Античная наркомафия 4 - Безбашенный

Так вот, значится, иду я через рыночную площадь — нает, напит и натрахан досыта, и ни хрена мне уже не хочется. И тут Дидона эта на глаза попалась, а девка видная, так что глазами раздел и эфиркой полапал чисто машинально, на автопилоте. Ну и иду себе дальше — никуда особо не торопясь, но в направлении ворот. Поухмылялся, глядя на дурачащих ротозеев греков-напёрсточников, погрозил пальцем пытавшемуся подобраться к моему кошельку мальчишке карманнику, кинул медяк расстаравшемуся с кучей ленточек фокуснику, дальше идти собрался, да почуял спиной и бочиной прикосновение — не физическое, эфиркой. Физически-то меня на площади уже две шалавы как бы невзначай задеть успели — одна верхней выпуклостью, другая нижней, да только нахрена они мне сдались? Фигуристые, этого не отнять, но коротконогие, вульгарные и размалёванные как куклы — макаки макаками! Гляну, хмыкну и — от винта! А тут — и на верхнем уровне, и на нижнем разом — аккуратно, скромненько даже, но выразительно — для понимающих, конечно. Оборачиваюсь — как бы невзначай — ага, так и есть — она. Эфирке — до моей далеко, конечно, но ДЭИРовцев в античном мире не водится, а йоги тоже как-то всё больше в Индии кучкуются, ни разу не в Средиземноморье, и с учётом этого — плотненькая, на редкость плотненькая. У Велии — и то порыхлее была исходная, покуда я её по этой части не поднатаскал, но эту-то кто натаскать мог? Тут — явно природное, врождённое и, скорее всего, наследственное. И это невольно вызывает интерес, хоть и не физический ещё пока-что. А она улыбается и спрашивает о моих впечатлениях от проделок фокусника. Фокусник — так себе, в Карфагене и поискуснее видел, но для Оссонобы — очень даже вполне, не ожидал. Так ей примерно и ответил — ну, в максимально щадящих её местечковый патриотизм формулировках. А девчонка снова улыбается, давая понять, что такт оценила, затем таки включает означенный патриотизм и указывает на шатёр заезжей труппы иллюзионистов — типа, доводилось ли мне видеть такое? Вроде бы, и с показушным вызовом, но и намекая, что приглашение на сеанс не будет отвергнуто. Ну, судя по суетящемуся снаружи со сменными картинками работничку зрелищ, там явно уже знакомая по Карфагену камера обскура, эдакий античный аналог нашего современного кинотеатра. Во всех смыслах, кстати, и это — явный намёк. Темнота — друг молодёжи, если кто запамятовал. И всё-таки, чего ей от меня надо? На шлюху непохожа, да и юна для шлюхи, у финикийцев, да ещё и захолустных, с этим строго. На всякий пожарный, отвечая на вопрос об известности мне данного вида зрелищ, как бы невзначай «проговорился», что и с законной супружницей посещать их доводилось. Слегка нахмурилась, но только слегка, обескураженной при этом не выглядя. Ну, раз так — посетим культурное мероприятие…

Наверное, добрая треть зрителей была здесь не столько ради «кина», весьма убогого по сравнению даже с самой простенькой театральной пьеской, сколько ради означенной темноты. По крайней мере — задний ряд, и устроители зрелища это, конечно, учитывали, расстаравшись на скамьи, по причине малой длительности представления не очень-то и нужные. Финикияночка сама конкретизировала цель посещения заведения, физически прижавшись якобы случайно, но эфиркой — уж точно не случайно, а когда я дал волю рукам — уже физическим, так сама же и перенаправила мне их с предварительных целей сразу на основные, дав себя хорошенько ощупать и убедиться в полном соответствии натуры зрительному образу. Под юбку только не до самого конца пустила — в смысле, залезть пальцами под набедренную повязку не дала, только снаружи. Но — тоже с намёком, что всему своё время. Соседи по скамье представляли из себя такие же примерно парочки, занятые тем же самым, так что шептаться мы могли совершенно свободно, и Дидона не стала мурыжить меня неведением.

