Терпеливый снайпер - Артуро Перес-Реверте

– Кто-то ему помогает. Ему не обойтись без местных. Проводников. Друзей.

– Ну разумеется. Но никто его не заложил. Кроме того, все знают, что за его голову назначена награда. Что его ищут люди этого вашего миллионера… Бискарруэса, чтобы спросить за несчастье с сыном. Это еще один резон хранить молчание. Итальянская омерта, но на португальский лад.

Он отложил вилку и нож на край опустевшей тарелки. Потом снова отпил вина, промокнул губы салфеткой. Улыбнулся.

– Тут у нас есть парочка райтерш, которые могут с ним контактировать, – две сестрички-крутышки, как раз на полдороге между респектабельным стрит-артом и самыми хулиганскими граффити. Они так и подписываются – Сестры.

– Я их знаю. Более того, знаю их лиссабонского галериста… Четыре года назад их в числе прочих пригласили расписать фасад «Тейт Модерн», когда в Лондоне проходила выставка граффити.

– Они самые. Мы им предоставили здание на проспекте Фонтеса Перейра: может быть, видели? То, где из окон вылетают стаи птиц. Сестры хорошо работают. Забавно, с юмором и лукавым подтекстом. И, как я сказал, цивилизуются. Им нравится гулять по лезвию.

– Полагаете, это они были в ту ночь со Снайпером?

Диниш пожал плечами и послал мне безмятежно ясный взгляд. Почти невинный, отметила я. Ударение на «почти».

– Голову на отсечение не дам, но кое-кто в этом уверен. Вам бы, наверно, стоило с ними потолковать… Если они соблаговолят.

Оставив позади Каза-душ-Бикуш, я неторопливо зашагала вверх по Алфаме в лабиринте узких улочек, где облупившиеся фасады охристых, желтых и белых зданий с бельем на веревках из окна в окно обрамляли крутизну склонов и нескончаемость каменных ступеней. В этой части города граффити попадались мне довольно часто, но все больше – дикая блевотина тэгов по стенам и дверям, хотя кое-где, в каких-то закоулках, выводящих на маленькие площади, видела я и росписи, сделанные со вкусом и умением. Я невольно засмотрелась на большое многоцветное граффити с явной претензией на настоящую уличную живопись: на углу, неподалеку от церкви Сан-Мигел, красовалось изображение обнаженной женщины с огромными кроткими глазами и грудями, которые постепенно превращались в разлетающихся по стене бабочек. Композиция, подписанная неким Желу, была совсем даже неплоха. Однако на уровне живота этой ню кто-то без малейшего уважения к творцу и творению намалевал красно-черный невидящий глаз, придуманный Снайпером, – без сомнения, постарался один из анонимных райтеров, которые в ту ночь, когда воздавали почести Сарамаго, бомбили Лиссабон.

Я продолжила было взбираться по лестницам в сторону Шау-де-Лоурейру, но тут вдруг решила заснять моей маленькой плоской камерой граффити с бабочками. Резко развернулась, чтобы двинуться назад, и почти наткнулась на какого-то мужчину, который, поставив ногу на первую ступеньку, завязывал шнурок. Прохожих на улице почти не было, и потому я обратила на него внимание: более чем грузный, среднего роста, он был в зеленом loden coat[30] и в твидовой английской шляпе с узкими полями. Я заметила рыжеватые подстриженные усы и светлые глаза, которыми он едва скользнул по мне, когда я проходила мимо. Сделав снимок, вернулась на лестницу, а он к этому времени был уже наверху и удалялся к тупику Даш-Крузеш.

У парковки на Шау-де-Лоурейру я провела интересные полчаса. Каждый райтер, с которым муниципалитет заключил договор, получил в полное свое распоряжение по этажу. И в результате получилась отличная выставка оригинальных стилей, лишенная напористого нахальства и бесцеремонной грубости других уличных художников. Парковку упоминали во всех путеводителях, и вахтер на входе, кроме билетиков, продавал открытки с репродукциями. Я оглядела все это, вышла наружу и той же дорогой отправилась назад, покуда не добралась до смотровой площадки на Санта-Лузия. Синее, как и прежде, небо чуть отдавало в сизый цвет из-за легкой дымки, и мозаика крыш и плоских кровель в неповторимом лиссабонском свете простиралась до самого берега Тежу, а в отдалении виднелся мост 25 Апреля, и по эстуарию в сторону Атлантики медленно скользили корабли. Было не холодно, так что я посидела перед железной оградой, кое-что занося в блокнот. Потом дошла до остановки, села в трамвай № 28, шедший в сторону Байши[31]. Когда трамвай тронулся, я, устраиваясь в его дребезжащем нутре, оглянулась и увидела на улице того самого господина в английской шляпе и зеленом пальто. Подумала: «Забавное совпадение», – и погрузилась в свои мысли.

