Великолепная пятерка - Сергей Гайдуков

— Так, — кивнул человек за столом. Слова «ответственность» и «конфиденциальность» ему определенно понравились.

— А также о том...

О том, что жизнь любого человека и жизни его родных зависят от таких вот жестоких ублюдков, которые по приказу сверху маму родную четвертуют... О том, что уверенность в завтрашнем дне — это миф. Это сон. Нет никакой уверенности. Есть только страх и непроходящая тревога. Есть только точный закон — чем больше ты прогибаешься, тем в большей ты безопасности. Главное — прогнуться достаточно, но не сломать при этом позвоночник. Немногие владеют этим искусством...

— О том, что наказание неотвратимо? — подсказал человек за столом. Ему явно доставляло удовольствие изрекать такие афоризмы.

— Да, — согласился Борис. — У меня мелькнула эта мысль.

— Надо, чтобы она не мелькала, а поселилась у вас в голове навсегда...

— Чтобы бояться наказания, нужно совершить преступление, а я еще ничего подобного не совершал. И не планирую.

— Смешная вещь — все так говорят.

— Больше всего меня в том фильме потрясло то... — медленно проговорил Борис, от волнения путая ложь с правдой. — То, как легко этот человек погубил все, что он сам строил за многие годы. Причем погубил не только свое, но и семейное...

— То есть для вас важны семейные ценности, — быстро среагировал человек за столом. — Входит ли в понятие семейных ценностей понятие верности?

— В девяносто восьмом году я, Дарчиев и Монстр были в Сочи...

— Мы в курсе, — кивнул человек за столом. — Ваш Монстр тогда подхватил какую-то неприятную болезнь...

— Он утверждал, что это модная болезнь.

— Неважно. Нас интересует верность не в аспекте половой жизни, а в качестве базового понятия. Если семейные ценности базируются на понятии «верность», то на том же самом базируется ваше отношение к компании и к ее руководству.

— Тут можете не сомневаться, — сказал Борис.

— Это наша профессия — сомневаться.

— Так это все-таки проверка...

— Не могу сказать ничего определенного.

— Я дал какой-то повод? Или это плановое мероприятие?

— Без комментариев. Одно лишь напоминание напоследок: по-прежнему относитесь ко всему очень серьезно. Это может вам помочь...

— Я постараюсь...

— И не забывайте: Служба безопасности — это место, куда можно заходить и без приглашения. Просто посидеть, поболтать... И не только о Дарчиеве.

Когда Борис Романов вышел из кабинета, человек за столом вытащил из папки лист бумаги и поставил напротив фамилии «Романов» галочку.

Вверху листа стоял длинный и сложный шифр, однако неофициально эта операция Службы безопасности корпорации «Рослав» именовалась «Охота на крыс».

Поставленная галочка означала, что в отношении господина Романова Б.И. мероприятия в рамках данной операции более осуществляться не должны.

Полгода спустя стало совершенно понятно, что такое решение было ошибкой, и эту ошибку тем более было трудно объяснить, потому что беседу с Романовым проводил лично замначальника СБ Сучугов, также известный как Челюсть. А Челюсть никогда не ошибался. Поэтому Борис Романов, сам того не ведая, нанес Челюсти страшное оскорбление.

Несмываемое ничем, кроме единственного известного в таких случаях средства.

Боярыня Морозова: отбросы общества

— Я с ним больше работать не хочу, — сказала Морозова.

— Он с тобой тоже работать не хочет, — сказал Шеф. Он сидел в ногах у Морозовой, а сама она лежала на огромной двуспальной кровати под двумя одеялами, накрывшись по самое горло. Со стороны это выглядело, как будто бы Морозова болела, а Шеф прибыл ее навестить. Только вот ни апельсинов, ни сока, ни каких-либо еще подношений у него в руках не было.

Впрочем, Морозова не считала себя больной. Просто, оказавшись в этой спецквартире и увидев здоровенную кровать, Морозова не могла думать ни о чем другом — она рухнула в нее, как в омут, не раздеваясь. Через семь часов она проснулась, медленно разделась, сходила в душ, вернулась в постель и снова уснула, теперь уже на одиннадцать часов. Это была такая редкость — чтобы ее не дергали, не тормошили, не озадачивали новыми головоломными планами. Это была такая редкость — ей просто дали выспаться вдоволь, без временного лимита. Пожалуй, Восьмое марта случалось чаще, нежели такие вот настоящие праздники.

Но праздники рано или поздно кончаются. Этот кончился резко и сразу.

