Хлеба и зрелищ! - Надежда Нелидова

Почти все пачки вот так в течение зимы он перетаскал на дачу. Это была последняя партия.

Вы знаете, как горят написанные вами книги? Они не хотят гореть. Поэтому вниз нужно намять больше старых газет. Потом сложить «колодцем» полешки, лучше берёзовые. И на самом верху разложить свободнее, порциями по три-четыре книги. Да, и перед этим хорошенько их разлохматить, распушить тугие девственные страницы.

Как они в агонии на миг вспыхнут, вздыбятся, выгнутся горбом. Распахнут золотые, рубиновые, прозрачные шатры. Как осветят тёмную комнатку, выбросят напоследок ослепительный фейерверк искр – перед тем как превратиться в чёрные шевелящиеся могильные курганы, пронизанные золотыми прожилками ещё живых страниц.

Под конец листы превращались в тусклые хрупкие пепельные пластины, которые рассыпались от лёгкого прикосновения кочерёжки. Всё.

Ну что ж. В конце концов, обогреть дом и накормить жирной питательной золой землю, на которой осенью взрастут золотые плоды – разве этого мало?

Пётр Кириллыч машинально подобрал из растопки обугленную газетку. Попались частные объявления: «Продаётся лошадь, на мясо».

…Раздался горловой всхлип. Плечи под вязаной кофтой редко вздрагивали. Потом затряслись, запрыгали, неудержимо заходили ходуном. Пётр Кириллыч задыхался, мычал, привалившись, возя мокрым лицом по углу печки. Было невыносимо жаль себя, жаль жену Машу. Жаль не родившуюся – пускай не свою – девочку, жаль парализованного тестя. Жаль лошадь, людей – всех на этом свете жаль.

Где-то в стойле дремала лошадь и не подозревала об объявлении.

ХЛЕБА И ЗРЕЛИЩ!

– Вот брешет, а?! – тётя Катя металась по «предбаннику», как тигрица в клетке. – Ни полслова правды! Дай время, Нинок, ты у меня дождёшься! Когда выпустите, истомилась вся?!

С тётей Катей сидела Дина, редактор телешоу «Хлеба и зрелищ». На ней короткая кожанка, тесная юбка, тугие сапожки – не хватало кумачовой косынки.

– После рекламы ваш выход.

Рядом с Диной на столе лежали подносы с кусочками зачерствелого хлеба – их символически раздавали участникам и зрителям шоу. Потом кусочки либо увозились и засушивались в качестве сувениров, либо тайком рассовывались за продранную обивку студийных кресел.

Тётя Катя, получив свой хлеб, растрогалась, принялась рассказывать Дине про послевоенное детство в их деревне Рогавке: как с мамкой и сестрёнкой пахали поле на корове, и у той от натуги и страха дрожало обтянутое кожей тулово. Когда корова пала в борозде, мать вынесла из хлева грязную упряжь: «Ну, девки, натужьтесь…»

Дина срочно отвлекла внимание тёти Кати на большой монитор, служивший стеной «предбанника». На нём в эти самые минуты Нинок сладким соловьём разливалась на всю страну: сколько у тёти Кати было мужиков, сколько абортов, сколько фингалов под глазами… Она не подозревала, что тётя Катя, прибывшая за две тысячи километров в одном с ней поезде, сидит по соседству за стеной.

Нинок, по простоте душевной, по приезде тоже совала Дине удостоверение труженика тыла, засаленные грамотки: что-то она там выполняла и перевыполняла, выращивала свёклу, что ли…

– Итак, всё началось с поросёнка Борьки, залезшего в ваш огород, – уточнила ведущая ток-шоу Стелла и закинула ногу на ногу. Ноги у неё были замечательны тем, что от гладких лайкровых коленей росли вниз-вниз и вверх-вверх – и там, где у нормальных людей ноги давно заканчивались, у Стеллы они всё продолжались. Она очень гордилась ногами. И ещё тем, что является единственной на студии коренной москвичкой.

Стелла оседлала спинку диванчика и дружески обняла Нинка за плечи.

– В отместку ваш сын поймал соседскую козу, накрутил ей хвост, прицепил к рогам бумажку «Катька – коза драная» – и пустил по деревне. Что было дальше?

– Дык он не просто залез, – восстановила справедливость Нинок. – Он картошку потравил… Что дальше. Подсвинка полегчила…

– То есть зарезали?

– Да там резать нечего, прости господи, одно название. Отварила супца, из головы и ножек – холодечик. Сели с кумом это дело отметить. (Нинок не знала, что в другом «предбаннике» томится ещё один для неё неприятный сюрприз: кума, хорошенько разогретая Диной, как боксёр перед рингом). Тут вваливаются Катька с мужиком, обои в состоянии алкогольного опьянения. Начали оказывать противоправные действия.

– Драться?

– Можно и так сказать. Катькин мужик схвати с плиты кастрюлю – и вылей на голову куму… Кипящий-то жир, – Нинок сморщилась, переживая событие.

– Что дальше?

