Великолепная пятерка - Сергей Гайдуков

Монгол стоял перед изуродованной дверью морозовского купе и хмуро молчал. Все прочие двери в вагоне были задраены наглухо, как в подводной лодке перед погружением. Никто не интересовался, что случилось. Это было разумное поведение, с точки зрения Монгола.

Сам же он посчитал разумным осторожно постучать по двери купе — так, как было условлено. Три раза, потом еще один. Еще Монгол на всякий случай назвал себя. Пока он ждал ответа, боковым зрением успел заметить, что со стороны противоположного тамбура появился встревоженный Дровосек, разминающий на ходу пальцы рук. Монгол знаком посоветовал ему держаться на дистанции. Дровосек послушался.

Секунд через десять дверь купе неожиданно отъехала в сторону, и Монгола обдало сквозняком из разбитого пулями окна.

— Монгол, — хрипло сказала Морозова, целясь ему в лоб из маленького «ПСМ», который Монгол сам же и закладывал в тайник.

— Да, — сказал Монгол, подумав почему-то в этот момент о том, что его собственный пистолет пуст — он не успел вставить новую обойму. Эта женщина опять его переиграла, возможно, даже сама этого и не заметив. Выглядела Морозова ужасно. Ее розовый костюм был порван в нескольких местах, испачкан кровью и какими-то черными пятнами.

— Вытаскивай его, — сказала Морозова негромко. Она вылезла из купе в коридор, постепенно выпрямляясь и выходя из того скрюченного состояния, в которое загнала себя с началом стрельбы, пытаясь вдавить руки в ребра, ноги в живот, голову в грудь — стать маленьким комком съежившейся материи, в которую невозможно попасть даже очень смышленой пуле... Эти невыносимо долгие полторы-две минуты Морозова словно сидела внутри чемодана, а теперь выбралась наружу и с наслаждением распрямляла конечности. Впрочем, если наслаждение и было, то оно осталось глубоко внутри Морозовой — на лице проявились только озабоченность и тревога.

А Монгол вытаскивал его. Он сразу понял — кого. Вытаскивать программиста смысла не было — тот положил свою невезучую голову на стол, в виске чернело входное отверстие меткой пули. Кирсан же был молчалив и сосредоточен, как обычно, только слишком бледен и совсем беспомощен. Монгол не видел крови, но он чувствовал слабость тела, которое вытаскивал из купе.

— Уходим, — бросила Морозова, держась за поручень и разглядывая два мертвых тела на полу. На Дровосека она не смотрела.

— Уходим, — понимающе кивнул Монгол. Он передал тело Кирсана в мощные руки Дровосека, а сам вернулся назад, чтобы оттащить от купе Морозову: та, несмотря на собственный приказ уходить, меланхолично таращилась на разбросанные коробки со шмотками, на свои раздавленные очки... Во взгляде Морозовой было нечто вроде ностальгии — будто бы она вернулась в места, где когда-то была молода и счастлива.

Она вздрогнула, когда Монгол взял ее за локоть.

— Спасибо, что напомнил, — холодно произнесла Морозова. Монгол не понял, о чем это она.

Морозова вошла в купе, отвязала мертвого Тёму от стола и довольно бесцеремонно перевалила тело на другую полку. Чтобы можно было достать чемодан.

— Время, — сказал Монгол, наблюдая за ее действиями.

— Знаю, — буркнула Морозова. — Мне нужно проверить...

У кого-то нервы все же не выдержали, чья-то рука дернула стоп-кран, и Морозова вместе с чемоданом повалилась на труп Тёмы.

Тут уже не выдержали нервы Монгола — он вытащил Морозову из купе и буквально вытолкал ее в тамбур. Они прыгнули в ночь, гравий зашуршал под ногами, кусты приветственно полезли ветками в глаза. Они уходили все дальше от железнодорожных путей, дальше от встревоженных людских голосов, дальше от огней — все глубже в темноту.

Впереди, прокладывая путь, словно ледокол, пыхтел Дровосек с Кирсаном на руках. Морозова шла следом, глядя Дровосеку в спину и чувствуя неисчезающее свирепое желание убить этого человека.

Борис Романов: задолго до часа X (5)

Он так и не смог до конца просмотра поверить в реальность происходящего. Происходившее на экране «Сони» больше всего напоминало еще одну документальную пленку о мытарствах заложников на Северном Кавказе — абсолютно достоверную, абсолютно жестокую и потому абсолютно невероятную в том смысле, что Борис не мог поверить, что эта запись и он как-то связаны. Поэтому он просмотрел всю пленку от начала до конца, не выказав эмоций.

