Чистые души. Книга 1 (СИ) - Эм Рина

— Откуда? Он же обычный человек.

— Садись. Я позвала тебя потому, что в замешательстве. Не понимаю, что происходит. Началось всё с того, что ко мне обратился Ракис Майбанов. Он нанял меня из-за своего сына, Максима. Максим сильно болен, не в себе. Был у психиатра, предварительный диагноз — магифренический синдром.

Семен поднял голову и внимательно посмотрел на Марфу. Вздрогнув, она тут же отвела взгляд.

— Этот синдром у половины, нет, у большей части общества. Люди всегда ощущали рядом неосязаемый мир, и мир мертвых, и всех бестелесных сущностей. Мы же всё время рядом. Да ради света, они же видят нас каждый день, пусть не знают, кто мы, но догадываются ведь! Можно ли это вообще считать отклонением от нормы?

— Плюс шизофрения.

— Слышит голоса?

— Да.

Она немного помолчала:

— Знаешь, вроде бы ничего особенного: классическая маета, маетная порча. Начиналось всё довольно типично. Максим работал на отца, вел себя вполне нормально, и вдруг всё меняется: парень не спит, не ест, слышит голоса, то плачет, то кричит, настроил против себя всех, кого мог. Таблетки не помогают, только превращают его в овоща, психотерапия как мёртвому припарка.

Семен приподнял брови, когда она вдруг замолчала, напряженно глядя в стену.

— Классическая маета, действительно. А что такое, Марфа? Зачем позвала?

Она вздохнула, оторвала взгляд от стены:

— Кажется, я сама заразилась.

— Прости, что?

— Кажется, я заразилась от него маетным проклятьем. Поэтому и позвала тебя! Посмотри меня и его, ладно? Сначала его, чтобы потом сравнить.

— Да что такое ты говоришь? Ты же ведьма, Марфа. Как ты могла заразиться маетой? Это же не вирус. Проклятьем невозможно заразиться!

Она криво усмехнулась:

— Да неужели! Не вирус, говоришь⁈ Знаешь, о чем я думаю последнее время? Плачу ночами, плачу днем, жалею, что позволила Григорию меня уговорить на заговор о продлении жизни. Не случись того, я была бы уже мертва, ведь срок мой уже давно прошёл! Мне ведь больше ста лет! Когда дар свалился, мне было уже тридцать пять, а не пятнадцать, как я говорила. Просто первым делом я привела внешность в порядок, и потом скидывала по пять годков. Так что ты встретил меня не юной фиалкой, а пожившей женщиной.

— Ну и что?

— Ничего! В последнее время теряю силы. Может от того, что моя связь с миром уже истончилась⁈ Может я уже исчерпала резерв, отведенный человеку⁈ Как же мне доживать свой удлиненный век⁈ А ведь мне осталось девять раз от прожитого! Что со мной будет⁈ И укоротить уже невозможно! Что я натворила⁈ Душа моя меняется, как виноградина, оторванная от ветки, брошенная на солнце… грехи множатся, а добра я делаю мало. Ты ведь обо всем меня предупреждал, что ж я не послушала?

— Па-рам! — он соединил пальцы и посмотрел в сторону.

Она взглянула на него и зеленые глаза сердито сверкнули:

— Нечего сказать?

— Ты и сама знаешь — некоторые удлиняют срок дважды и трижды, и души их остаются с ними до конца. Да, грехами успевают обрасти, как псы — репьями, но…

— А ты⁈ Хорош друг! Мог бы сказать, что любовь моя продлится пару-тройку лет, а потом я рада буду, что Гришаня убежал к молодухе! Мог сказать, что продлевая молодость, я и старость духа растягиваю! А ты! Конечно, что тебе! Ты сам-то не можешь грешить! Бездушный!

— По ночам спишь? — деловито спросил Семен.

— Когда не плачу — сплю, — подтвердила Марфа.

— И часто плачешь?

— Часто.

— Ненавидишь всех?

— Еще как! Тебя больше прочих! И клиентов ненавижу, и парикмахера своего, и прохожих, и всех людей в мире! А еще ненавижу море, лето, птиц, солнце, всё-всё ненавижу!

— Ух ты. Голоса слышишь?

— Ой, брось! Я же ведьма! Конечно я постоянно слышу голоса, это вовсе не признак! А вот все остальное!

— Знаешь… а ведь кажется, ты и правда проклята маетой, а?