Дальше кум сказал: «Так, да? А мы вот так». Перевязал тряпкой сваренную голову (свою, не поросячью), взял недопитую «столичную», ножик и вышел. А Катькин хахаль уже ждал в переулке с дружками.

– Всё брешет! – не соглашалась тётя Катя.

Дина скучая рассматривала конец сигареты.

– Не курите?

Тётя Катя бережно толстыми пальцами взяла запачканную малиновой помадой сигаретку. Более полувека назад, девчонкой на послевоенных лесозаготовках, затянулась вонючей самокруткой, чтобы заглушить голод – и вот всю жизнь смолит.

– Может, коньячку?

– Как это?! – оторопела тётя Катя.

– Очень просто, от нервов. – Дина вынула из бара чёрную бутылку, затянутую в сетчатое серебристое платьице. Тётя Катя, не чинясь, хлопнула рюмочку.

– Невтерпёж суку слушать. А если, это… Обматерить её, прям язык чешется. Можно?

– Нужно, – поправила Дина. – Вообще, не сдерживайте эмоции. Хотите обозвать – обзовите. Разве вам не обидно? Она настроила зрителей против вас, а мы-то знаем, что правы только вы. Это единственный шанс, чтобы вашу позицию услышала вся страна.

– Я как выйду, прям на неё кинусь… – пообещала тётя Катя, для храбрости опрокинув ещё рюмку. – Морду-то толстую расцарапаю. Кофту гипюровую порву – раздулась как пузырь.

– Правильно, – серьёзно кивнула Дина. – Я бы на вашем месте так и поступила. Если будут звать охрану – не обращайте внимания. Охранники раньше чем через три минуты не появятся, дадут вам спокойно выяснить отношения.

С пропускного бюро поступил тревожный звонок: кто-то из рогавкинских психанул и со словами: «Потеху устроили», – пытался покинуть телестудию.

– Ну и куда вы без паспорта? – поинтересовалась запыхавшаяся Дина у взбрыкнувшего молодого мужичка. – Взрослый человек, расписку давали. Мы с вами заключили договор, а вы его нарушаете. Паспорт не верну, пока не оплатите стоимость проезда и питания.

– Да пошли вы! – мужичок яростно шарил по наружным и внутренним карманам, искал деньги – швырнуть Дине в лицо.

– Так. Давайте оба успокоимся. – Дина отвела мужичка в холл. Это был ценнейший участник шоу: на его показаниях выстраивалась дальнейшая пирамида событий. Уйди он – и рухнет вся стройная, тщательно продуманная конструкция. – Как вас: Володя? Володя, договоримся: вы просто выходите в студию и молча сидите на диванчике (Стелка не таких разговорит. Главное – вытащить на эфир). А я вам дам прямо сейчас… десять тысяч. Вам за эти деньги три месяца вкалывать на вашей ферме.

– Да пошли вы…

– Вот и замечательно, – улыбнулась Дина, отлично разбиравшаяся в интонациях.

Вообще, этот Володя ничего… Чем-то похож на бывшего мужа. Плечи, руки – сибирский Садко-добрый молодец. Вот только дикция отвратительная: плохие зубы. Беззубый Садко. Проблема всей российской глубинки: тридцатилетние шамкают проваленными ртами.

Что ж, чем страшнее – тем зрелищнее, рейтинговее. Дина ищет именно такие колоритные, экзотичные типажи. Женщины после поезда сразу бегут искать на студии туалет – хотя бы помыть над раковиной голову, ведь вся страна увидит. Дина – «Некогда! Некогда!» – выпихивает их в студию. Струящиеся роскошные волосы обрыдли зрителям в рекламах шампуней. Им подавай засаленные, обвисшие грязными сосульками.

– Я от них вшей не подцеплю? – Стелла на всякий случай боязливо держится на расстоянии.

Дине на Стеллу грех жаловаться: не дура, незлая, нежадная, звездит, конечно, но терпимо. Соображает своей крошечной гладкой головкой: вся черновая работа – да чего там, вся программа – держится на Дине. При этом Дина остаётся в тени, а сливки, всенародное обожание – длинноножке Стелле. А у той всей заслуги – гарцевать на своих выдающихся ходулях по площадке, да вот что москвичка в третьем поколении. Намекает на корни старинного аристократического рода. Носит бриллиантовую брошь в виде родового герба: ворон, львиная лапа, скрещённые бердыши…

В Стеллиных ушах качаются, нестерпимо слепят и колют глаза редакционным дамам старинные серьги: гроздья винограда, каждая виноградина в один карат. На худых породистых пальцах бликуют алмазы. Если притушить свет в студии – вполне бы сошла за дискотечный шар.

Дина только разгребла ситуацию с рогавкинским Володей – сзади топчется пухлый маленький нувориш в плечистом, не по росту, пиджачке. На каждой записи «Хлеба и зрелищ» торчит со своей примелькавшейся подружкой: копчённой в солярии блондинкой Изабеллой. Вроде бы певица, хотя никто не слышал ни одной её песни. Айкью между Светкой Букиной и Аллочкой Пипец.