Катюша - Марина Воронина

— Ну-ну, — снисходительно сказала Верка, снова набрасывая на колени полу плаща и прикуривая, наконец, свою ненормально длинную и тонкую сигарету. — Ишь, зарделась... Пепельница у тебя где, королева?

Катя сходила на кухню и принесла пепельницу.

— Кофе будешь? — спросила она.

— Да ну его к черту, твой кофе. У тебя же, небось, опять растворимый и, как всегда, на исходе. Слушай, а выпить у тебя нету?

— Есть немного джина.

— Джина... — с сомнением повторила Верка, разглядывая кончик сигареты. — Джина. Нет, не хочу я твоего джина. Я ведь, знаешь, за рулем и уже, как говорится, вдетая.

— За каким это ты рулем? Ты что, машину купила?

— Купила, как же. Что я, больная — за свои деньги смерти себе искать? Это Славик мне на вечер дал. Катайся, говорит, а то на разборке всякое может случиться, попортят еще... — Она хохотнула. — Только лучше бы он на ней сам поехал, целее бы была. Я, пока до тебя доехала, фару разбила и этот, как его... радиатор помяла. Вот Славик обрадуется!

— Нет, Волгина, ты точно сумасшедшая, — сказала Катя. — У тебя права-то есть? — спросила она, осененная внезапной догадкой.

— Права? А, права! Нету. У меня деньги есть, Славик мне полтыщи оставил на всякий случай.

— Слушай, а запасную голову твой Славик тебе не оставил?

— А зачем? Мне эта-то ни к чему, а ты говоришь — запасная... Ладно, где там твой джин, хрен с ней, с этой машиной, все равно ремонтировать!

— А Славик твой что скажет?

— А что он скажет, кобелина толстомордая? Ему все равно бабки девать некуда, вот пускай чинит свой драндулет до потери сознания. Может, на меня меньше времени останется.

— Однако... А он кто?

— Славик? Славик — он и есть Славик. Деньги у него водятся, а больше мне знать не положено, да и не хочу я ничего про это знать. Бандит он самый обыкновенный, сволочь мордатая. Кстати, — оживилась она, — ты заметила, что у нас в России-матушке бандитов опять стали бандитами звать? А то понавыписывали из словарей каких-то рэкетиров, гангстеров каких-то, мафиози... Как будто для того, чтобы людей грабить, надо институт международных отношений заканчивать. А от этого хмыря, — она снова взяла в руку фотографию и помахала ей перед Катиным носом, — держись подальше. Рожа у него такая... не знаю, как сказать, но мой тебе совет: беги от него, куда глаза глядят, не то не мне, а тебе запасная голова понадобится.

— Это все не ко мне, — покачала головой Катя. — Я его сегодня первый раз в жизни видела.

— За что ж он тебя с первого раза так разрисовал? — заинтересованно подалась вперед Верка.

— А вот за эту фотографию, — ответила Катя.

— Ну-ка, ну-ка, расскажи, — потребовала Верка. — Это уже интересно.

— Ничего интересного тут, по-моему, нет, — сказала Катя и, вздохнув, поведала подруге о драматических событиях, имевших место в полдень.

— Я же говорила, что он козел, — констатировала Верка, выслушав ее. — Но тут есть еще что-то. Ты хоть понимаешь, что это может быть опасно?

Катя изложила ей свои соображения по поводу вероятности обнаружения незнакомого человека в многомиллионном городе.

— Дура ты, Скворцова, — авторитетно заявила Верка, — и дети твои будут дураки, если, конечно, ты их удосужишься родить... и если ты до этого доживешь, — добавила она, подумав. — Ты себе даже не представляешь, сколько существует способов найти человека.

— Так что же мне теперь — в петлю? Или, может быть, в милицию?

— Ага, в милицию. В ООН напиши, в ЮНЕСКО... Куда там еще? А! Президенту Клинтону можешь написать. Помнишь, одно время мода была президентам писать: руки, мол, прочь, оттуда и оттуда, собака ты поганая, империалистическая... Ну, и он, само собой, тоже в слезы: что же это я, срань такая, совсем совесть потерял, с пионерами не переписываюсь, а провожу агрессивную политику на Ближнем Востоке? Где твой джин-то? Зажала?

Катя убежала на кухню, испытывая странное облегчение, словно, попав в уверенные руки Верки Волгиной, ее судьба моментально сделалась безоблачной, а перспективы — радужными. Верка приняла из Катиных рук бутылку, потрясла ее, проверила скудное содержимое на просвет и презрительным жестом брякнула граненую посудину на стол.

— И это джин? — едва ли не оскорбленным тоном вопросила она.

— А что тебя не устраивает, скажи на милость? — немедленно ощетинилась Катя. — На дне рождения, небось, хлестала его, как воду, а теперь — здрасьте-пожалуйста — недовольна!

