Пророчества великого магистра тамплиеров - Евгений Викторович Жаринов

– Сир, возлюбленный брат мой, я пришел сюда посреди ночи по Вашему приказу.

– А… По моему приказу?.. – искренне удивился король. – Надо же, какая досада. Простите меня, мой дорогой брат, но я совсем забыл, зачем звал Вас. Впрочем, это и неважно. То есть совершенно неважно. Дела подождут. Ночь создана для другого. Сейчас властвуют другие силы, и я не хочу, граф, чтобы они хоть как-то были причастны к Вам. Простите. Умоляю Вас, простите меня за необдуманный шаг и за то, что я побеспокоил Вас в столь поздний час. Злые духи. Это все они, понимаете? Там, за этой тяжелой дверью, граф, их очень много. Очень. Уверяю Вас. Я как святой Антоний в пустыне. Они все время хотят совратить меня с пути истинного. Слышите, как они скребутся? Слышите?

При свете факела граф увидел блеск безумства во взгляде Филиппа и почувствовал, как холодок пробежал у него по спине.

– Впрочем, ступайте. Ступайте. Я с этой нечистью справлюсь сам. На то я и король. Это мое бремя, и я ни с кем не хочу делиться. Даже с Вами.

И Филипп вновь направился к двери своей опочивальни, всем своим видом давая понять, что аудиенция окончена.

Когда граф, подавленный увиденным, собрался уже уходить, дверь вновь медленно открылась и в проеме показалась голова короля.

– Да, совсем забыл. Я вспомнил, зачем вызывал Вас, брат мой. Окажите мне услугу и сожгите, слышите, сожгите “Девушку с единорогом”. Если при этом сгорит и весь Пьерфонд, то не расстраивайтесь, скоро у меня будет много, очень много денег. Мы построим новый замок.

Голова исчезла, и дверь с грохотом захлопнулась, словно упала тяжелая каменная плита в королевской усыпальнице.

Вспомнив сейчас всю эту странную ночную сцену, которая произошла ровно полгода назад, граф д'Эвро решил в своем ответе королю использовать именно те слова, которые были произнесены монархом у дверей опочивальни.

– Сир, возлюбленный брат мой, почувствовав свободу, чернь забудет про всякое терпение, о котором Вы только что говорили, и этих злых духов мы уже никогда не загоним назад в клетку. Д'Эвро специально сделал акцент на нужных словах и понял, что его стрела попала в цель. Лицо короля передернулось, и он бросил острый, злой взгляд в сторону своего гостя.

Д'Эвро выдержал этот тяжелый взгляд, и обоим ясно стало, что никто из них не забыл о ночном разговоре. Испытывать и дальше терпение короля становилось крайне опасным занятием. Так, желая любой ценой найти виновных во внезапной смерти жены, Филипп обвинил во всем Гишара, епископа Труа. Этот несчастный, несмотря на свой церковный чин, содержался в королевской тюрьме в Лувре, и его темница находилась как раз под пиршественным залом, где сейчас мирно ужинали братья. Гишар в припадке слепого королевского гнева был обвинен в том, что, получив специально для него изготовленную фигурку королевы, окрестил ее и втыкал в нее булавки и в итоге от этого в 1305 году супруга Филиппа скончалась. Затем, по показаниям свидетелей, епископ сотворил адское зелье из змей, скорпионов, жаб и ядовитых пауков, собираясь отравить детей короля. И все это из-за того, что Гишар неожиданно лишился дружбы королевы Жанны и утратил ее покровительство, которым пользовался до 1301 года. Это обстоятельство и вызвало подозрения, чтобы их оправдать, были призваны свидетели, многие из которых дали соответствующие показания после применения к ним жестоких пыток. Освободили бедного Гишара лишь в 1313 году, и ему была пожалована кафедра в Дьяковере в Боснии, которую, впрочем, этот сломленный человек так и не смог занять. Умер епископ в 1317 году, сумев пережить своего короля и мучителя на три года. – Брат мой, – неожиданно вмешался в разговор Шарль де Валуа, который все это время лишь молча наблюдал за двумя собеседниками, – Вы, кажется слегка взволнованы происходящим? Если д'Эвро был самой добродетелью, то Шарль воплощал собой полную противоположность. Года на два он был моложе своего короля. Среднего роста, Шарль казался человеком физически сильным и выносливым. Лицо его, хотя и отекшее, красное, хранило еще следы былой обворожительной красоты. По Парижу ходили слухи о тех оргиях, которые устраивал брат короля в своих многочисленных резиденциях. Одеваться он любил с роскошью восточного принца, предпочитая всем тканям голубой велюр. Шарль считался законодателем моды того времени, и ему старались подражать все знатные вельможи двора. Так, высокий берет младшего Валуа украшали два больших рубина, а в левой мочке уха красовалась серьга, усыпанная дорогими алмазами. Волосы Шарля ниспадали на плечи, и кокетливая прядь украшала широкий лоб его.

Шарль втайне ненавидел графа д'Эвро, считая, что тот влияет на короля не самым лучшим образом. Монарх, по его мнению, не должен был позволять себе слабости. Изо всех сил Шарль старался, чтобы его царственный брат Филипп как можно быстрей забыл свою Жанну и перестал страдать по этому поводу. Нравилось принцу, как король обошелся с двумя Папами, как сделал понтификом ручного и малоизвестного гасконца. Отныне ничто не может препятствовать королю. Его единственный враг – это он сам. И правильно сделал брат, что уменьшил вес золота и серебра монет. Пусть чернь страдает. Самим Богом так определено: чернь рождена для страдания и терпения. За гробом все равны. Так пусть уж здесь, в этом грешном мире, короли поживут так, как и положено помазанникам Божьим, то есть в полной свободе своих решений, не оглядываясь назад и ни о чем не сожалея. Младший Валуа, когда представлялся случай, любил подолгу смотреть на горные вершины Альп. Величественные, холодные, они внушали уважение. И если у подножия гор еще селились люди и пасся скот, то там, наверху, не было заметно ни малейшего следа жизни. Лишь холод, лед и ослепительно-белый снег. И если Бог создал такую красоту, значит, у него были на то какие-то планы. Просто не каждому дано понять его замысел. Если Бог поставил королей над людьми, значит, он возвысил правителей, вырвал их из человеческого месива и указал путь к холодным и заснеженным вершинам истинной Власти.

– Брат мой, – не без раздражения ответствовал Шарлю д'Эвро, – мое беспокойство вполне оправдано. Сир, не соблаговолите ли Вы вызвать подкрепление. Полагаю, что королевская стража в случае бунта не сможет долго удерживать возмущенную толпу.

– Граф, – пришел наконец в себя король, – в последнее время у меня появился богатый опыт по