Благословенная тьма - Дмитрий Черкасов

Волк впился зубами в круг, как в бублик. Круг, не прекращая вращения, мелко затрясся. Он протекал между волчьими зубами, стачивая их, как напильником, и это причиняло волку сильные страдания. Волк смежил веки, морду его исказила человеческая болезненная гримаса. Но он не оставил круга и силился все прочнее стиснуть челюсти. На круге это тоже как-то сказывалось: он потемнел и бежал уже не так быстро.

Ляпа беспомощно оглянулся. Он уже сообразил, с кем имеет дело, но под рукой не было ни осинового кола, ни серебряных пуль, ни святой воды. Ему оставалось ждать и смотреть, кто возьмет верх - круг или волк.

Последний напрягся что было сил. И вот круг начал меняться. Из него внезапно вырвались протуберанцы наподобие солнечных. Круг неподвижно застыл.

У волка почти не осталось зубов: большая часть их была сточена и обратилась в мучную пыль. Почуяв скорую победу, волк возложил на круг передние лапы, вцепившись в него когтями. Круг не двигался, но минутой позже волчьи когти посыпались песком. Да, у Ляпы на глазах развернулась поистине непостижимая схватка; но он всем нутром чувствовал, что, кто бы ни вышел из нее победителем, ему самому это не принесет ничего хорошего. Ляпа плюхнулся на землю и задом пополз назад, откуда пришел. Вторично поднырнул под круг, испытав очередной прилив страха, - кто его знает, на что способна эта дрянь в застывшем состоянии, под волчьими клыками. Ляпа надеялся, что волк уже не в силах оторваться от круга и вряд ли пустится за ним в погоню: может, круг стал для волка важнее человека?

Он рассчитал правильно: волк только скосил на миг глаза, приметив ляпин маневр, и даже не двинулся с места.

Снова глубокий вдох - и вот Ляпа уже вне круга! Никаких последствий, лишь слабый ветерок коснулся его жалкой шевелюры. Та словно этого и ждала, и встала дыбом!

Все так же ползком, задом, Ляпа вполз в чащобу, где поднялся на ноги и бросился наутек, не разбирая дороги.

Напоследок он все-таки не удержался и разок оглянулся, невольно замедлив бег.

Круг дробился и превращался… в волков!

Самый же первый волк, разжав сточенные зубы, отступил с измученным видом. Было очевидно, что он не в силах преследовать Ляпу. Но он победил: теперь хоровод несся, как заведенный, и был образован ему подобными.

Народившиеся звери отличались от родоначальника лишь степенью материальности.

Они выглядели не то чтобы волками, но тенями, призраками волков; в остальном же были точно такими же. Они шли на задних лапах, запрокинув головы и приоткрыв человеческие рты-пасти; они держали друг друга передними лапами, как совсем недавно держались за руки девушки. Все это совершалось в абсолютной тишине.

Ляпа не стал дожидаться, когда тени сгустятся и обретут способность к погоне. В том, что за этим дело не станет, он не сомневался. Он припустил еще быстрее, да не тут-то было: лес не хотел его выпускать. В скором времени вместо березняка Ляпа ворвался в топи, куда не совался никогда. Местами болото было освещено тем же светом, что и поляна; источника света снова не наблюдалось, но Ляпу уже это не интересовало. Его занимала лишь кратчайшая дорога домой.

Однако его вынесло не к дому, а к ярко освещенному пруду. На берегу он на мгновение задержался, поймав в воде собственное отражение. Надо ли говорить, что он стал седым, как лунь? Мало того - Ляпа еще и постарел лет на десять-пятнадцать, лицо его было изрезано глубокими морщинами. Он только сейчас обнаружил, что оставил на поляне и ружье, и сидор; он беззащитен и беспомощен.

- Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя, грешного, - слова прилетели в ляпину голову как бы со стороны, и язык его ворочался сам по себе. - Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный…

Крест! Нательный крестик - где он? Ляпа сунул руку за пазуху - ничего. Крест исчез!

Возможно ли креститься, не имея креста?

Он не знал…

Позади него неожиданно затрещали сучья. Ляпа не стал дожидаться и выяснять, кто там возится. Постарел, не постарел, с крестом или без, но прыти у него не поубавилось. Он ринулся во тьму, стремясь лишь уцелеть и напрочь расставшись с надеждами вернуться домой до рассвета.

Леший кружил его, уводя все глубже и глубже в лесную глушь.

Свечение прекратилось, и Ляпа погружался в кромешную тьму. Задыхаясь, не в силах больше бежать, он остановился передохнуть.

Никто его не преследовал.

Поскрипывали древесные стволы, ухали невидимые птицы - может быть, совы, а может, и какие иные. До ушей Ляпы донесся далекий пронзительный вой. Слишком далекий, чтобы представлять непосредственную угрозу, но Ляпу будто ожгли кнутом! Не успев отдышаться, он вновь перешел на бег.

Глава 5

Крошкино Спуск по реке занял остаток дня и захватил толику ночи.

Путешествие по воде не ознаменовалось никакими примечательными событиями, и протодьякон немного расслабился. Что бы ни говорили в Инквизиции, на что бы ни намекали местные жители - пока он не видел никаких причин для волнения. Было, напротив, неимоверно скучно, потому что Ступа словно воды в рот набрал и только знай себе орудовал то веслами, то шестом.

Поначалу было занятно, и Пантелеймон любовался непривычным пейзажем - большей частью его деятельность разворачивалась в городах, а еще - в горах, где он сражался с басурманами. Но вскоре красоты приелись, и он заскучал от однообразия.

Примерно то же самое почувствовал бы любой человек, прикажи ему кто-нибудь в один присест освоить, скажем, здоровенный торт.

К немалому удивлению Пантелеймона, за всю дорогу проводник не позволил себе ни капли спиртного, а этого протодьякон опасался намного больше, чем невыясненных покуда вервольфов и прочей нечисти. Ступников демонстрировал нешуточную выдержку, и Пантелеймон терялся в догадках касательно ее источников. На закате он не выдержал и деликатно поинтересовался самочувствием проводника. Не болит ли голова и вообще - как ему удается столько часов прожить с трезвой головой?

В ответ на это Ступа хмыкнул и передернул плечами.

- Жить-то хочется, - ответил он коротко. - Жизнь - она дороже самогонки.

Философия, обычно не свойственная сильно пьющим людям.

Протодьякон решил не развивать тему.

- Ну да, ну да, - закивал он и умолк.

Он изнемогал от безделья, сидя на корме, и даже пару раз вызвался погрести, но получил категорический отказ.

В качестве объяснения Ступа повторил все те же слова. Жизнь, дескать, дороже и вообще весьма коротка.

Ступе не раз приходилось туго, река изобиловала порогами и водоворотами, но он уверенно преодолевал все препятствия даже в сгустившихся сумерках. Было совершенно очевидно, что этот маршрут он одолевал не однажды. И выламывался, скорее всего, для виду, просто набивая себе цену.