Бойцы моей земли: встречи и раздумья - Владимир Федоров

Благотворный опыт поэмы «Далеко от океана», как и предыдущих лучших поэм Аркадия Кулешова, свидетельствует, на мой взгляд, о том, что ему больше удаются лиро–эпические произведения. Его же эпические вещи волнуют меньше. Они более «литературны», в них не так ярко выражено своеобразие его дарования.

Самые удачные вещи Аркадия Кулешова отличают точные приметы времени, живой образный язык, неподдельный, щедрый лиризм, нерушимая вера в добро, которая лучится из нового послесловия к поэме «Грозная пуща».

Не сегодня, так завтранаступит пора,Верный друг, дружбы плугпровозвестник добра, —На свободной,великой своей полосеОн запашетграницы кровавые все.

НА КРУЧЕ

Человек приехал в родное полтавское село и не нашел его на прежнем месте. Там, где раньше стояла отцовская хата, темнеет груда глины. А вокруг буйно хозяйничает лебеда. Чем–то давним–давним дохнуло от этой нерадостной картины. Задумался человек и вдруг под ногами заметил ржавый изогнутый кусок железа. И поднял серп, которым когда–то жали его бабка и мать. Это было все, что осталось от старой жизни. Иная теперь Украина.

Зря ты буйствуешь, бурьян! Не для твоей потехи ушли отсюда земляки этого человека. Весной сюда придет море. Еще одно днепровское море. Имя ему — Кременчугское.

Земляки поэта Ивана Выргана, самобытного лирика, автора известной на Украине поэмы «Матвеевна над Сулой», перебрались с низины на крутой новый берег. И не стало старой Матвеевки. Зато есть новое село, которое и селом–то назвать нельзя. Прямые улицы в тополях. Водонапорная башня. Не хаты, а дома под шифером. Светлые веранды. Все новое, крепкое, пахнущее свежей краской…

Я сказал: старая Матвеевка. Но это не совсем верно. Обычное колхозное село. И в нем были новые хаты. Земляки поэта строили межколхозную гидростанцию на Суле. И несколько лет назад Иван Вырган, принимавший близко к сердцу любую новую черточку в своей родной Матвеевне, рассказал обо всем этом в лирической поэме.

В «Письме Ивану Выргану» (вместо рецензии), напечатанном в журнале «Прапор», Максим Рыльский писал: «Ваша книга «В разгаре лета» принесла мне свежую радость. Радость не неожиданную, конечно: Вы знаете, что я давно люблю Ваше творчество. Мне захотелось с Вами поговорить — так, словно Вы сидите здесь со мной рядом, в саду, под липою, которую благословил когда–то на цветенье влюбленный в жизнь, в красоту, в человека Александр Довженко. И Вы любите жизнь, красоту, человека, доброе и красивое в человеке…

«Матвеевку над Сулой» я назвал своей любимой вещью и охотно это повторяю. В этой небольшой поэме или, лучше сказать, стихотворном рассказе или даже стихотворном разговоре с читателем сконденсированы, собраны в один прехороший букет все черты новой, советской, социалистической жизни, которую Вы так искренне и так глубоко любите, милый мой поэт.

Как настоящий художник, то есть безоглядно смелый и честный человек, Вы не боитесь трагического в жизни: напоминаю не Вам, конечно, а читателям стихотворение «1942 год». Нельзя же отбивать на мотив гопака, когда пишешь об этих тяжелых и скорбных днях.

…Радует меня и то богатство языка, за которое Вам довелось испытать немало горького… Без богатства языка не может быть и богатства мысли»…

Такова замечательная характеристика поэзии Ивана Выргана, данная старым мастером слова. А горького автору «Матвеевки над Сулой» довелось испытать немало. Сколько упреков на своем веку ему довелось выслушать от любителей дистиллированной воды в поэзии! Но на всю жизнь сохранил поэт сыновнюю любовь к искрящемуся народному слову.

Я вижу, как, с трудом осилив робость,Стыдясь острот прилизанных мещан,В поэзию пришел полтавский хлопецС простым и звучным именем — Иван.Ну, что ему эстетская гримаса,Когда он песни матери любил,Когда он помнил боль и гнев Тараса,Когда из родников он воду пил!

А жизнь эта превзошла даже самые смелые менты поэта. Его поэма, вся устремленная в будущее, поэма, из–за которой только вчера ломали копья критики, теперь стала произведением, можно сказать, историческим. Нет больше Матвеевки. А есть новый колхозный поселок Клищинцы, получивший название от соседнего села, с которым объединилась Матвеевна. Не огоньки небольшой межколхозной гидростанции, а огни мощной Кременчугской ГЭС озаряют полтавскую степь.

