Несколько дней после конца света - Хуан Мирамар

– Вы ждете от меня откровений – их не будет, – и, снова недолго помолчав, продолжил быстро, почти скороговоркой: – Вам известно то же, что и мне: произошли глобальные изменения в структуре Солнечной системы, а возможно, и Вселенной. Астрономы уверяют нас, что это не так, что все осталось по-прежнему, а четыре солнца и еженощное обновление наблюдаемого звездного неба – это результаты рефракции солнечного излучения или, попросту говоря, оптический обман. У нас есть несколько оснований для того, чтобы поставить эти сведения под сомнение, и самое главное из них так называемые Аборигены, которых можно считать – и это пока единственная гипотеза – результатом действия сил внешнего внеземного происхождения и едва ли можно объяснить рефракцией…

«Обязательно надо выступить, – решил Штельвельд, – подумаешь, „единственная гипотеза“, а еще Нобелевский лауреат».

И тут он почувствовал, что кто-то тянет его за рукав. Оглянувшись, он увидел, что тянет его за рукав высокий человек в форме Черного гусара, но форма эта была какая-то не такая, а что именно было в ней не так, он сначала не понял, потому что человек настойчиво тянул его в коридор, приговаривая при этом:

– Прошу вас, прошу. Подождет академик, подождет, никуда не денется.

Подумав, что это как-то связано с Ирой, Штельвельд вышел в коридор за странным гусаром и тут понял, почему он показался странным: гусары из Майората носили маленькие золотые изображения сокола на погонах, у этого же погон не было, а довольно крупный золотой сокол был пришпилен на груди слева, как орден. «Странный гусар», – подумал Штельвельд.

– Простите меня, ради бога, вы ведь Штельвельд из Института плазмы, правда? – извиняющимся тоном спросил гусар. – Мне надо, очень надо поговорить с вами.

– Но… – пробормотал Штельвельд.

– Никаких «но». Семинар подождет – не последний.

– Но Лекарь…

– А что Лекарь? Сам сказал, что ничего нового не скажет. Так оно и есть, я знаю. – «Откуда?» – подумал Штельвельд, а гусар продолжал: – Позвольте представиться: Ржевский – и только Штельвельд успел подумать «поручик Ржевский» – добавил, – майор Ржевский. Давайте пройдем вот сюда, – и он по-хозяйски открыл дверь комнаты президиума.

По тому, как засуетились мобилизованные прислуживать президиуму аспирантки, Штельвельд понял, что майор Ржевский – человек в институте важный, несмотря на свою анекдотическую в сочетании с гусарским мундиром фамилию.

– Чай будете или кофе? – спросил гусар таким тоном, будто не ждали все конца света, не светили за окном четыре солнца, а просто была рядовая защита какой-нибудь кандидатской, близившаяся к своему естественному концу, и скоро ожидался фуршет.

– А чай хороший? – спросил Штельвельд, сам удивившись своей наглости.

– Хороший, – ответил гусар, – «Липтон», – и сказал аспиранткам: – Сделайте, девочки, нам два «Липтона».

«Липтон» появился без промедления, будто ждали их специально к чаю, и вкус у него был прежний, уютный, напомнивший былое мирное время. Штельвельд отхлебнул и спросил:

– Так чем я могу служить?

– Да, собственно, хотел я поговорить с вами обо всей этой ситуации, – ответил гусар. – Вы ведь, говорят, хороший физик – я спрашивал, все вас хвалят. Об этих солнцах, Аборигенах, а теперь еще и Аборигенках – женщины у них появились, говорят, вы встречались с ними уже…

– А почему именно я? – спросил Штельвельд приличия ради, потому что и сам считал себя хорошим физиком, правда, немного недооцененным. – Почему не академики, не тот же Лекарь, например?

– Они слишком осторожны, слишком боятся сделать ошибку. Доклад Лекаря я читал задолго до этого семинара, и там все, фигурально выражаясь, «с одной стороны, черное, но с другой – белое», а мне определенность нужна, стабильность, мне надо границы расширять – вот я и ломаю голову: ну, устрою я какую-никакую империю, вот собрался Подольский раввинат присоединить, евреи мне нравятся – дисциплинированные люди, ну а с языком там, с религией придумаем что-нибудь. И вот устрою я, скажем, эту империю, а тут шарах!.. И шарик наш развалится. Я вот слышал, вы с друзьями покидать Землю собрались…

– Откуда вам это известно? – начал Штельвельд, и тут до него, наконец, дошло: – Так вы…

– Ну да, я Гувернер-Майор, вот этот институт поддерживаю и вашему помогаю. Понимаете теперь, что мне нужна по возможности точная информация, а иначе, как планировать…

Штельвельд присмотрелся к собеседнику повнимательнее. Властелин Печерского майората Гувернер-Майор, личность загадочная и почти легендарная, был высок и хорош собой, его благородное, слегка удлиненное лицо напоминало известный автопортрет Дюрера и одновременно одного приятеля Рудаки, актера со странной фамилией Окунь, которая очень ему не шла, так как был это человек широкой романтической натуры и отнюдь не рыбьего нрава. У майора Ржевского даже тик был, как у этого Окуня, – он непроизвольно прищуривал левый глаз и дергал плечом.

Все это вместе: и Дюрер, и Окунь в одном лице, да еще и фамилия Ржевский, сбивало Штельвельда с толку. Он подумал о том, что солдаты этого Дюрера-Окуня сейчас безжалостно расстреливают из танка Белых Братьев в Институте информации, и сказал несколько растерянно:

– Все-таки вы лучше с академиками поговорите, на них целый институт работает или вот с товарищем моим, Ивановым – он в этом институте тоже, – и подумал: «Еще третий петух не прокричал…, – но тут же себя одернул: – Подумаешь, Петр нашелся, ситуация-то совсем иная, ну поговорит он с Ивановым, ну и что?».

– С академиками я уже говорил – они в один голос утверждают, что планета доживает последние годы, а я почему-то чувствую, что не так это, не так! – майор Ржевский прищурил левый глаз и дернул плечом. – А с Ивановым я хотел поговорить, но он ушел из института. Поговорю я и с ним обязательно.

– Есть у меня одна гипотеза, – вдруг неожиданно для себя сказал Штельвельд и рассказал о своей Гипотезе с большой буквы, о воскресшем академике Панченко и о том, что Гальченко говорил про умершего недавно некоего Моисея, который будто бы сидел с Аборигенами как ни в чем не бывало.

Майора Ржевского это явно расстроило.

– Печально, – сказал он, – очень печально. Если это так, то действительно надо готовить людей к переселению. А этот капитан Нема – он что% правда, организует переселение? И куда же?

«И это ему известно», – подумал Штельвельд и сказал:

– Да мы сами еще ничего не знаем – встретиться с ним хотим, чтобы выяснить…

– А… – Гувернер-Майор встал и протянул Штельвельду руку. – Ну, когда узнаете, скажите и мне, ладно? Мы ведь с вами еще встретимся, и с Ивановым я тоже очень хочу поговорить, вы ему передайте.