Красный опричник - Дмитрий Беразинский

— Не скажу, что рад знакомству, — хмыкнул мужчина, — но вежливость соблюдем. Иванов Петр Максимович. Бывший начальник штаба семнадцатой армии. Комкор. Третий месяц здесь кантуюсь… а сильные лампочки вворачивают тем, кто ни в чем не признается.

— А вы, значит…

— Вот только не нужно осуждать, товарищ! — Иванов при слове «товарищ» запнулся, — я месяц не спал и трое суток навытяжку стоял перед идиотами в синих фуражках. Да и просили признать не так уж много…

Волков неопределенно хмыкнул. Это в детстве, будучи пионером, просто было осуждать сломавшихся под пытками. И восхищаться «пионерами-героями», и преклоняться перед мудростью партии. А когда вот так — загонят в задницу рыболовный крюк самого большого калибра, а в газетах напишут, что сам его проглотил…

— Я не осуждаю, — мягко сказал он, — неизвестно еще, в чем придется признаваться мне. А ведь попросят, сукины дети, еще как попросят!

— Простите, — произнес бывший начальник штаба, — я не расслышал, вы на какой должности служили?

— А кто сказал, что я служил? — удивился Андрей Константинович, — я в деревенской школе детишкам французский язык преподаю. Пошел как-то в лес за грибами, и сам того не желая, заблудился. Вышел в каком-то незнакомом месте… даже не предполагал, что такое есть в нашем лесу. Каменные здания, огражденные колючей проволокой… вышли двое вооруженных карабинами и с собакой… собака из них самая добрая была. И вот теперь меня обвиняют в шпионаже. Какой из меня, нахрен, шпион?

— Удивительно! — покачал головой Петр Максимович, — простого учителя запирают вместе с высшим комсоставом. А в шпионаже нынче обвинят всех. Время такое…

Он недоговорил, но из его серых командирских глаз внезапно хлынула волна недоверия. Мол, знаем мы таких учителей, которых подсаживают к комкорам. Пусть даже и к бывшим комкорам. В том, что он «бывший», Иванов не сомневался. О реабилитированных пока не слышали. Он, во всяком случае, не слышал.

— Так я займу верхнюю коечку? — ласково посмотрел на него Волков. Он молча кивнул и отрешенно уставился в темный угол, где, судя по запаху, стояла параша.

Его неожиданный и незваный гость ловко запрыгнул на верхнюю шконку, отчего пятисантиметровые доски жалобно заскрипели под отнюдь не легким его весом, зевнул с наслаждением вольного человека.

— Сколько времени, не подскажете? — спросил Иванов, — я видел, что у вас хронометр не отобрали.

— Около шести вечера, — до ушей комкора донесся еще один зевок Волкова, — забыли, наверное, про мои часы.

Иванов решился.

— Не похожи вы на преподавателя французского. Где вы проходили службу, товарищ Волков?

— Отдельный Лазурный Корпус! — ответил тот, засыпая, — командиром.

Петр Максимович честно пытался уснуть, но из головы не шли последние слова его сокамерника. Ни о каких «лазурных корпусах» Иванов не слышал, о своем собеседнике до сих пор тоже ничего не знал, хотя вот это как раз и не странно. В свете последних событий корпусами командовали бывшие капитаны и майоры, то есть, комбаты. Но Волков не походил на майора. У него было суровое лицо как минимум командарма второго ранга, поставившего не на ту лошадку… странно это все. Но ему что до этого? Скоро суд, приговор, неотвратимые десять плюс пять по пятьдесят восьмой статье. И томительное ожидание пятьдесят третьего года, и случившиеся в связи с этим пятьдесят пять лет. Практически, старость. Как же партия могла в нем так ошибаться, а? Да не участвовал он в этом проклятом заговоре! К жене Фриновского он ходил, а не на собрания комсостава!

А в душе червячок сомнения. «Не возжелай жены ближнего своего» — написано в Библии. Это Фриновский то — ближний? Выскочка хренов, Хреновский! А жена у него ничего: колени белые, мягкие; талия зовущая, губы податливые; мужу некогда заниматься прелестной женщиной — все заговоры против товарища Сталина плетет. Зачем такому молодая жена?

Тревожный эротический сон Иванова был прерван металлическим лязгом. Дверь камеры отворилась и суровый пропитый голос объявил:

— Волков! На допрос!

Не спавший вот уже полтора часа Андрей Константинович быстро слез со шконки и проследовал к двери. Начиналась новая жизнь — жизнь политзаключенного страшных тридцатых.

Глава 4

— Проходите, Иван Михайлович! Не стесняйтесь, мы ведь с вами не первый год работаем на ответственных должностях.