— Вот и я говорю! — всплеснула она руками. — Привели бы меня ко мне, я бы так и сказала — маета. Только ведь я — ведьма! Как я не почуяла? Когда натворили дел? Кто? А что… — она наклонилась вперед и вцепилась в его руку, — если проклятье стало заразным?

— Не смеши, — он накрыл ее руку своей и она тут же отодвинулась. — Ты же знаешь суть проклятья. Заразиться проклятьем нельзя, невозможно. Смешно же предполагать, что у тебя тоже появится дом, если сосед себе дом построит. М-да уж… а может быть у тебя грипп, или еще какая человечья болезнь? Или ты головой ударилась… — она зыркнула исподлобья и Семен быстро закончил:

— Посмотрим. И парня посмотрим. Только сначала тебе надо заключить договор со мной, процедуру ты знаешь.

Марфа быстро кивнула. Семен встал:

— Идем. Хотя, знаешь… все-таки скажу: я ведь тогда много чего тебе говорил, насчет твоего решения. Только ты тогда была не готова слушать. Люди — очень упрямый народ.

Парню на вид лет двадцать. Холеное лицо, надменный взгляд. Ему никогда не приходилось ни бояться, ни страдать, что уж говорить о лишениях? Их не было вовсе. Избалованная душа, сердце не знавшее боли. Взгляд исподлобья, лоб завешен цветной челкой. Часть зеленая, часть желтая. Какая прелесть. Еще часть волос выстрижена до кожи. На миг Семен думает: что за дурацкая мода⁈ А потом понимает, это не мода.

Марфа говорит:

— Не уследили. Схватил ножницы и начал резать вещи, волосы… а еще до того покрасился по-клоунски. Это как раз когда всё пошло не так.

— Ясно, — говорит Семен и садиться на постель, напротив парня. — Как тебя зовут?

Некоторое время его глаза смотрят в стену, а потом медленно поворачиваются, лицо расплывается в ухмылке и вдруг он делает резкое движение и щелкает зубами прямо у Семена перед лицом.

В тот же миг его нос оказывается зажат семеновыми пальцами. Парень начинает верещать, сперва кричит тонко, потом визг становится выше. Марфа зажимает уши, брезгливо косится на них:

— Да отпусти его ради света!

— Пусть сперва скажет имя, — говорит Семен.

Парень начинает биться всем телом. Семен делает еще движение, бац, и ребро ладони ударяет в горло. Не сильно, но крик захлебывается и сменяется бульканием.

— Скажи свое имя, — не отпуская носа говорит Семен.

— Я скажу отцу! Он убьет тебя, скотина!

— Ну вот, голос есть, мыслительный процесс присутствует, значит можешь сказать имя.

Парень снова начинает орать и извиваться и Семен поднимает руку, в этот раз очень медленно. Сквозь слезы парень следит за ней, его лицо красное, из глаза текут слезы.

— Мразь! Урод! Скотина!

— Как ты это терпишь? — качая головой недоумевает Семен.

— Говорю же — я заразилась! — Марфа, ломая пальцы, отступает и жмурится.

Семен резко заламывает руку так, что парень переворачивается в воздухе и падает лицом в подушку, и тут же Семен давит на его затылок. Пока парень бьется, пытаясь вдохнуть, он говорит прямо на ухо:

— Я приподниму твою голову и ты сможешь сделать вдох и назвать свое имя.

— Мразь! Сволочь! Ты ум…

— Сейчас я подержу тебя дольше и дам меньше времени.

— Мра…

— И еще дольше и еще меньше времени. Ты едва успеешь выкрикнуть свое имя. Не успеешь, продержу еще дольше.

— Ма…

— И еще дольше. А потом ты умрешь. И мне ничего не будет за это.

— Не увлекайся, — тревожно говорит Марфа.

— Почему мне не увлекаться? Ну, у тебя последний шанс, парень.

— Ма…

— Ну вот и все. Не успел.

— Семен! Семен, он же хотел сказать имя! — кричит Марфа.

— Ты думаешь? Да? Отпустить его? Ладно. Итак, давай, постарайся.

— Ма… Ма! Макс! Я Макс! Макс, не надо!

Семен отпускает руку и парень падает на подушку и плачет. Горестно, навзрыд, размазывая слезы.

— Марфа. Взгляни, — Семен берет футболку, тянет ее наверх, указывает на белую, худую спину. Под цепочкой выпирающих позвонков притаилось оно. Теперь, когда хозяин в смятении, проклятье смотрит прямо на них.

— Оно идеально… — шепчет Марфа с восторгом. — Идеально!

Глаза у нее становятся как стеклянные, она смотрит приоткрыв рот.