Все против попаданки (СИ) - Брэйн Даниэль

Пока я беседовала с охотником, а потом ходила к сестре Аннунциате узнавать, сможет ли мать-настоятельница пообщаться с охотником — ответ: нет, ей неможется, и брат Грегор волен отправиться из святых стен восвояси, да хранит его Милосердная по бесконечной своей доброте, — пока объясняла это охотнику, завтрак в детском приюте кончился. Тесная спаленка, настолько тесная, что даже худенькая я с трудом протискивалась между кроватями, подвергалась уборке, а в соседней комнате — игровой, немногим более светлой, чем спальня, проходили занятия. Тарелки и сам котел из игровой уже унесли, и я не могла проверить, что на этот раз положили детям насельницы. Сестра Анна призналась — завтрак сегодня был на удивление хорош.

Ну, пусть так… 

Я заглянула в приоткрытую дверь игровой. Дети не должны себя так вести — тихо, будто пришибленно. Их было около тридцати, и все сидели, сбившись в углу, от мала до велика: младшим около трех лет, старшим — примерно двенадцать-четырнадцать. Более старшие девочки, скорее всего, переходили в общие спальни женщин, а мальчики покидали монастырь. Одна из подросших девочек читала по слогам «Слово» — негромко, запинаясь, но слушали ее очень, очень внимательно.

— Неужели они никогда не выходят из этих комнат? — ужаснулась я, повернувшись к сестре Анне.

Бледные, худые, в обносках дети. В их глазах безысходность отпечаталась намертво, казалось, с рождения. В своем возрасте они представляли прекрасно, что их ждет, и не видели ничего, кроме монастырских стен, не ели ничего вкуснее вареных опарышей и вряд ли хоть когда чувствовали тепло и чью-то искреннюю любовь. Единственное, что меня удерживало от разноса и воплей, это виноватый, опущенный в пол взгляд сестры Анны, и я не могла понять, есть ли в чем ее обвинять.

— Лучезарная хранит невинные сердца по милости своей, — пробормотала сестра Анна. Мой визит вызвал у нее массу вопросов, но она не смела озвучить их. Я пришла, провела ревизию и осмотр, хмурилась, кусала губы и не говорила ничего. То, что я видела, было лучше, чем я ожидала, но хуже, чем могло бы быть. 

И самым страшным были не теснота и не то, что дети не видели толком дневного света. Меня пугало, что этот приют у каждого из них может остаться лучшим воспоминанием. 

— Пойдем со мной, — пригласила я сестру Анну и указала рукой по направлению к саду. Дети за дверью сидели молча, никто не заплакал, не закричал. Мне было жутко, и я не знала, с чего мне начать. 

Небольшая, на пару мест, скамеечка приютилась под великолепным деревом, похожим на наши бугенвиллии. Монастырь являл собой дикий контраст умиротворения и отчаяния, красок и серости, тепла и холода. Я села, откинув яркую ветку, жестом велела сесть сестре Анне. Вышло не самое приятное начало разговора: молчу, всем видом даю понять, что мое величество недовольно, и поступи кто подобным образом со мной, я бы этого не простила.

— Я спросила — какие нужды у вас, сестра, — сказала я. — Что же, я выделю средства на ремонт помещения. Они хорошее, если все починить; вставить стекла — и будет много света. Нужно перестелить полы, придумать что-то со стенами. — Побелка, возможно, подумала я, но принято ли здесь белить стены, как в храме и галерее, я пока не поняла. Может, так делали только в святых местах. — И, конечно, стоит обе комнаты отдать под спальни. Сейчас невозможная теснота. Я прикажу починить кровати, выделю вам новое хорошее белье, одеяла, подушки. Я уже распорядилась кормить детей лучше, но полагаю, что я полностью изменю им рацион. Для святой обители закупается достаточно еды, чтобы мы могли поделиться ей с вашими подопечными. Я отдам вам несколько комнат под игровые. Но что еще? Вам нужно что-то еще?

Сестра Анна подняла голову и заглянула мне в глаза. Все мои слова она принимала за шутку и потому молчала. Не заставляй давать пустых обещаний и не разочаровывайся потом. Не верь, не бойся, не проси. Принцип отличный и даже правильный, только вот не тогда, когда речь идет о детском приюте. 

— Детям нужно играть. Им нужно развиваться согласно возрасту. Кто-то уже обучен грамоте — это прекрасно. Вы можете сами учить их?