Да и Нет, известные также как Сестры, хоть и были близнецами, выглядели по-разному. Старшая, Да (она родилась на полчаса раньше), никогда не красилась и носила камуфляжный армейский бушлат, скрадывавший фигуру, а волосы прятала под черной вязаной шапкой. Нет, младшая, ходила в узких джинсах и кожаной куртке, с распущенными кудрявыми волосами, с пирсингом в нижней губе и с полдесятком сережек в мочке каждого уха. Но в остальном сестры были почти неразличимы – черноволосые, крепенькие, с одинаково острыми чертами миловидных лиц, которым сколько-то капелек африканской крови даровали пухлые мясистые губы и огромные темные глаза.

– Спрашиваешь, почему мы назначили тебе встречу здесь. Сейчас поймешь. Это откровение.

В ногах не было испачканного краской рюкзака. Мы сидели втроем на одном из бетонных блоков на берегу реки, спиной к полотну железной дороги, лицом к проплывающим мимо кораблям. Солнце было уже низко и трогало фиолетовыми отблесками воду и горизонт. Слева от нас на красноватом фоне далекого моста, в усыпительно-умиротворяющем свете почти горизонтальных лучей виднелась башня Бела́нь.

Потом я спросила – почему уличная живопись? И начала аккуратный зондаж. Каким образом две женщины сумели выделиться в мире, почти полностью захваченном мужчинами? Вопрос был, конечно, простодушен до глупости, но не могла же я сказать: «Привет, как поживаете, а где Снайпер?» Уж, по крайней мере, не этим двум сестричкам. Я сочла уместным сломать сначала лед, хотя уже через полминуты поняла, что ничего не сломала. Сестры были девушки хитрые, ко всему готовые и в себе уверенные. И прямолинейные. Владелец галереи, где они выставлялись, повторил им мою легенду – так и так, приехала в Лиссабон собирать для книги материал о движухе вокруг Сарамаго. И добавил еще, что я ищу талантливых художников и пользуюсь определенным влиянием на издателей книг по искусству. Он преувеличивает, объяснила я сейчас. Моя работа сводится к тому, чтобы находить авторов и вносить предложения, а платят мне лишь за гарантированный успех. А кто же его может гарантировать?

– Мы были еще совсем соплячки, когда поняли, что искусство граффити не очень вяжется с вечеринками, ухажерами и прочим в таком духе, – рассказала мне Да. – Чтобы тебя уважали, вкалывать надо как проклятой, выкладываться по полной, как всем, – и больше, чем всем… Поначалу на нас смотрели свысока и похваливали через губу: «Даже не скажешь, что это женщина сделала» – и тому подобное. Нас это бесило до крайности. Когда выходили бомбить с каким-нибудь пареньком, все были уверены, что мы просто увязались за ним. Надоело – и мы решили действовать в одиночку. На свой страх и риск.

– Мы даже поменяли почерк, – вставила ее сестра.

– Почему?

– Буквочки у нас выходили девчоночьи. Округлые и аккуратные, как в школьных прописях. Вот мы и решили изменить почерк. Сделать его бесполым. Поначалу подписывались «Да» и «Нет», и какое-то время никто не знал, кто это… «Сестры» появились позднее, когда нас уже узнали. Нас так и называли, вот мы и решили сделать это нашим тэгом.

Я слушала очень внимательно. Говорили обе очень быстро, вульгарно, сыпали жаргонными словечками. Основную тяжесть беседы несла Да, а Нет лишь припечатывала и резюмировала. При посредстве Гугла я выяснила, что им по двадцать восемь лет, а уличной живописью они занимаются с четырнадцати. Известность себе снискали сначала в Лумиаре, районе на севере Лиссабона, где уродовали рекламы собственными тэгами и прочими лозунгами радикального кроя. В поисках собственного стиля они вдохновлялись японскими иероглифами и находились как раз между дикими граффити и респектабельным стрит-артом. После действа на лиссабонской площади Шиаду их, в ту пору еще совсем молоденьких, пригласили в Висбаден на Meeting of Styles[32]. А когда четыре года спустя расписали здание галереи «Тейт Модерн», стали уже признанными художницами, обрели международное признание и выставлялись в числе самых избранных в галерее на Байрру-Алту. Тем не менее умудрились сохранить тягу к подпольному радикализму, к антисистеме и к неистовству стиля. Прошлой ночью я видела на Калсада-да-Глория панель четырехметровой ширины с их граффити, подсвеченную прожекторами, о чем позаботился муниципалитет. Под великолепной композицией, изображавшей страдающих женщин, которых католические прелаты и мусульманские имамы сковали цепями, шла надпись, не оставляющая сомнений: «Не допустим святош-хищников до наших яичников».