— Спасибо! Вы правы, Лаврентий Павлович! Но уж случай больно неординарный…

— Это вы бросьте! Для меня все случаи важны! И ординарные, — нарком черканул что-то на лежащем перед ним листке бумаги, — и неординарные.

Берия снял пенсне, которое наводило прямо какой-то мистический ужас на его гостей, и поднял трубку телефона.

— Будьте добры, чаю!

Пригласив жестом Кречко присесть на стул напротив, он взглянул на него уже простым взглядом, без магической силы пенсне.

— Так что у вас случилось?

Кречко вздохнул. Мужик он был в годах, заматеревший на этой собачьей работе, но все равно — случай с его непонятным попутчиком из Белоруссии стоял особняком. Творилась какая-то чертовщина: как говорится, ни Ленин, ни Маркс подобных историй не описывали — от всего этого веяло сверхъестественностью. Он пригорюнился.

— Только попрошу вас, Лаврентий Павлович, отнестись к моему рассказу серьезно и не сомневаться в моем психическом расстройстве… прошу прощения, здоровье.

— Да не волнуйтесь вы! — мягко повторил Берия, — рассказывайте все по-порядку.

Иван Михайлович крякнул, пробормотал, что во всем случившемся порядку нету ни на грош, но рассказывать начал почему-то с того места, когда отъезжал в командировку. Лаврентий Павлович застыл и превратился в слух. Не часто в его работе выпадали такие моменты, когда можно было спокойно откинуться на спинку мягкого, кожаного кресла и даже вытянуть ноги. По ходу он только уточнил результаты проверки Полоцкого укрепрайона, сделав несколько пометок на перекидном календаре.

— Значит, вы не видели, откуда появился этот ваш Волков?

— Откуда! — пожал плечами Кречко, — он с таким же успехом мог спрыгнуть и с поезда… честно говоря, товарищ Берия, при современном развитии печатного дела на Западе…

— Это вы о чем?

— Да я о фотоснимке… Волков мне демонстрировал фото, где он снят с обеими своими «женами». Еще хронометр у него необычный… но больше всего вызвало мое удивление…

— Да-да! И не только ваше удивление! Я бы тоже взглянул на этот таинственный прибор. Саперы его прослушали?

— И не только саперы! Я этот чемоданчик проверил в нашей лаборатории — ничего, даже отдаленно напоминающего взрывчатку! Ничего особенного!

— Ни-че-го, — медленно, с расстановкой проговорил Берия, — или все? Это его вы принесли с собой?

Кречко с типично ламерской неуклюжестью положил на стол ноутбук и поддел ногтем большого пальца защелку крышки-экрана.

— Насколько я понял, — извиняющимся тоном проговорил он, — этот прибор может работать как от электрической сети, так и от аккумуляторных батарей. А вот нажатие на эту кнопку его включает…

— Ну, так нажмите! Смелее!

Кречко ткнул мизинцем правой руки в кнопку «Power». Остальные пальцы его по-крестьянски громадных рук для этой цели не подходили. При появлении на экране заставки «IBM» Лаврентий Павлович недовольно нахмурился.

— Зарубеж! — тем временем по экрану пробежала полоска стандартной загрузка «Виндовоза», — точно, зарубежное!

Два чекиста уныло смотрели на рабочий стол «Windows», где красовались обои с изображением фрегата, стоявшего на якоре у пристани Гдова. По рабочему столу были щедро разбросаны иконки с надписями на нескольких языках: русском, английском и французском.

— Полиглот, твою мать! — вполголоса выругался Кречко.

— Да!!! — выдохнул Берия, — и что же ваши специалисты, Иван Михайлович? К какому выводу они пришли?

— Мои специалисты наврут с три короба, чтобы не угодить под горячую руку в холодный Магадан, — буркнул старший майор, — доложили мне, что «при существующем развитии технологий, создать данный предмет невозможно. Даже на Западе». Бред!!!

— А может и не бред! — рассудительно сказал нарком внутренних дел, — как говорят у нас в Абхазии, «не все так просто»… а сколько-нибудь значительных успехов в обращении с этим… предметом… они достигли?

Кречко возмущенно фыркнул:

— Говорят, что научились правильно выключать. Один из техников болтал что-то о пасьянсах, но от него пахло водкой и вообще. Вот, смотрите, товарищ Берия!

Он нажал пальцем на одну из нижних клавишей слева и с помощью манипуляций курсором завершил работу операционной системы. Пискнув в последний раз, ноутбук выключился.

Берия пожевал узкими губами.

— Уже неплохо. Что ж, Иван Михайлович, история получается весьма интересная. Наверное, пора выпускать вашего протеже из карцера…