Компьютерный вальс - Александр Лонс

Алекс перевел дух, посмотрел на небо за окном, а плотом продолжил:

— …Вскоре мне почудилось, будто я различаю впереди какое-то шевеление. Тогда я сделал шаг вперед и тут же понял — справа что-то происходит. На сей раз, у меня возникло ощущение, что один из огромных валунов на голограмме сдвинулся вперед, по меньшей мере, на пол ладони. Затем я с изумлением увидел, как другой громадный камень переместился сразу на несколько сантиметров. За ним другой... Потом третий... Четвертый... Картина ожила. Складывалось впечатление, что камни стоят, а девушка медленно плывет мимо них. Валун перед ней начал увеличиваться. Я протянул руку и коснулся его. Камень скользнул мимо. Я испуганно замер и начал вглядываться в пейзаж, но всё снова застыло, как на картине художника. Жалко, что такую классную картинку придется уничтожить. Голограмма явно насмерть приклеена к стене, и отделить ее будет невозможно, а оставить здесь нельзя — весьма сомнительно, что мое начальство позволит иметь на стене рабочего помещения изображение абсолютно голой девицы. Могут неправильно понять. Или наоборот — правильно? Все, ухожу. Больше тут делать нечего, а мне еще нужно позаботиться и о себе. В конце концов, удалось найти себе неплохую квартиру в относительно новом безликом доме и даже на близкой улице. Что я делал потом, плохо помню — какой-то отрезок времени совсем выпал из моей памяти, но однажды я отправился проверять, что делается для ремонта арендованного помещения, и делается ли хоть что-нибудь. Тихое, солнечное утро и абсолютное безветрие, даже листья на деревьях не колышутся. Без труда нашел нужную улицу, но в первый момент ничего не понял. Может все-таки другая улица? Несколько строительных машин не вполне ясного назначения перегораживают подходы к тому дому, только самого дома что-то не видно. Вместо него виднеется отвратительная куча мусора и всяких обломков. Да нет, место то же самое. Рядом, словно насмехаясь надо мной, высится давешняя одноподъездная башня. По-моему ее уже стали заселять. Ну, это уже полное хамство! Снести дом, а нас, арендаторов, даже не предупредить об этом! А может мое начальство обо всем прекрасно знало, но, как у нас часто бывает, "не нашло времени" мне сообщить? Тогда это тоже, конечно, безобразие, но только несколько иного плана. Пока меня посещали такие невеселые мысли, послышался глухой, но невероятно мощный и какой-то всеобъемлющий шум. Звук быстро перешел в раскатистый и равномерный гул, который, постепенно нарастая, исходил отовсюду и, похоже, не имел конкретного источника. Земля стала заметно дрожать. Небо почему-то потемнело, и солнце спряталось в плотных и темных, непонятно откуда взявшихся тучах, хотя ветра по-прежнему не было. Улица вдруг стала необыкновенно многолюдной. Мимо пробегают в разных направлениях наспех и кое-как одетые люди, с бессмысленными и перекошенными от страха лицами. Земля уже не дрожит, а ходит ходуном, так, что становится затруднительно не только ходить, да и просто держаться на ногах. Начинают с шумом и треском рушиться и оседать здания, поднимая облака пыли. Над обломками быстро занялись пожары, и к пылевым облакам добавился едкий черный дым. С диким воем летят куда-то пожарные и спасательные машины, сбивая и давя обезумевших прохожих. Активность катастрофы нарастает. Земля горбится и вздувается, рвется, образуя глубокие трещины и провалы. Асфальт на улицах крошится и разламывается в куски….

