Аквариум-2 - Виталий Никольский

Как и во многих других случаях, радистам разрешалось переходить на нелегальное положение или в партизанские отряды и действовать самостоятельно в зависимости от обстановки.

В Мценске нас должен был ожидать оперативный работник нашего отдела майор Ларионов, явка с которым была обусловлена в пассажирском зале железнодорожного вокзала. Он попутным транспортом выехал несколькими днями раньше, чтобы подобрать на месте личный состав группы и подготовить условия легализации радиста.

При въезде в город нас поразило почти полное отсутствие на улицах гражданских лиц. Шли бойцы, командиры, плелись раненые, но спросить, как проехать к вокзалу, было не у кого. Все спешили на восток. Магазины и учреждения были открыты, но в них не было посетителей.

Вокзал был пуст. У будки одиноко сидел инвалид-стрелочник.

— Куда делось все начальство? — спросил я.

— Утекло, — коротко ответил он.

На станции, как и в городе, все свидетельствовало о поспешной, даже панической эвакуации, похожей на бегство. Порванные провода, кучи еще тлеющих официальных документов, которые в спешке пытались уничтожить перед уходом, и вместе с этим элеватор, полный зерна, и нефтебаза с большим запасом горюче-смазочных материалов. Ларионова на установленном месте не оказалось. Возможно, он погиб в пути. Больше я его не встречал.

Единственное учреждение в городе, которое продолжало напряженно работать, был районный отдел НКВД. В него накануне прибыл из Орла заместитель начальника областного управления, депутат Верховного Совета СССР Ефремов. Этот энергичный волевой человек смог за несколько дней, оставшихся до захвата города немцами, организовать эвакуацию ценностей и в первую очередь зерна. Под угрозой расстрела самовольно бежавших и угнавших паровозы железнодорожников он потребовал их возврата. Из окрестных деревень были собраны крестьяне для погрузки зерна из элеватора в вагоны. За день работы на станции грузчикам выдавали мешок пшеницы. Сотни людей устремились в Мценск из окружающих деревень. За несколько дней большая часть зерна была вывезена, пакгаузы и склады освобождены от наиболее ценного груза (кожа, консервы, сахар), нефтебаза заминирована.

Сотрудники НКВД, проводившие параллельно с нами работу по созданию подполья в районе Мценска, помогли рекомендациями при подборе нужных для нас лиц, дали несколько адресов к своим доверенным людям, что значительно облегчило создание разведгруппы. Все в основном закончили в три дня. Было найдено несколько человек, пожелавших добровольно служить в военной разведке. Понятно, что подготовить их по всем вопросам будущей опасной и трудной деятельности можно было лишь в самых общих чертах. Из запасов, сохранившихся в магазинах и на складах, разведчикам оставили примерно на год продовольствия: муки, сахару, консервов и даже вина.

Надо было уезжать: немцы уже подходили к городу. Радист, которого мы оставляли, попытался установить радиосвязь с Центром, но безуспешно. Тщательная проверка раций убедила нас, что они в полной исправности. По всему диапазону передавались хвастливые нацистские реляции о победах на Восточном фронте, разгроме большевиков, неудержимом продвижении гитлеровских войск к Москве. Сообщало о тяжелых боях с захватчиками и Совинформбюро. Лишь узел связи нашего управления хранил гробовое молчание.

Это крайне волновало меня и отрицательно сказывалось на настроении радистов. Они были уверены в безотказности своей техники, морально подготовились к трудностям, но не к срыву работы по основному профилю. Рации были их оружием, и вдруг это оружие оказалось негодным. Встал вопрос — стоит ли в таком случае оставлять этих чудесных ребят в тылу немцев? В ответ оба заявили, что если радиоузел будет с ними работать, то связь они установят любой ценой. В противном случае останутся для партизанской борьбы с врагом, но обратно не вернутся.

С грустным чувством расстался я с радистами, теряясь в догадках, что же произошло со связью, но делать было нечего. Ночью мы выехали из Мценска, а утром он был занят немцами.

До Курска добирались около недели. Двигаться приходилось по разбитым проселочным дорогам, которые раскисли от осенних дождей. Навстречу нам неслась лавина наших отходящих войск.

У немцев имелось в тот период значительно больше, чем у нас, транспортных средств с повышенной проходимостью, в том числе гусеничных, что давало им возможность даже осенью по российскому бездорожью маневрировать своими силами, обходить и окружать по частям наши соединения и целые объединения.

В Курск мы прибыли 30 октября. В городе уже не было нормально работающих советских учреждений, кроме оперативной группы НКВД, сотрудники которой порекомендовали мне «родственника» для нашей радистки. Это был уже пожилой человек, в прошлом поручик царской армии, беспартийный. Кроме положительной устной характеристики оперуполномоченного НКВД, никакими материалами на него я не располагал, но выбора не было, и радистка осталась у него в доме в качестве дальней родственницы, эвакуировавшейся из Львова. Помните, я уже упоминал, что девушка была полькой.

В течение двух дней я старательно инструктировал новоиспеченного резидента, полагаясь на его житейский опыт, прошлую военную подготовку и природную сообразительность.

Для обеспечения резидента и радистки удалось и здесь достать муки, консервов, сахару и даже мануфактуры из магазинов, уже подвергшихся разграблению местными жителями.

К сожалению, и из Курса связь с Центром установить не удалось.

Второго ноября совершенно случайно я встретил на улице майора Бабина, с которым мы не виделись более трех лет. Это мой сослуживец по 43-й стрелковой дивизии, где он был начальником инженерной службы. Бабин сообщил, что выполняет особое задание Военного Совета 13-й армии по уничтожению, в соответствии с приказом Сталина, всех военно-промышленных объектов города (электростанция, вокзал, нефтехранилище, склады, элеватор, военные казармы, служебные здания и тому подобное). Подготовка уже была закончена, объекты минированы, и к вечеру их взорвут саперы, отходящие с нашими последними частями.

Поскольку работа по легализации радистки была в основном закончена, мы с водителем, забрав на нефтебазе перед ее уничтожением две бочки бензина и бидон автола, выехали из Курска. За нами грохотали взрывы. Трудно было установить, бомбили ли город, или начали выполнять заключительную часть своего задания люди Бабина.

Настроение было подавленным, сердце сжимала тревога: крупнейшие неудачи на фронте, огромные разрушения в тылу, гибель множества людей. Да тут еще недоработки и в выполнении непосредственных служебных задач. Что могли сделать наши чудесные разведчики-добровольцы при такой поспешной подготовке, плохо обеспеченные, наспех заброшенные в незнакомые районы, доверившие свою судьбу малоизвестным людям? Что ждать от девятнадцатилетней девушки, оставленной в чужом городе в условиях оккупации, да еще без связи? Почему с конца октября молчит Центр? Какие еще ошибки в подготовке радистов допущены нами? А ведь такую «подсадку» разведчиков под наступающего противника в первые месяцы войны проводили десятки оперативных работников разведуправления и разведотделов штабов фронтов.