В поэме Ивана Выргана люди с колхозной стройки на шутливый вопрос, что бы они делали без речки Сулы, отвечали: «Мы бы вырыли море!» И этот ответ оказался пороческим.

Прошло несколько лет, и половина родного поэту района ушла и еще уйдет под воду. Степные дороги, на которых он, сельский комсомолец, слагал стихи о первой любви и о первых колхозах, дороги, видавшие его не раз и в зрелые годы, зарастут водорослями. Не верится…

Не здесь ли со сцены сельского клуба его сверстница Катерина Ракушка пела задушевным голосом:

Ой, вербо, вербо,Де ты зросла,Шо твое листячко Вода знесла?

Пела Катерина и не знала, что и сами вербы у их села уйдут на дно морское. Не знала, что она, Катерина, будет лечить людей, а Иван прославит своих земляков проникновенными стихами.

Он не забыл о вас, односельчане.Блокнот и хлеб в дорогу он берет.Не надо никаких особых званий,Чтоб сердцем понимать родной народ.Вот путник с хлеборобскими усамиВыходит в степь, шагает, как солдат.Подсолнухи ему кивают сами,И жаворонки радостно звенят…

Иван Вырган не только поэт. Украинским читателям полюбились и его душевные рассказы. Много лет он вместе с писательницей Марией Пилинской работает над «Русско–украинским фразеологическим словарем». Работает с большим подъемом, самозабвенно. Иной раз его собственные стихи и рассказы месяцами ждут своей очереди. Не хватает времени. Нужно прочесть всю классическую и современную украинскую литературу, перебрать самоцветы народного творчества, чтобы найти подходящие примеры.

Разделы из словаря регулярно печатаются в журнале .. «Прапор». И вот уже стайками прилетают письма со словами благодарности не только из областей Украины, но и из других республик, из стран народной демократии и даже из–за океана. Только человек, страстно влюбленный в родной певучий, переливающийся всеми красками язык, способен на такой творческий подвиг во имя дружбы двух братских народов. Пожалуй, давно украинские писатели и читатели не получали такого чудесного подарка.

А Иван Вырган еще успевает прочесть стихи молодых, направить их первые шаги. Уже обратившие на себя внимание читателей такие разные и хорошие украинские поэты, как Сергей Мушник и Юрий Герасименко, многому научились у Выргана, а главное — чувству долга перед родным народом, поднявшимся на крутой берег.

ГРАЖДАНИН

Однажды мой фронтовой друг, думающий педагог, очень любящий литературу, неожиданно прислал мне свой рассказ. Интересный, острый. Но рассказ ли это? Скорее отличный очерк. Друг мой писал о том, что наболело, о своей педагогической среде, о деревенской школе, отгороженной незримой стеной от сельского производства.

В этом темпераментном полуочерке–полурассказе чувствовалось окрыляющее влияние Валентина Овечкина, смело стершего границу между очерком и рассказом. Потом я узнал, что эту «первую ласточку» благословил и Валентин Владимирович, с которым мой друг переписывался. Сколько честных, умных людей всколыхнули овечкинские очерки!

За книгами Овечкина стояла большая и нелегкая жизнь. Кем он только в юности не был! II сапожником в родном Таганроге, и учителем ликбеза, и заведующим избой–читальней, и секретарем комсомольской ячейки в степном селе, и девятнадцатилетпим председателем ефремовской сельскохозяйственной коммуны, первой в Приазовье.

Как это случилось? В голодном двадцатом году шестнадцатилетний Валя Овечкин из Таганрога заявился к сестре Ольге, учительствовавшей в Ефремовне. Сперва Валя и здесь сапожничал. В комсомол он вступил четырнадцати лет, приписав себе два года. Это была первая и последняя «приписка» в жизни Валентина Овечкина. В своей новелле «Елисей Булка» он рассказал о человеке, встреча с которым, по его словам, сделала юного сапожника писателем. Этот крепкий и хитрый хозяин, прикинувшись другом Вали и его сестры, обманул их, собрав себе весь урожай с их надела: «ведь бумажки–то на землю никакой не составили». Ох, эти бумажки!

«Я смотрел в его чистые голубые глаза, на его святую плешь (прямо как у его тезки Елисея–пасечника из народных рассказов Толстого) и начинал понимать, что он не шутит, и что ему нисколько не стыдно, и в глубине души он даже потешается над нами, беспомощными дураками.