За державу обидно - Александр Лебедь

Прошел еще год. Я опять написал рапорт, командир батальона подполковник В. И. Степанов его подписал. Через некоторое время я опять обратился по команде с просьбой дать мне любой ответ: положительный или отрицательный. Но выяснилось, что рапорт исчез. План перемещения офицеров был уже рассмотрен и утвержден…Поезд снова ушел! И еще год прошел. На моем очередном рапорте начальник училища генерал-лейтенант А. В. Чекризов начертал: «Отправить в войска после выпуска 1981 года». Таким образом, я стал вторым в истории училища человеком (первым был капитан Трегубенко), который довел роту в качестве ее командира от начала и до конца.

После выпуска очередной, второй по счету, роты выяснилось, что я вдруг из молодых сразу стал старым. Мне на тот период был 31 год, звание капитан, и я считался очень опытным командиром курсантской роты. Естественно, я задался вопросом: где же цветущий средний возраст, как я из молодых и перспективных сразу угодил в «старики», обузу кадровых органов?

Тут меня, наконец, стали замечать. Первым пригласил начальник кафедры огневой подготовки полковник В. А. Бобров, громкоголосый, напористый, энергичный, пользовавшийся большим уважением.

Он объяснил мне, что у общевойскового командира голоса должно хватать на дальность прямого выстрела из любого вида стрелкового вооружения. По этому показателю для возглавляемой им кафедры я очень даже подхожу. И полковник предложил мне стать преподавателем огневой подготовки. Я сказал, что преподаватель — это талант от Бога, таких данных мне создатель не дал, а быть сереньким и средненьким преподавателем я не хочу.

Мои речи оскорбили Боброва, вызвали бурю эмоций, и я ушел, сопровождаемый напутствием, что еще десять раз пожалею о своей глупости. Через день аналогичное предложение мне сделал начальник кафедры тактики полковник Хохлов.

Схема была той же — год на спецотделении, потом академия, заочно основной факультет. Заманчиво, но я снова отказался.

Третье предложение сделал начальник училища — стать командиром курсантского батальона. Это полковничья должность, и я согласился. Но тут неожиданно выяснилось, что я все-таки… молодой! Решение о моем назначении не утвердил генерал армии Д. С. Сухоруков. Он сказал начальнику училища: «Капитан, 31 год, на полковничью должность? Вы с ума сошли! Командир курсантского батальона должен быть отцом курсантам и по возрасту, и по опыту. Командиров курсантских батальонов необходимо подбирать из числа старых, опытных заместителей командиров полков, с тем, чтобы выполнить это условие, с одной стороны, и с другой — предоставить возможность заслуженному офицеру получить звание «полковник». А посему ваше решение не утверждаю».

После этого мне было объявлено, что я планируюсь командиром батальона в Псковскую дивизию, и все… заглохло.

Я исправно ходил на службу, хотя находился за штатом, ротой командовал новый командир, ст. л-т В. П. Петров, и я справедливо подозревал, что «военные советники» ему не нужны. При виде меня у начальников становились кислые лица, все мне что-то пытались обещать. Хотя и тут я умудрился попасть в довольно интересную историю. Однажды меня пригласил начальник училища и объявил, что поскольку замполит батальона майор В. А. Гриневич в отпуске, а я по сути ничего не делаю, будет неплохо, если я поисполняю обязанности замполита. Я сказал, что замполит из меня никакой. Но начальник училища успокоил: «Не боги горшки обжигают!» Я вышел из его кабинета новоявленным замполитом, тут же был перехвачен начальником политотдела училища полковником В. К. Астапенко и получил первую задачу: избрать комитет комсомола батальона.

Курсанты убирали картошку, катались в колхоз и обратно каждый день. Остатки дня я потратил на то, чтобы с командирами рот согласовать список комитета и в бесплодных попытках собрать батальон для собрания.

Назавтра с утра я возобновил попытки. К обеду мне по везло: съехались все, голуби, кушать захотели. Чтобы не терять время даром, я приказал после обеда построить батальон на плацу. Скомандовал: «Равняйсь! Смирно! Курсанты такие-то, такие-то и такие-то — выйти из строя на 10 шагов. Средина — курсант такой-то. К средине — сомкнись». Объявил, что вышедшие курсанты будут комитетом комсомола батальона. Кто за это — прошу проголосовать! Нужно сказать, что я забыл дать команду «Вольно» и голосование проходило из положения «Смирно». Это было расценено как кощунственное попрание демократии, и ровно через час я уже не был замполитом.

