Иствикские ведьмы - Джон Апдайк

— О… — У Джейн был ледяной голос, темный лед с примесью золы, как на дорогах зимой.

— Возможно, и поеду, — смягчилась Александра. — Он или она не были уверены, что смогут прийти.

— Понимаю, дорогая. Нет нужды объяснять.

Это разозлило Александру, ее принудили к обороне, в то время как к ней отнеслись с пренебрежением. Она сказала подруге:

— Я считала, что четверги священны.

— Обычно да… — начала Джейн.

— Но, думаю, в мире, где нет ничего святого, нет смысла устраивать четверги.

Почему это так ее задело? Недельный ритм Александры зависел от этого нерушимого треугольника, энергетического конуса. Но нельзя позволять голосу предательски дрожать.

Джейн извинилась:

— Ну только на этот раз…

— Прекрасно, милочка. Мне достанется больше фаршированных яиц. — Джейн Смарт любила фаршированные яйца, белоснежные, острые от паприки и щепотки сухой горчицы, украшенные резаным луком или анчоусами, лежащими на каждом белке, как язычок лягушки.

— И ты действительно не поленилась и приготовила яйца со специями? — спросила она печально.

— Конечно, нет, дорогая, — сказала Александра. — Те же старые отсыревшие крекеры и несвежий сыр. Я не могу больше разговаривать.

Часом позже, когда она рассеянно глядела мимо мохнатого голого плеча Джо Марино (с этим неожиданным кисло-сладким запахом, как у детской макушки), пока он скорее в оцепенении, чем вдохновенно качался на ней, а ее кровать стонала и шаталась под непривычным двойным весом, Александру вдруг посетило видение. Своим внутренним взглядом она увидела особняк Леноксов — четко, как картинку на календаре, с одиноким клочком дыма, который она наблюдала в тот день, этой трогательной прядью, спутанной с едкостью, с которой Джейн описывала Ван Хорна как застенчивого и поэтому грубого мужчину. Александре он больше показался растерянным — как человек, глядящий из-под маски или слушающий с ватой в ушах.

— Сосредоточься, ради бога, — прорычал Джо ей в ухо и неловко кончил, возбужденный своей собственной злостью, своим обнаженным, покрытым мехом телом — его наработанные мышцы немного ослабели от хорошей жизни, — подскакивая один, два, три раза с легкой дрожью, как машина, когда выключаешь зажигание.

Она попыталась его догнать, но было уже поздно.

— Извини, — проворчал он. — Я думал, что все у нас шло хорошо, а ты отвлеклась. — Он был великодушен, прощая ей окончание менструации, хотя крови почти не было.

— Это моя вина, — сказала Александра. — Полностью. Ты был хорош, а я сплоховала.

«Изумительно срабатывает», — как говорила Джейн.

Потолок под исчезнувшим видением выглядел неожиданно чистым, как будто увиденным впервые: его пространство было безмятежно, некоторые маленькие трещины на поверхности едва различимы из-за пятнышек на стекловидном теле ее глаз, к тому же, когда она переводила взгляд, эти пятнышки дрейфовали, как микроорганизмы в пруду, как рак, таящийся в нашей лимфе. Круглое плечо Джо и боковая часть его шеи были так же невозмутимы и бледны, как потолок, и так же плавно пересекались этими оптическими примесями, которые обычно не докучали ей. Но когда они совокуплялись, от них было трудно избавиться, трудно не заметить. Признак старости. Как снежный ком, катящийся с холма, мы накапливаем частицы.

Она ощутила свою грудь и живот, плавая в поту Джо, и этим окольным путем ее сознание возвращалось к любви к его телу, к его губчатой текстуре, весу, тайному запаху мужчины и довольно удивительному в мире маленьких чудес — его присутствию. Обычно он отсутствовал. Обычно он был с Джиной. Он скатился с Александры, издав оскорбленный вздох. Она уязвила его средиземноморскую гордость. Загорелый, с лысой макушкой, блестящий череп покрыт складками, как страницы книги, оставленной в росе, он первым делом, чтобы не страдало его самолюбие, снова надевал шляпу. Он говорил, что ему без нее холодно. Шляпа на месте, он поворачивает профилем моложавое лицо с острым крючковатым носом, как на портретах Беллини, и с печеночными впадинами под глазами. Ее привлек когда-то этот вяло-обольстительный вид; он напоминал барона, или дожа, или мафиози со свинцовыми глазами, вершащего жизнь или смерть, с пренебрежительным щелчком языка. Но Джо, которого она соблазнила, когда он пришел ремонтировать туалет, журчавший всю ночь, оказался в этом отношении беззащитным, — благочестивый буржуа, честный до последней медной шайбы, любящий отец пяти детей в возрасте до одиннадцати лет и родственник половине штата. Семья Джины заполонила это побережье от Нью-Бедфорда до Бриджпорта. Джо был безгранично преданным человеком, его сердце принадлежало многочисленным спортивным командам — «Селтикс», «Бруинз», «Уэйлерз», «Ред Сокс», «Потакет Сокс», «Пэтс», «Тимен», «Лобстерс», «Минитмен», — какие только можно вообразить. Раз в неделю он приходил и накачивал ее с почти такой же верностью. Адюльтер был для него шагом к вечным мукам, и он выполнял еще один свой долг, сатанинский. Это было также до некоторой степени противозачаточным средством, его начинала пугать собственная плодовитость, и чем больше семени принимала Александра, тем легче было Джине. Их связь переживала уже третье лето, Александре пора было ее прервать, но ей нравился вкус Джо, сладко-соленый, как нуга, и то, как воздух мерцал в дюйме над небольшими складками его лба! Его аура была лишена злобы и имела хороший цвет: его мысли, как и руки водопроводчика, всегда искали определенного соответствия. Судьба привела Александру от изготовителя хромированной арматуры к ее установщику.

