Тени войны - Алексей Оверчук

Послышались удаляющиеся шаги за дверью. Старший опергруппы не выдержал и рявкнул:

— Хорош придуриваться, Григорьев! Это РУБОП и ФСБ. Открывай, пока мы тут не разнесли все к едреной матери!

— У меня просьба, — подал голос «авторитет».

— Давай.

— Тут дети маленькие…

— Откуда у тебя дети, Григорьев?! Тем более маленькие! Не грузи нас!

— Две собачки. Они для меня — как дети. Нервные, ранимые. Так вы обещайте, чтобы без грохота, без стрельбы. Я вам открою, а вы спокойно зайдете.

— Хорошо.

Дверь щелкнула. Оперативники вошли. Без грохота, без стрельбы. Ну, и я с ними под шумок. То есть как раз бесшумно.

Первое, что увидели, — мониторы, множество мониторов в прихожей. Скрытыми видеокамерами просматривался весь периметр дома. И входная лестница в том числе. Так что, когда Толик придуривался, называя себя то почтальоном, то участковым, этот Григорьев наблюдал по мониторам, как спецназовцы окружили дом, как распластались по стене оперативники с пистолетами.

— Итак? В чем дело? — спокойно спросил «авторитет».

— Хватит придуриваться, Григорьев, — поморщился старший. — Оружие, наркотики, прочие запрещенные предметы в доме есть?

— По-моему, это вы придуриваетесь. У меня дети малые в доме. Стал бы я тут держать оружие, наркотики!

— Я задал вопрос, — настаивал старший.

— Если вы их не принесли с собой, тогда — нет.

Оперативники рассредоточились по дому. Нет, вещи на пол не бросали, матрасы не вспарывали, книжки не рвали. Но дотошно все кругом прощупывали, простукивали.

— Это обыск? — нарочито удивился «авторитет».

Старший неопределенно мотнул головой. Ни да, ни нет.

Судя по совсем не нарочитому спокойствию Григорьева, в его роскошных покоях ничегошеньки предосудительного нету.

— Надо бы тогда понятых, что ли, — подсказал «авторитет» с еле заметной усмешкой. — Чтобы все как бы по закону… Распорядись, начальник?

Старший распорядился. Он явно не знал, чем еще занять личный состав. Спецназу понагнали, оперов из разных управлений, а на выходе — круглый ноль.

Опера выскочили на улицу — искать понятых. Я вышел на крыльцо и закурил. Стеменело. Окрестности правительственных дач и так не кишат народом, а тут вообще всех посдувало. Округа словно вымерла. Даже собаки помалкивали. Ну, кроме парочки мопсов в доме «авторитета», испуганно тявкающих на внезапных посторонних. Горели одинокие фонари вдоль дороги. Слонялись под окнами безмолвные спецназовцы.

Опера вернулись ни с чем, отрапортовали:

— Ни одного человека в округе!

— Помочь? — «Авторитет» Григорьев достал мобильный телефон.

— Куда звонишь? — напрягся оперативник.

— Понятым.

— Каким таким понятым?!

— Вам понятые нужны или нет? Вот им и звоню. А то до утра здесь их будете искать. И не найдете. А мне скоро спать пора. У меня режим.

— Ладно, звони, — махнул рукой старший.

— Гера? Ты? — властно сказал Григорьев в трубку. — Слушай, братан, захвати Макса и Давида и дуй ко мне на дачу. Надо понятыми поработать. Да побыстрее! Ночь уже на дворе. Мне спать охота.

— Что за Гера? — вскинулся оперативник. — Что за Макс? А Давид?

— Очень достойные люди. И непредвзятые, между прочим.

— Ну-ну…

Через двадцать минут запищала рация на поясе старшего.

— В сторону дома едет джип. Явно с бандюгами, — сказал спецназовец. — Будем валить?

— Вы что! — напоказ возмутился «авторитет». — Это мои понятые!

Старший скомандовал в рацию обреченным тоном:

— Никого не трогать!.. Это понятые…

— Ни хрена себе! — хрюкнула рация и отключилась.

— Макс.

— Давид… — представились по-простому двое громил.

Мелкие шрамы на лицах, сломанные носы, закрученные уши. Понятые, блин! Они оглядели собрание, не подали виду, что удивлены или испуганы. Скорее всего, им вообще по фигу.

Ну вот, теперь все как бы по закону.

Начался долгий рутинный обыск. С Григорьева сняли смывы с рук — на тот случай, если он держал в руках оружие или взрывчатку.

Взрывчатка очень токсичный продукт, сохраняет следы микрочастиц на протяжении пяти-десяти дней.

Ничего запрещенного и на сей раз не нашли. И экспресс-анализ показал, что Григорьев ничего стреляющего и взрывоопасного в руках не держал.

— Ну что ж, сегодня тебе крупно повезло, Григорьев, — буркнул старший опер.

— Угу, — с достоинством кивнул «авторитет». — А вот вам — нет.

