Четвёртый Харитон - Михаил Никандрович Фарутин

В прошлом году, за месяц до открытия охоты, Камушкин со своим гончаком Казбеком начал истреблять зайца. Что ни день — то заяц, а то и два. Ни советы, ни запреты на Камушкина не действовали. Ружьё на плечо, свистнет Казбека — и в лес.

Досадно стало следопытам. Подманили они к себе собаку и дали нюхнуть табаку из пригоршни. Их Ковча по секрету научил этому. Казбек с полсуток чихал да облизывался. И как Камушкин ни бился, гончак ни одного заячьего следа в лесу причуять не смог. А дня через два ещё дали Казбеку нюхнуть.

— Чутьё пропало у собаки, — жаловался на деревне Камушкин.

Вот какое это снадобье — нюхательный табак, одобренный мятными каплями…

III

Вдруг медведица насторожилась. Вроде почуяла что-то недоброе. Перестала скрести себя лапищами.

Глянула на медвежат.

Мишка тут и Машка тут, а Ваньки нет.

Глазам не поверила. Приподнялась на задних лапах, ноздри растопырила, носом повела.

Мишкой пахнет, и Машкой пахнет, а Ванькой не пахнет. Мишка к ней и Машка к ней.

Мишка за хвост мать схватил, Машка за ухо треплет. А Ваньки нет.

Мишку шлёп и Машку шлёп. Ринулась иноходью медведица от куста к кусту, от сосны к сосне по Ванькиному следу:

тут пробежал,

тут кувыркнулся,

тут полежал — чует медведица.

А тут?

Человеком ударило в нос медведице сразу из-под четырёх кустов.

Взревела от ярости и галопом бросилась по следу. В пригорок в секунду, что на крыльях, взлетела. С пригорка в лощину не рассчитала — через голову кувыркнулась.

Остановилась. Вроде след потеряла. Человеком не пахнет. Носом туда-сюда. Глазами уставилась: на колодине мох сорван и след. Сунулась носом в след, потянула и… спёрло дыхание, защекотало в носу, в груди, и хозяйка леса так чихнула раз и другой, что фонтаны голубых искр хлынули из её маленьких глаз.

Гулкий, с хрипотой чох эхом покатился по лесу от сосны к сосне, от ели к ели, с гривы на гриву, с гряды на гряду по всему лесному острову. И для медведицы, кроме запаха нюхательного табака, сдобренного мятными каплями, никакого другого запаха в лесу уже не было.

Ещё пуще взревела медведица…

IV

— Медведица медвежонка хватилась! — крикнул Коля Тонкослух. — Голос подаёт! За нами гонится! Брось, Харитон, медвежонка — пропадём!

Следопыты остановились. Прислушались. Тишина.

— Сначала взревела, потом чихать начала, а сейчас опять ревёт, — продолжал Коля.

— Чихнула, говоришь? — переспросил Харитоша. — Значит, след потеряла. Молодец Андрей, хорошо губил. Теперь передохнём малость, — и снял с плеч рюкзак с медвежонком.

До сих пор молчавший пленник тоже голос подал. То ли надоело качаться в рюкзаке, то ли мать услышал. Завизжал, заскулил, заворчал. Вот-вот рюкзак разорвёт — на волю просится.

Харитоша поослабил шнурок, и из рюкзака показался мокрый чёрный пятачок с двумя дырочками — медвежонок нос высунул. Ещё поослабил — и медвежонок всю голову высунул.

Глянул на склонившихся над ним ребят — испугался. Глазёнки закрыл, уши поджал и так пронзительно закричал, что у следопытов в ушах зазвенело.

— Плохо дело, — сказал командир, — теперь медведица на голос пойдёт. Вперёд, что есть духу, к переправе, — и сунул в рот медвежонку кусок сахару.

Медвежонок замолчал. То ли сосал сахар, то ли не было мочи кричать, опять качаясь и болтаясь из стороны в сторону в рюкзаке за плечами Харитона.

Бегут ребята по лесу. Впереди Харитоша, за ним Коля, потом Федя. Сзади Андрей — след губит.

— Слышь, Харитон, отпусти медвежонка, — опять просит Коля.

— А что? Медведица настигает?

— Да нет. Жалко мне просто.

— Кого жалко?

— И медвежонка жалко, и медведицу жалко. Вот кого. Отпусти!

— Чудак ты, Тонкослух. Мы же не насовсем его взяли. Поправится на наших харчах, подрастёт, и опять его в лес отправим. «На мол, мамаша, получай своего сынка, давай на откорм другого», — шутил Харитоша. — Помнишь, каким был Васька, когда из лесу привели — еле на ногах стоял, а теперь первый лось на весь лес, что слон. А важный какой: Васькой покличешь — ухом не пошевелит. Подойти соизволит, коли назовёшь Василием Ивановичем, да не один раз. Вот и из медвежонка, — продолжал Харитоша, и всё это на бегу, — вырастим медведища Михаила Ивановича, грозу лесов…

— Медведица! — крикнул Федя Востроглаз, когда они были в нескольких шагах от ещё чуть дымящего костра, где днём сушили промокшую одежду.

Следопыты сбились в кучу, присели.

— Где? — спокойно спросил командир, оглядывая кругом лес и побледневших следопытов.

— Да вон в сосняке, не видишь, что ли, спину показывает? Бежим!

Быстрый и тоже острый глаз Харитона пробежал по молодому сосняку.

— Товарищи следопыты! Мы вне всякой опасности. С нами Василий Иванович. Ура!..

Из сосняка вышел громадный однорогий лось. Зверь сделал несколько шагов в направлении ребят. Остановился, высоко подняв красивую, точёную голову, и глубоко и шумно вздохнул. Потом ещё раз вздохнул, фыркнул и тяжело ударил копытом о землю.

— Медвежонка учуял, медвежонка боится, — затараторили повеселевшие ребята.

— Василий Иванович, — повелительно сказал Харитоша, — иди сюда!