Чтобы видеть особняк Леноксов так, как его видела она, отчетливо различимым до кирпичика, до гранитных подоконников и углов, до узких окон со стороны фасада, нужно парить в воздухе над болотом. Изображение быстро уменьшилось в размере, как будто удаляясь в пространстве, маня ее за собой. Оно стало размером с почтовую марку и, если бы она не закрыла глаза, исчезло бы, как капля в водостоке. Когда он кончил, ее глаза были закрыты. Сейчас она чувствовала себя ошеломленной и вывернутой наружу, как будто разделила его оргазм.

— Может, мне порвать с Джиной и начать где-нибудь все заново с тобой? — произнес Джо.

— Не глупи. Ты не хочешь этого, — сказала Александра.

Высоко вверху, над потолком, невидимые ветреным днем гуси, растянувшись клином к югу, кричали, чтобы успокоить друг друга: «Я здесь, ты здесь».

— Ты добрый католик, у тебя пятеро детей и процветающий бизнес.

— Да, и что я тут, в таком случае, делаю?

— Ты околдован. Это несложно. Я вырезала твою фотографию из «Иствик уорд», где ты на заседании Отдела планирования, и смазала ее своими менструальными выделениями.

— Боже, какой ты можешь быть отвратительной.

— Тебе это нравится, ведь так? Джина никогда не бывает отвратительной, Джина прекрасна, как Дева Мария. Если бы ты был джентльменом, ты бы помог мне кончить языком. Крови немного, месячные кончаются.

Джо покривился.

— Как-нибудь в другой раз, ладно? — сказал он и оглянулся в поисках одежды. Полнея, его тело, тем не менее, оставалось складным; в школьные годы он занимался спортом, хорошо играл в мяч, но был слишком маленького роста, чтобы стать чемпионом. У него были крепкие ягодицы, даже когда его отяготило брюшко. Большая бабочка красивых черных волос отдыхала на спине, расположив верхние концы крыльев на плечах, а лапками оперив ямочки внизу спины. — Я получил чек от Ван Хорна, — сказал он, пряча розовое яичко, выглядывавшее из эластичных трусов. Они были похожи на плавки, пурпурного цвета — новшество в соответствии с новым образом андрогина. Джо следовал изменчивой мужской моде. Он одним из первых мужчин Иствика стал носить джинсовый костюм и первым почувствовал, что возвращается мода на шляпы.

— Кстати, как там идут дела? — спросила Александра лениво, не желая, чтобы он уходил. Одиночество спускалось к ней с потолка.

— Мы все еще ждем посеребренный комплект для ванной комнаты, заказанный в Западной Германии, и я должен был послать к Крэнстону за медным листом под ванну, подходящего размера, чтобы не было швов. Уж скорее бы все это закончилось. Там что-то не так. Этот парень обычно спит после полудня, и иногда идешь, а там вообще никого нет, только пушистый кот бродит. Ненавижу котов.

— Они противные, — сказала Александра. — Как я.

— Нет, послушай, Ал. Ты mia vacca. Mia vacca bianca [18]. Ты моя большая тарелка с мороженым. Что же мне еще сказать? Каждый раз, когда я пытаюсь быть серьезным, ты затыкаешь мне рот.

— Серьезность пугает меня, — сказала она серьезно. — Так или иначе, в любом случае я знаю, что ты просто шутишь.

Но на самом деле она его дразнила, заставив шнурки его туфель из бычьей кожи, какие носят студенты колледжа, развязаться так же быстро, как он их завязал; в конце концов, Джо вынужден был уйти, шаркая, с волочащимися шнурками, его самолюбие и опрятность были посрамлены. Шаги удалялись, затихая на лестнице, один и другой, дальше и дальше, а звук хлопнувшей двери был как твердая маленькая шишка, цельный кусочек расписного дерева, заключенный глубоко внутри русской матрешки. За окнами, выходящими во двор, звучала скрипучая песня скворца, дикая ежевика привлекала птиц сотнями к болоту. Посреди кровати, снова неожиданно огромной, покинутая и неудовлетворенная Александра, уставившись в белый потолок, пыталась опять поймать этот странно яркий архитектурный образ дома Леноксов, но смогла вызвать лишь призрачное видение — необычайно бледный прямоугольник, как на конверте, так долго хранившемся на чердаке, что марка отпала сама собой.