Алекс снова устроил небольшую паузу. Непонятно откуда взявшаяся сонная осенняя муха вяло жужжа билась о стекло. «Поймать бы надо», — подумал Алекс, и продолжил свой рассказ:

— …Бетонные плиты, подстилающие асфальт, приходят в движение — то раздвигаясь, то наползая друг на друга, как чешуя какого-то гигантского рептильного животного. В трещины и проломы сползают автомобили, со страшными криками падают и исчезают люди. Закрываясь, трещины сминают и давят попавших в них технику и людей. Я всеми силами стараюсь отбежать от жутких провалов, но куда бежать, неясно. Вдруг я отчетливо слышу свое имя. Причем знаю точно, — зовут именно меня, а не какого-нибудь моего тезку. Голос слабеет, но еще хорошо слышен. Наконец я вижу. Между сомкнувшимися дорожными плитами зажат человек. Закрывшаяся трещина намертво защемила того, кто меня зовет. Я подхожу ближе и опускаюсь на колени. Это мой старый приятель, еще со времен учебы. Почему-то я не помню, как его зовут. Все, что ниже пояса у него зажато в трещине, и, похоже, раздавлено. Он явно уходит. Уже совсем тихо снова повторяет мое имя, протягивает руку с каким-то предметом и хочет добавить что-то еще, но нет, все кончено. Рука падает, глаза как-то сразу тускнеют, а из уголка рта вытекает полоска темной жидкости. Странно, но такая сильная сцена не особенно меня задевает. Я беру из уже мертвой руки предназначенный мне (или не мне?) предмет и стараюсь найти менее опасное место. Почему-то мне это удается. Интересно, что он передал. При красноватом отсвете пожаров я рассматриваю свое приобретение. Органайзер, совсем старый, из потертой натуральной кожи. Компьютера в нем уже нет, а все отделения заняты разными бумагами и чем-то еще. Пластиковые карточки — удостоверения с физиономией моего приятеля. Ему они уже не нужны, а мне явно не понадобятся. Советник, помощник, референт, координатор, конвинер кто еще? Куча визиток, несколько именных кредиток, многоразовых тикитов и разных клубных карт. Кем же он был, черт возьми, что у него столько всякой всячины? Тут мое сердце делает несколько ударов подряд, потом на секунду замирает и начинает стучать громко-громко. Я вижу синюю карточку на предъявителя! Этого не может быть, я теперь что, могу купить все, что захочу? Но в данный момент я хочу только одного — как можно быстрее свалить отсюда. Не помню, как и какими путями, мне удалось выбраться из той мясорубки. Скоро стало понятно — тектоническая катастрофа носит глобальный характер и, несмотря на пока еще многочисленные островки стабильности, Земле в нашем понимании, жить осталось всего несколько месяцев. Началась эвакуация, и все население бросилось в космопорты, хотя было совершенно ясно, колония на Марсе не сможет принять и сотой доли желающих. Пора и мне в космопорт. Спасибо моему покойному другу — я уже из другой части населения — могу себе позволить перелет первым классом и теплое местечко на Красной Планете. Теперь каждый за себя и никто не станет проверять, какой у меня доход и какие налоги я платил. Через какое-то время я уже оказался в огромном кассовом зале космопорта. В окошки, предназначенные для продажи тикитов по красным карточкам, стоят многокилометровые очереди. Для владельцев зеленых карточек очереди значительно меньше, а в окошко для счастливых обладателей синих карт стояло всего несколько человек. Передо мной оказалась какая-то молодая женщина с длинными, свободно падающими на плечи черными волосами. Уже почти у самой кассы она поворачивает голову и смотрит на меня в пол-оборота. Да, именно она, или точная копия той девушки, с голограммы в старом доме. Такие же угольно-черные волосы, высокие скулы, огромные нежные глаза и полуулыбка полных губ. Но это не может быть она. Той теперь уже наверное за семьдесят. Но сходство полное. Она хочет у меня что-то спросить, а я… Короче, тут все происходящее начало как-то отдаляться от меня, терять свой объем, все цвета померкли, и я проснулся. Уже светло, и я в нашей квартире. А рядом, повернувшись в мою сторону, спишь ты. Никто никуда меня не выгонял.