— То есть? — встрепенулся старший. Или недоглядели чего? — В смысле?

— В смысле, я этого так не оставлю, разумеется. Ввалились, перевернули все вверх дном, время у меня отняли. В общем, ждите нагоняя!

Да-а, уж чего-чего, а нагоняй грядет. И не только и не столько из-за «авторитета» Григорьева.

Понятые поставили подписи под протоколами. И уехали. Опера тоже засобирались. Всем уже все надоело.

Мы возвращались в Москву. Порядок в колонне уже никто не соблюдал. Серега Лучков помалкивал.

— И это эксклюзив? — спросил я с упреком.

— Понимаешь, Леха… У нас была верная информация, что Григорьев на даче устроил настоящий оружейный склад. Стволов, патронов, взрывчатки — до черта! — Серега хлопнул с досады ладонью по рулевой баранке. — Но, видимо, он нас опередил, сука. Скорее всего, опять утечка была. И они склад перепрятали.

— А смывы с рук?

— Толку-то! Это для проформы. Он же «авторитет»! Ему на фига хватать взрывчатку или оружие? За него эти п-п… понятые, Давид с Максом, все перетаскают. Эх!.. Поехали к нам, по рюмахе долбанем, что ли?

Я согласился. А чего еще делать?

В отделе Серега достал из сейфа бутылку коньяка, уже нарезанный лимон на блюдечке. Взамен бросил в нутро сейфа свой служебный пистолет.

Следователи разложили на столах свежие протоколы. Принесли видеопленку с обыском. Лучков предложил следакам коньяку. Они вежливо отказались. Включили видеомагнитофон и стали отсматривать материал.

В телевизоре мелькали кадры прошедшего обыска.

— Вы с таким увлечением смотрите, точно вас там не было, — осторожно поддел я.

Они даже ухом не повели в мою сторону.

— Ну-ка, ну-ка… Как зовут вот этого черненького? — спросил следователь напарника.

Тот заглянул в протокол:

— Греков. Давид Анзорович.

— Н-нет, не знаю… А вот лицо… где-то я его видел. Где? Где? Где?

Лучков мне подмигнул, и мы разлили еще по одной.

— Да мало ли! — сказал второй следак. — Сколько рож приходится видеть по работе!

— Не-ет, — завелся первый, — этого определенно надо разъяснить!

Он стремительно вышел из кабинета. Вернулся через четверть часа. Мы с Серегой еще по одной опрокинули. Вернулся с пухлым томом уголовного дела.

— Ребята! Просто паскудство какое-то сегодня! — В глазах блуждала тоска. — То адреса путаем, то не находим ничего у бандита! То… Вот смотрите!

Сразу за титульным листом уголовного дела, на первой странице была подшита фотография понятого Давида. Только звали его здесь — Анатолий Владимирович Черепанов.

— Этот Черепанов находится в федеральном розыске! По обвинению в торговле оружием и взрывчаткой! Ё-мое! Он был у нас в руках! С фальшивыми документами! Да еще стал понятым по этим фальшивкам! Ну, ё-мое! Ну, ё-мое!..

Лучков налил в граненый стакан щедрые остатки коньяка, протянул следователю. Тот махнул залпом и закурил, тупо уставившись перед собой.

Я счел за лучшее потихоньку слинять. У каждого, в конце концов, свои проблемы. И у меня, кстати, свои. Еще какие!

Следом в коридор выскользнул Серега:

— Извини… Думал, классный материал дадим тебе.

— Да уж, дали! Классный… Особенно про жену нашего главного… Если бы этого «авторитета» с оружием задержали, то еще можно было бы как-то оправдаться.

— Да плюнь ты! Расскажешь ему, как было! Пусть нам позвонит, если не поверит. Мы подтвердим.

Утром местная редакционная охрана чуть ли не под конвоем доставила меня в кабинет главного. Охранниками газета обзавелась сразу же после нападения на редакцию.

В кабинете главного уже сидел Иван Тимофеевич Павлов. Его била мелкая дрожь.

— Доброе утро! — сказал я как ни в чем не бывало.

Главный указал мне на стул. Я сел, изобразил внимание.

Главный катал меж ладоней средних размеров бумажный шарик:

— За годы твоей работы в газете я пережил много неприятностей. Из-за твоих выходок на редакцию нападали, нас всех чуть не убили, газету вообще хотели закрыть. Но видит Бог, я терпел…

Плохи мои дела. Когда главный редактор начинает строить из себя благодетеля, жди беды. По опыту, наш главный, он же Великий Охотник, перед тем как уволить сотрудника, всегда разыгрывает один и тот же спектакль. И репортеру отведена роль неблагодарной скотины. Главный же, само собой, — благодетель, у которого просто кончилось терпение… Вот интересно, перед животным на охоте он тоже разыгрывает подобные спектакли? Я представил, как он убеждает слона в никчемности, подлости и злодействе. Пристыженный слон хоботом выхватывает из рук главного ружье и стреляется.