И лишь потом, когда в телевизоре стало пусто, и это вернуло Бориса к осознанию самого себя в просмотровом зале среди незнакомых людей — лишь тогда он понял: да, это связано с ним. Его и эту видеозапись, их повязали. Только что, в этом самом зале, ткнув Бориса лицом в телевизионный экран. И пока кто-то удивленно надрывался: «Что это еще такое, черт вас всех дери?!», и пока наивные соседи Бориса наседали на человека в униформе СБ, требуя объяснений, Романов сидел и думал.

Дарчиев сказал: «К тебе еще не утратили доверия. Если бы это случилось, тебя бы с утра не пустили за компьютер». Зачем же тогда показывать убийство человека, который из доверия вышел окончательно и бесповоротно? В качестве предупреждения? Они считают, что Борис вот-вот предаст корпорацию? Вот-вот станет болтать на каждом углу о своей работе? Плохо же они его знают... Или наоборот — слишком хорошо?! Или они просчитали поведение Бориса на годы вперед и пытаются предотвратить поступок, о котором сам Романов еще не помышлял? Нет, они не могут быть такими умными. Тогда — что? Тест? Просто — тест? Они смотрят сейчас, как Борис себя поведет? Не впадет ли в истерику? Не забьется ли в падучей с воплями: «Простите, я тоже замышлял, я тоже...»

Не забьется. Не дождетесь. Борис встал и направился к выходу, по пути не удержавшись и прошептав в лицо тому неугомонному типу, все еще требовавшему объяснений и не понимавшему, что скоро объяснения будут требовать у него самого:

— Идиот.

— А? Что вы ска...

«Я сказал правду, — мысленно ответил Борис. — Правду и ничего, кроме правды». Неугомонный тип, наверное, был начальником, приличного масштаба начальником, а потому отвык от мысли, что и над ним есть кто-то большой и по-своему умный. И что этот большой может развлечься проведением эксперимента над своими подчиненными.

Оставалось только непонятным — почему выбрали именно Бориса? Часов «Ролекс» у него не было, личной секретарши тоже, равно как и счета в швейцарском банке. Плохо работает СБ, если не знает о Борисе таких элементарных вещей. Хотя...

Уже в лифте Борис сообразил, что критерий подбора должен быть другим — не уровень служебного положения, не размер зарплаты и не количество личных автомобилей играло решающую роль. Тот бедняга с телеэкрана признавался, что толкал налево какую-то информацию. Стало быть, в просмотровом зале собрали тех, кому было что толкать. В этом смысле организаторы мероприятия не ошиблись.

Или ошиблись? Ведь доступ к информации у него был, но не было мысли о том, что эту информацию можно толкнуть налево. Теперь — пусть чисто теоретически — Борис эту мысль обдумывал. А как же иначе? Это все равно что подробнейшим образом объяснить Еве про грехи, а потом надеяться, что она останется непорочной...

"Надо будет посоветоваться с Дарчиевым, — подумал Борис, выходя из лифта, но уже на следующем шаге сжал кулаки. — Нет, нельзя с ним советоваться. Они ведь теперь будут отслеживать мою реакцию. А какая должна быть реакция у стопроцентно благонадежного сотрудника? Он молча идет выполнять свои служебные обязанности. И никому, ни начальнику, ни жене, ни коллегам, не обмолвится о том, что ему случилось увидеть в секторе "Д" шестнадцатого этажа главного корпуса".

— Ну чем тебя порадовали? — как бы невзначай спросил Дарчиев.

— Да ерунда всякая... — досадливо махнул рукой Борис. — Рассказывали про последние вирусы... И как от них предохраняться. Ничего нового, только зря время потерял.

— Делать им нечего, — осудил СБ Дарчиев. — Как будто им неизвестно, что наш Монстр в вирусах лучше всех разбирается... Хотя... Монстр же спец по защите от вирусов, а в СБ наверняка еще эти вирусы сами и выводят, чтобы потом в какой-нибудь «Интерспектр» их закинуть... Война по полной программе.

Борис был уже у себя. Он плюхнулся в кресло, подъехал к столу, протянул руку и — вспомнил слова Дарчиева: «Если тебя признают неблагонадежным, не допустят до машины». Борис некоторое время испытующе смотрел на монитор, а потом все же щелкнул сначала одной кнопкой, потом другой... Машина заработала, и Борис облегченно вздохнул. Пока ему все еще доверяли. Он успешно прошел тест.

В смысле — он успешно прожил десять минут после окончания просмотра. За эту бездну времени он не совершил ничего предосудительного. А дальше? Сколько будет длиться этот тест? Какие его действия будут считаться теперь нормальными, а какие подозрительными?

Борис снова подумал о Дарчиеве. Если тот дошел до начальника отдела, то наверняка должен был пройти через нечто подобное. Может, посоветует чего? Может, просветит насчет этих тестов?