Астапенко был в ужасе, но, тем не менее, этот комитет комсомола действовал успешно. Главное — не как избирать, а кого избирать.

Снова я оказался без дела, и пребывал в неведении относительно своей дальнейшей судьбы. Видимо, желая хоть как-то меня задействовать, ввели в состав комиссии командующего ВДВ, и я улетел для проверки частей 98-й воздушно-десантной дивизии, дислоцировавшейся в Болграде. Проверка была внезапной и позволила мне сделать интересные наблюдения. Забегая вперед, можно сказать, что проверка помогла мне в будущем создать собственную методологию: как учить. Главное в этой методологии — мелочей в службе нет и быть не может.

При проверке я попал в 99-й полк. Старшим группы у нас был подполковник В. В. Шуленин — грамотный офицер, хорошо знающий свое дело. Командир проверяемого полка подполковник Н. А. Яценко был человеком с явно выраженной хозяйской, созидательной жилкой. Благодаря его кипучей деятельности в полку был построен прекрасный клуб, казармы, положено начало созданию серийного парка. Полк обрастал всевозможными нужными строениями прямо на глазах. Доходило до того, что командир полка сам резал стекло. Умел он это делать красиво и со вкусом.

Его хозяйственную деятельность можно было бы приветствовать, если бы в процессе проверки не выяснилось, что боевая готовность, то, ради чего существует любая боевая часть, ушла куда-то даже не на второй, а на пятый план. Комполка был одержим одной идеей: если батальон опаздывал на стрельбище или проводил занятия спустя рукава — это могло сойти без особых последствий, но если взвод или рота не выполняли дневную норму строительных работ — это вызывало бурю эмоций. А проверка наша была призвана определить именно боевую готовность всех подразделений. Один батальон должен был провести учения с десантированием и боевой стрельбой. С первых часов проверки дал знать о себе строительный уклон. Люди знали задачу в целом, но не подкрепленные кропотливой работой (проведением тактико-строевых занятий) знания привели к тому, что недостатки уже просто некуда было писать. Хотя, с одной стороны, офицеры и хотели бы показать, что они могут и что могут их подчиненные, но, с другой стороны, явно просматривалось их стремление отомстить командиру за непомерное увлечение строительными работами. Все шло тягомотно, постоянно чего-то не хватало. Но — за что мы любим десантные войска? На глазах полк (здоровый десантный шовинизм!) подавил неприязнь к командиру, это опять был единый организм, не до конца отлаженный, но единый, потому что надо было драться, а с остальным разберемся потом, и в короткие сроки люди отмобилизовывались, собираясь, сцепив зубы, начинали выдавать результаты, значительно превышающие расчетные возможности. Полк по-хорошему разозлился. Если в первые дни гранаты у гранатометчиков летели на три дома выше и на три квартала левее, если многие солдаты показывали явное неумение действовать при оружии, то уже через два дня это был другой полк. Где и как они занимались, для меня осталось загадкой, но почувствовалось в солдатах и офицерах неукротимое желание победить. Каждого товарища провожали на огневой рубеж с таким напутствием, как будто только от него зависел исход дела. За результаты стрельбы боролись все. Это вызвало глубокое уважение и, отчасти, удивление. По-моему, так мгновенно зажигаться могут только маргеловские солдаты. Можно себе представить, какие они были бы, если бы их нормально учили. Проверка ушла совершенно в другую плоскость. Но было и удивление другого рода. С группой офицеров отдела боевой подготовки ВДВ, возглавляемой начальником отдела полковником Муслимовым, я выехал на Тарутинский полигон для проверки готовности к батальонным учениям. Надо сказать, что взаимоотношения у меня сложились со всеми ровные, за исключением заместителя командира дивизии подполковника А. В. Бондаря. Я его в первый раз в жизни видел, он меня — тоже, и делить нам вроде было особо нечего, «резать» я никого специально не «резал», но не сложились взаимоотношения — и все тут. При каждом удобном и не очень удобном случае Бондарь старался пнуть меня, а я его. Бондарь представлял мишенное поле. В мою задачу входило сверить количество и виды мишеней со схемой. На первом же рубеже мишенная обстановка существенно отличалась от схемы. На схеме были грудные мишени и даже головные для снайперов, а на местности самой маленькой была поясная мишень. Я сразу же поставил этот вопрос. Муслимов его заострил. Бондарь попытался отшутиться: «Товарищ полковник, мы десантируемся, им (значит — мишеням. Прим. авт.) и интересно, они и высунулись!» Офицеры посмеялись, но Бондарю было приказано привести мишенное поле в строгое соответствие со схемой.