— Кхм, — сказал Шеф, присаживаясь на стул. Морозова открыла глаза. Еще не припомнив, где она и по какому случаю. Морозова автоматически фиксировала — Шеф в полутора метрах, в костюме, но без галстука, с расстегнутым воротом. Вероятно, таскался на прием к начальству. Лицо озабоченное, но оно всегда у Шефа такое. Значит, ничего слишком плохого не случилось — иначе Шеф излучал бы не только озабоченность, но и более сильные эмоции. Верным признаком наличия таких эмоций служила темная жилка на правом виске, ритмично пульсировавшая в моменты стрессов.

— Добрый вечер, — пробурчал Шеф. В области правого виска все было спокойно. — Что-то заспались вы, мадам...

— Я так понимаю, что отпуска законного мне не светит, — немедленно отозвалась Морозова из-под одеял. — Вот и пользуюсь моментом...

— Пользуйся, — сказал Шеф. — Потому что понимаешь ты правильно.

А понимать тут было нечего. Если вместо гладкого изъятия нужной информации получается внезапная кровавая бойня — готовься к тому, что придется неделями, а то и месяцами исправлять собственные ошибки, зарабатывать каким-то иным образом то, что могло быть легко и просто получено в течение пары часов в купе поезда Москва — Санкт-Петербург. Морозова прекрасно понимала этот расклад, вот почему и торопилась рухнуть в постель, зная — позже времени на это не будет, будет сплошное погонялово... Понимали ли это остальные — Морозова не знала. Их пути разошлись на Ленинградском шоссе, примерно посередине между Зеленоградом и поворотом к Шереметьсву-2. Карабас заметил на обочине микроавтобус, как бы невзначай приткнувшийся на обочине, сбросил скорость и аккуратно подвел машину вплотную к ожидающей «Тойоте». Людей в микроавтобусе, во-первых, интересовал кирсановский диктофон, во-вторых, сам Кирсан, а в-третьих — Морозова. Диктофон вместе с теми помятыми листками, где делал пометки покойный Тёма, аккуратно уложили в кейс, и человек, этот кейс подхвативший, тут же запрыгнул в невесть откуда взявшийся «Форд» и уехал в сторону Москвы. Кирсана осторожно вытащили из «уазика» и перенесли в микроавтобус, где раненого ждали закрепленные носилки, капельница и двое мужчин сосредоточенного вида, от которых пахло медикаментами.

Происходило все это быстро и бессловесно. Монгол и очухавшийся к этому времени Дровосек сгрузили тело Кирсана и вернулись к «уазику», где неподвижной мрачной статуей стояла Морозова. Дровосек исподлобья коротко стрельнул злобным взглядом, но промолчал. Во взгляде читалось: «Позже разберемся...» Морозова в ответ послала ему мысленно сообщение: «Не советую», но, кажется, Дровосек его не понял — слишком темно было.

Непонятливый Дровосек мог начать разборки прямо в машине, и Морозова испытала некоторое облегчение, когда за плечо тронул незнакомый мужчина, из тех, что приехали на «Тойоте», и предложил сесть в другой автомобиль. Вскоре Морозова, будто обычный пассажир обычного таксомотора, сидела на заднем сиденье самой что ни на есть невзрачной «Волги». Через лобовое стекло была видна стремительно растущая россыпь огней, разросшаяся затем на весь горизонт. Морозова будто бы приближалась из глубокого космоса к огромной орбитальной станции, смотрящей в черноту миллионами окон. После пересечения МКАД Морозовой стало поспокойнее на сердце — не из-за положительных эмоций в связи с возвращением домой, а потому, что Москва для Морозовой всегда была гигантским муравейником, затеряться в котором легче легкого. А ей сейчас нужно было именно это.

«Волга» привезла ее в темный дворик где-то в Тушине. Водитель молча дал Морозовой ключи от квартиры, а Морозова молча выскользнула из машины. В каждом из районов Москвы у Службы безопасности корпорации «Интерспектр» имелись такие спецквартиры — для тайных встреч, для укрытия... В этой квартире Морозовой бывать еще не приходилось, но значения это не имело, потому что ко всем этим квартирам Морозова относилась как к номерам одной и той же гостиницы, почему-то раскиданным по разным улицам и переулкам.

Единственное, что бросилось в глаза, что подкупило, — это была та самая двуспальная кровать, на которую Морозова кинулась, как голодный кидается на свежеизжаренный бифштекс.

Спустя почти двое суток после инцидента в поезде Морозова все еще была в этой постели. И Шеф, кажется, отнесся к этому с пониманием.

— Я уже поговорил с мужиками, — сказал Шеф. — С Монголом и Дровосеком.

— Почему с ними, а не со мной? — спросила Морозова. Тут уже было не до сна и не до неги.