— Д-да…

Словно я была каким-то всемогущим существом, явившимся к простому смертному и предложившим ему любые блага без всякой за то платы. Губы сестры Анны дрожали — ей казалось, что я пока не называю цену, но будет она велика.

— Я мало понимаю в воспитании детей. Но вы, сестра?..

— До того, как дать обет, я была гувернанткой, вы же знаете, сестра. 

Понятия не имею, но хорошо, что ты так это восприняла… Было бы хуже, если бы ты удивилась моему вопросу.

— Место для прогулок и игр на свежем воздухе, книги, игрушки. В монастырь приходит не так много людей, — потому что будь иначе, сегодня здесь была бы толпа, я ведь знала, какие бывают монастыри, — но мы можем настаивать на пожертвованиях. 

Я непременно вытрясу средства из каждого, кто заглядывает сюда. Никогда мне делать этого не приходилось — разве что я прибегала к помощи суда, но сейчас я сама судья и, пожалуй, с властью несколько большей. 

— И вот еще что, сестра… 

Я замолчала и нахмурилась. Сестра Аннунциата, не видя нас, не спеша шла по саду, осматривая статуи и растения, потом остановилась, сунула руку под хабит, оглянулась воровато, вытащила небольшой бутылек и приобщилась к прекрасному. Лицо ее было довольным и чуть раскрасневшимся. 

Я поморщилась и уже собралась было окликнуть ее и пропесочить — оставлять женщин в столовой без пригляда не самая хорошая мысль, но сестра Аннунциата еще раз пригубила — что уж она там пила, — и, насладившись, отправилась исполнять назначенное ей послушание.

Мне нужно задать ей много вопросов, подумала я. Но пока мне не до нее.

— Кто из детей живет здесь вместе с матерями, сестрами?.. — повернулась я к сестре Анне. 

— Тереза, Микаэла и Пачито — сестры и брат Консуэло Гривье, — сразу ответила сестра Анна. — Тереза через пару месяцев отправится к насельницам, ей исполнится пятнадцать. Леон, сын Жюстины, и Сибилла, малышка Розы. Пожалуй, все. Остальных кого нашли на пороге разных церквей, кого привела сюда стража. Бродяжки.

— И как часто женщины навещают детей?

— Консуэло заходит часто, — сестра Анна почему-то напряглась. — Это она принесла Святую Книгу и девочек обучила читать. А остальные… не припомню. Леон родился уже здесь, и мать его приходила пару раз ненадолго.

Есть разные способы распознать ложь. Их считают почти научными. На самом деле — положись на подобные знания, и рано или поздно тебя проведут. Это с ребенком проходят фокусы вроде «уши синеют, когда говоришь неправду», взрослый поет так убедительно, что диву даешься. Даже в суде. Может быть, потому, что дети не так верят в собственные придумки, как те, кто уже кое-что повидал?

Сестра Анна мне не лгала, нет, но что-то скрывала. Ей словно хотелось закрыть эту тему, не слишком приятную для нее, но прямо сказать мне она боялась.

— Кому нужны эти дети, верно, сестра? — понимающе покивала я. — Разве что Милосердной. Что ждет их, когда они покинут эти стены? Девочки встанут к котлам в прачечной. Как думаете, они это знают?

Вопрос мой, конечно же, остался без ответа.

— Я попрошу вас подумать хорошенько и написать мне все, что вам необходимо, сестра. Не тороплю вас, обдумайте все. И обязательно напишите, сколько вам нужно еды, чтобы я могла выделить вам продукты из монастырских запасов. 

Кого-то ловила стража, как Консуэло и ее сестер и брата. Кого-то приносили и приводили и оставляли у порога — ничего нового нет ни в одном из миров. Кого-то, наверное, отправляли в приют родители: лишний рот, нагулянное дите, новая семья, осиротевший племянник или внук… Об этом сестра Анна не обмолвилась, но я знала, что так и было. У меня лежали два договора.

— Матери-настоятельнице может это прийтись не по нраву, — почти неслышно сказала сестра Анна.

— Она знала, кого оставляет за себя, пока больна, — пожала я плечами, придав голосу ироничное равнодушие. Очень странно: или сама Шанталь здесь не так давно, или я играю с огнем рядом с газовым баллоном с открытым вентилем.