Ларчик открывался просто. Она просватана за какого-то богатого и влиятельного старпёра, от которого и родители её не в восторге, но которому отказать было никак нельзя. Но брак — это одно, а вот лишение невинности в праздник Астарты — совсем другое. Без этого удовольствия её женишок как-нибудь обойдётся, а если жениться из-за этого откажется, так ни её саму, ни родителей это не сильно огорчит. А почему именно меня выбрала? За «силу» — она имела в виду, конечно, не физическую, а плотную эфирку. Могла бы и не для одного только этого выбрать, но раз я женат — увы. Тогда — хотя бы так, ради эффекта «первой любви». Это она так фактор телегонии обозвала, в который в античном мире верят практически безоговорочно. Про кобылу лорда Мортона слыхали? Хорошая была кобыла, почти чистокровная арабская — у аглицких коневодов с этим строго, так что никаких африканских зёбр у ней в роду уж точно не водилось. Так означенный лорд её в порядке экскремента в первый для неё раз с жеребцом квагги южноафриканской свёл, а потом сводил с жеребцами её же арабской породы, но жеребята и от них рождались с зеброидными признаками вроде полос на ногах. Случай, правда, уникальный и никем впоследствии не повторённый, но факт остаётся фактом. Вот и тут считается, что эффект имеет место быть, и раз уж положено благочестивым финикиянкам Астарте свою целку жертвовать — так не с кем попало. Практикуется это и в Карфагене, и в Гадесе. Даже в заокеанском Эдеме — странно было бы, если бы не практиковалось и в Оссонобе. Так что подвоха тут не просматривалось, и возражений особых у меня не нашлось. Ну, планировал-то я в праздник Астарты с бабой поопытнее перепихнуться, а то и вовсе со жрицей, от которой удовольствия всяко поболе будет, но раз такие дела и такая деваха — надо уважить. Ну и уважил. Млять, не на свою ли голову?

Жили они в трёхэтажке — целая инсула по оссонобским меркам. Как и везде, чем ниже этаж, тем приличнее публика, а на дешёвых верхних только городская чернь обитает, так что проживание семьи Дидоны на первом этаже — тоже своего рода показатель. Средний класс, скажем так. Насколько добропорядочен конкретно ейный папаша — другой вопрос. Судя по самому себе пару лет назад в Карфагене… гм… ладно, замнём для ясности, как говорится.

Внутри жилище оказалось обставленным куда проще, чем можно было ожидать от первого этажа, но мы к подобным мелочам не приглядывались — нас интересовал сам хозяин.

— Я не одобрял этого выступления наших сограждан — это была глупость, — начал Идобал, не тратя времени на церемонные вступления, — Надо быть малыми детьми, чтобы поверить, будто вы и ЗДЕСЬ тоже служите римлянам. Я бы вообще не покинул в тот день дома, если бы не сын. Мальчишка поддался на уговоры таких же балбесов, как и он сам, и мне пришлось выручать его, покуда он не влип в какую-нибудь неприятность. Я нашёл их компанию, надавал ему подзатыльников, отругал и послал домой, но на обратном пути наткнулся на вас. Точнее — на Мазея, нашего знакомого. Это тот предводитель напавших на вас глупцов. Мы не были близкими друзьями, не были и единомышленниками, но его отец был другом моего отца, и я должен был хотя бы попытаться выручить его. И я бы это сделал, если бы не эти ваши маленькие механизмы. Я слыхал о них краем уха, но думал, что это пустая болтовня. Но раз это правда — тогда кое-что становится понятным…

— Это «кое-что» связано с твоим нападением на меня? — поинтересовался я.

— Ну, так уж прямо и нападение, — хмыкнул финикиец, — Когда я НАПАДАЮ — результаты обычно бывают совсем другие…

— Это я понял. Поэтому и странно. В чём смысл?

— Смысл? Я поклялся узнать цвет твоей крови и должен был сдержать клятву. И я её сдержал, как ты мог заметить. Надеюсь, без обид?

— Я не из тех, кто обижается за подаренную жизнь, и претензий к тебе у меня нет. А вот вопросов — много. Ты согласен с тем, что дал мне для них достаточно оснований?

— С этим не поспоришь. Дидона тут ни при чём — ты ведь недавно думал об этом? Нет, тут всё было по обычаю и без обид. Причина — в другом, и гораздо раньше. Я искал тебя три года назад в Гадесе, и если бы застал тебя там — наша встреча могла бы окончиться иначе. К счастью, не застал, а пока выяснял, куда ты отбыл, да ожидал попутного судна в Карфаген — выяснил и обстоятельства дела…

— Три года назад, говоришь? — у меня мелькнуло в башке смутное подозрение, и я повнимательнее всмотрелся в лицо собеседника, в котором мне теперь почудилось что-то неуловимо знакомое…

— Дагон, сын Сирома, — подсказал он мне, — Мой младший брат. Мы не ладили с ним и не понимали друг друга — он считал, что я не умею жить и напрасно растрачиваю данные мне богами способности, а я — что его образ жизни до добра не доведёт. Но брат есть брат — родная кровь, ты же понимаешь. Наша мать была при смерти, когда до нас дошло это известие, и у её смертного ложа я поклялся найти убийцу брата. Я не знал обстоятельств случившегося, но я знал Дагона и знал, какую жизнь он вёл — поэтому и поклялся именно так, как поклялся. Ты взял нашу кровь, и по справедливости я должен был взять твою — столько, сколько окажется справедливым…