Нет причины для тревоги - Зиновий Зиник

Однако все чаще, под водку, звучали в Нью-Йорке все более назойливые вопросы о его собственном происхождении, о еврейских родственниках, о России и его прошлом в России. «Вы, случайно, не еврей?» – спросил раздатчик солтбифа с соленым огурцом в столовке-дели «Катц». Вопрос про отличие комсомола от бейсбола, о том, кто вы и откуда, многоуважаемый господин Виктор Альперт, опять замаячил в разговорах, как во время бесконечных допросов в американском секторе Берлина.

Альперт обычно рассказывает о своей жизни не без скрытой иронии, с напускной небрежностью, несколько принижая важность своих слов – как это было принято среди англичан довоенного поколения. Но я знал, что он мог впасть и в состояние необузданного вербального бешенства, как это произошло во время его бунтарского припадка в германском пансионе во время допросов церэушников. За полвека в Европе никто из его коллег по ресторанному бизнесу не спрашивал о его этническом происхождении. В ерундовых вопросах о его семейном прошлом он заподозрил намеки на то, что он, мол, иностранец, чужак. Этот визит в царство русско-еврейской кулинарии вернул его, как кошерную сардельку, обратно в Россию, в советское прошлое, но с абсурдистским сдвигом. Ему стало тоскливо и забурчало в желудке. А желудок у Альперта, должен сказать, луженый.

«Я помню, – говорит Альперт, – как я стоял у самого прибоя на променаде Брайтон-Бич, там, где пресловутый бар под названием „Ресторан Москва“. Помните такое заведение?» Я помню этот припляжный сарай, где через окошко подавали рюмку водки с селедкой на черном хлебе, соленый огурчик, студень или плошку с пельменями и, главное, воблу, которая могла только сниться русскому человеку на Британских островах в состоянии тяжелого похмелья. Альперт продолжал: «И вот я стою с соленым огурцом в одной руке и рюмкой водки в другой и смотрю на Атлантический океан передо мной. И я понимаю, что на другом берегу этой гигантской серой лужи – Европа, то есть и Россия там. И я туда никогда не вернусь». Это было романтическое «не вернусь», ни к реальным планам, ни к надеждам на политические перемены никакого отношения не имеющее. Я знал, что Альперта за предательство родины заочно приговорили указом Президиума к высшей мере наказания – расстрелу. Но приговор давно отменен. Перестройка и так далее. Речь, как я понимаю, шла о невозможности вернуться в собственное прошлое. Я задал этот вопрос Альперту. «Я больше не люблю студень с хреном. Меня от него тошнит», – сказал Альперт. Но, парадоксально, хотя он и не мог вернуться в свое личное прошлое, прошлое его семьи – родовое и клановое – настигло его на другом берегу. Там, на берегу океана времени, физиономия кулинарного гуру, венесуэльца Донато, вновь неожиданно всплыла у Альперта в памяти. Антисоветские идеи давно потеряли для Альперта свою актуальность, но вкус и запах узбекских пельменей отчетливо всплывал в его памяти, как только он вспоминал «Узбекистан» и бывшего коммуниста Донато. Альперт выпил за него рюмку водки и закусил американским соленым огурцом с черным хлебом. Чего проще. Сам Донато, уверен, одобрил бы.

На следующий день в уютном городке Гудзон, оказавшись перед блюдом с бараньей головой в норвежском ресторане, он стал уничтожать эту монструозную экзотику поспешно и систематически, как будто заедая память о российской кулинарной депрессухе. Блюдо это было в действительности хорошо ему знакомо – он отпробовал баранью голову в свое время и в Малайзии, и во Франции (он был энтузиастом французской андуйет – сосиски из потрохов и требухи с острым запахом кишок и мочи). Альперт знал, как отделять ножом нежнейшее мясо бараньей щеки, как одним движением подцепить вилкой вареное глазное яблоко, эротически дрожащее во рту. Судя по всему, самым оригинальным аспектом этой версии бараньей головы был соус к блюду. Он же сыграл и ключевую роль в последующей экзистенциальной катастрофе. Неуловимый и одновременно ностальгически знакомый. По своей консистенции напоминал грузинскую аджику или израильский зхук по своей остроте, но гораздо нежней, со своеобразными кисло-острыми полутонами, идеально для бараньей головы. Sea-buckthorn berries, подсказал ему его ресторанный гид. Он записал название на бумажной салфетке: sea-buckthorn. Запивали черной норвежской водкой. А потом повезли осматривать природные красоты, леса и озера долины Гудзона и холмов Катскилл.

Открывающийся перед ними ландшафт был шедевром с туристской открытки. Было начало октября. Огромное и безоблачное голубое небо. И леса на холмах вокруг – американские клены и ясени, кедры и хикори, граб и тюльпатри с сикоморами, – это многолиственное роскошное покрывало возгоралось осенней багровостью и желтизной всех мыслимых полутонов, как печатные имбирные пряники. От этой прозрачной голубизны и осенней позолоты у Альперта кружилась голова. Этот фантасмагорический по красоте пейзаж и убедил, наверное, первых пилигримов и поселенцев в Америке, что они попали в рай. Когда королеве Виктории показали полотна американских художников-реалистов с ландшафтами осенних холмов Америки невероятной палитры огненных колеров, она не поверила: считала, что это изображена утопическая фантазия. Спускаясь по тропинке к небесно-голубому озеру в камышах вдоль берегов, как будто из сказочных иллюстраций к детским книжкам, Альперт почувствовал необъяснимое беспокойство. Его глаза наслаждались окружающим пейзажем, но его желудок сопротивлялся каждому его шагу. Он был в компании жовиальных рестораторов, решивших прогуляться по холмистому лесу вокруг озера. Альперт сослался на возраст и отделился от компании – остался на берегу, якобы вздремнуть, отдохнуть после ланча в прибрежной беседке.

Состояние панической беспомощности усиливалось. Он присел на лавочку у стола для пикников под крышей беседки. Он надеялся, турбуленции в желудке улягутся сами по себе. Главное, как известно, не сосредотачиваться на своем внутреннем мире. Коршун медленно плавал в голубом небе, как будто купался в гигантском озере, а под ним, в настоящем озере, полоскались, как белье, своим отражением белые облака. Он стал листать брошюру об истории этого заповедника – лифлет, который выдается каждому визитеру при входе. На последних страницах – инструкции по парковке и неукоснительные правила поведения на территории заповедника. Радио слушать только с наушниками – чтобы не распугать животных и птиц; купаться в озере воспрещается – чтобы не распугать рыбу. И наконец, главный принцип: carry in – carry out! То есть что принес, то и уноси. «Следы от пребывания человека на территории заповедника должны быть минимальны», – говорилось в брошюре. Уходя из жизни, не оставляйте после себя следов. Не выноси сор из избы. No trash receptacles are located at the site. И действительно, ни одной мусорной урны. Весь мусор забирай с собой. И дальше, в инструкциях брошюры – владельцам собак: «Dog owners must remove dog waste from the site». У него не было с собой дога, чтобы подбирать за ним дерьмо. Он чувствовал, что незнакомый дог