

- А то. Нет. Вы скомандовали атаку, - растерянно произнес Рябой.

- Даже так?! Много казаков погибло?

- Там такая свалка была. Не знаю. Нынче татары просят выкупить тридцать восемь душ, - растерянно произнес казак и замолчал.

- Дальше то, что было?

- Мне, вы, вашбродь, приказали князя увезти. Вахмистр за мной увязался. Вы шестерых зарубили, вот те крест. Мы отъехали, оборачиваюсь, смотрю, а татарва вашему вороному в морду с двух стволов залпом. Он как сиганет в овраг, и вас с собой утащил, а там саженей сто. Все остолбенели, абреки казаков и повязали.

Гусев задумался. Отношения казаков и горцев были своеобразны. Они уважали друг друга, но презирали русских солдат и русских мужиков. Для них солдат или мужик - это дикое и презренное существо, которых казаки презрительно называют шаповалами. Внешностью, одеждой, оружием, лошадьми казаки и горцы похожи, казаки часто щеголяют знанием татарского языка, говорят между собой по-татарски. Казаки считают людьми только себя, на всех же остальных смотрят с презрением.