— Так это тот самый? То-то же я смотрю...

— Да что тебе не нравится, не пойму.

— Количество! — изрекла Верка. — Количество мне не нравится, товарищ Скворцова, подруга ты моя дорогая! Такими дозами не спиртное надо пить, а яд дремучей змеи в профилактических целях. Или стрихнин...

— Какой змеи? — спросила Катя, чувствуя, как ее распирает изнутри совершенно неприличный и, более того, неуместный хохот.

— Чего? — переспросила Верка, озабоченно озираясь по сторонам. — Ну и бардак тут у тебя, Катька, просто душа радуется. Ты не видала, куда я свою котомку бросила? А, вот она, родимая! Что ты там спросила?

— Я спросила, про какую змею ты только что говорила.

— Про какую еще змею? Не пудри мне мозги, Скворцова, неси рюмки.

Она порылась в своей объемистой кожаной сумке и с торжествующим видом извлекла оттуда плоскую бутылку, наполненную янтарной жидкостью.

— “Джим Бим”, — торжественно объявила она. — Сейчас здесь будут две пьяные дуры.

— Гм, — сказала Катя. — Если ты думаешь, что после этого я позволю тебе вести машину...

— Во-первых, — сказала Верка, — после, как ты выразилась, “этого” ты будешь не в состоянии кому-то что-то не позволять. А во-вторых, я сама никуда не поеду. Я уже наездилась на этом катафалке, хватит с меня. Надеюсь, ты меня не прогонишь?

Она снова бросила на Катю какой-то непонятный взгляд, придавший странную двусмысленность ее словам и заставивший ту задуматься, а не прекратить ли ей все это прямо сейчас, пока дело не зашло далеко. Ее немного пугало то, что все эти взгляды и намеки, вне всякого сомнения, находили в ней отклик, и отклик этот рождался не в мозгу, привычно протестовавшем против подобных вещей, а, согласно Веркиному определению, приблизительно метром ниже, и ощущение это вовсе не было неприятным. “Ну и черт с ним, — подумала она. — В конце концов, голова в этом деле и вправду не участвует, так что ей лучше помолчать. И потом, может быть, я все это выдумала в силу своей природной испорченности, или все это окажется обычными волгинскими шуточками, на которые никогда не знаешь, как реагировать”.

Она принесла из кухни рюмки и предложила приготовить какую-нибудь закуску, на что Верка только царственно махнула рукой.

— Заедать настоящий “Джим Бим” твоей яичницей — типичное совковое кощунство, — величественно изрекла она. — Виски пьют с содовой или, по крайней мере, с водой. И со льдом.

— Содовой и льда у меня нет, — призналась Катя, — зато специально для такого случая в кране полно воды. Тебе холодную или горячую?

— Смешивать такую роскошь с водой могут только вшивые империалисты, вскормленные на яичном порошке и кока-коле. И потом, в твоей воде хлорки больше, чем водорода и кислорода, вместе взятых. Мы будем пить виски неразбавленным и заедать его горьким шоколадом.

— Пористым?

— От пористого пучит живот.

— Это кто тебе сказал?

— Это очевидно, Скворцова. Там же сплошные пузырьки, а в них воздух. Шоколадные воздушные шарики, ясно? Нажрешься этих шариков, а потом весь день в животе музыка. И чему тебя в школе учили?

Пока Катя хохотала, катаясь по тахте, Верка деловито добыла из сумки и развернула плитку шоколада, хрустя фольгой.

— Английский? — спросила Катя с тахты.

— Ты, Скворцова, безнадежно испорченный рекламой человек, — ответила Верка. — Проще надо быть. — Она показала Кате до боли знакомую обертку. — “Белочка”. Скажи мне, Скворцова, ты когда-нибудь ела что-нибудь вкуснее “Белочки”?

Катя подумала и помотала головой.

— Нет, — честно призналась она. — Если говорить о шоколаде, конечно.

— Это свежая идея, — сказала Верка, умело свинчивая алюминиевый колпачок. — Социологический опрос на тему “Сравнительные вкусовые характеристики шоколада «Белочка» и киевских котлет”.

— Это тема не для опроса, — сказала Катя, принимая полную рюмку, — а для целой диссертации.

— Шалишь, Скворцова, для диссертации этого мало. Для диссертации надо сравнивать шоколад, как минимум, с малосольным огурцом.

— Верка, перестань, — взмолилась Катя, — я же сейчас все расплескаю!

— Я тебе расплескаю, — пригрозила Волгина, снова навинчивая на бутылку колпачок и ставя ее на пол подле кресла, чтобы была под рукой. — Ну, давай за благополучное разрешение всех наших проблем путем перекладывания их на сильные мужские плечи!

Она залпом опрокинула свою рюмку. Катя с легким содроганием проследила за этой процедурой и, заранее кривясь, выплеснула в рот содержимое своей рюмки.