Человек Шрёдингера - Алина Ивановна Александрова

а со второго или третьего приезда. Полина снимала комнатушку в дальнем конце, спальня хозяина располагалась где-то ещё дальше, а в кухне-гостиной с лоджией, квадратура которой позволяла устраивать там международные фуршеты, танцевальные занятия, бильярд и немножко рок-концерты, собирались по вечерам совершенно неожиданные персонажи из самых разнообразных концепций. Владелец квартиры был известный режиссёр, и его жильё наполнялось богемой, как кувшин наливками. В его отсутствие туда стекались художники, научные соискатели, безработные флористы, преподаватели французского, музыканты, йоги-кришнаиды, студенты, иностранцы, яхтсмены и прочие, кого засосал туда водоворот режиссёровых гостей.

Оказавшись в этом цветнике гуманитарных концепций, я сначала чувствовала себя недостойной и чуждой. Потом Полине взбрело в голову сделать чизкейк «по-студенчески» (она обещала, что он — тот самый отсутствующий элемент в моём мироздании, который сделает мою жизнь по-настоящему полной, ибо после того как я впервые его вкушу, первое, что я закуплю, приехав домой, будет сгущёнка, печенье «юбилейное» и пачка творожного сыра). С этого утверждения начался нескончаемый круговорот кухонных открытий, общений и человеческих миров. После того как мы втроём с шотландцем Максимом съели под чашку кофе свежеприготовленный тазик чизкейка, в моё мировоззрение вторглись также арфистка Вера, тандырщица Марианна, кришнаид Вова, студенты-рокеры Миша и Паша, байкер Серж и, наконец, Мирослав.

Мирослав появился в девятом часу, когда все уже собрались и выпили по полтора стакана пива. Есть люди, которые умеют появляться так, словно именно их все и ждали. Во всяком случае, я с некоторой грустью отметила, что ждала его в кухне-танцполе, безусловно, не я одна. Появился он тоже эффектно, словно вознаградив присутствующих за искренность ожидания — разулся, благородным движением принял стакан пива из рук Сержа, а потом свободной рукой достал из-за пазухи здоровенный портсигар и, обойдя стол по кругу, раздал всем мужчинам, включая шотландца Максима и кришнаида Вову, никарагуанские сигары.

— Мирослав, откуда у тебя такой портсигар?! — воскликнула некурящая Полина, которую привлекла главным образом ширина жеста и изящная металлическая коробочка.

Мирослав объяснил, что третьего дня открылась его выставка в Нью Джерси, он был вынужден съездить на неё, подписать несколько контрактов, и владелец выставки, который на нём, Мирославе, судя по ширине его улыбки, сумел неприлично нажиться, после церемониальной части потащил его в сигарный клуб и там одарил табаком на сумму, превышающую его гонорар от выставки в два с половиной раза. То, что Мирослав не смог скурить на месте, ему упаковали в портсигар.

Серж вскочил и принялся натягивать берцы. Под всеобщие наставления и пожелания по странам и крепости он умчался в винную лавку, пока не стукнуло десяти, и закупился там вином и виски. Мы праздновали выставку Мирослава до половины одиннадцатого, после этого мужчины удалились на огромную режиссёрскую лоджию подышать, выкурили там по полсигары, вернулись, и мы продолжили праздновать белые ночи, потом явление Кришны Джанмаштами, потом инженерную мысль, позволившую Сержу, Мирославу и подошедшему Косте устроить на потолке люстру со свечами посредством канделябров и крюков от гамака, в котором режиссёр, по сообщению Полины, любил раз в неделю полдня валяться и посасывать виски с содовой.

Самого режиссёра, владельца квартиры, я так за всё время ни разу и не увидела.

— Тебе надо её нарисовать, — сообщил Мирославу Костя, многозначительно простирая в мою сторону руку.

Мирослав повернул голову и чуть сосредоточил взгляд, чтобы внимательно на меня посмотреть.

— Ты видела его картины? — решил Костя начать с более конструктивного конца. — Нет? Блин, Мирослав, ты до сих пор не показал ей картины?

Мирослав знал, конечно, что я буду в городе — Костя несколько раз мне сообщил, что поставил его в известность. До такой близости наши отношения, по-видимому, уже дошли. Но чтоб показывать картины, это было ещё рановато…

— Мой промах, — произнёс Мирослав, с улыбкой глядя на меня.

Алкоголь, сигарный дым и канделябры на потолке сделали меня небывало храброй, и я спросила:

— А я могла бы посмотреть?

— Ты должен её нарисовать, Славка, — воскликнул Костя, повернувшись ко мне боком и положив одну руку Мирославу на плечо. Во второй он держал бокал с виски. — Ты видишь? Видишь? Посмотри. В образе Юдифи. И обязательно при свечах. Обязательно. Видишь, как свечи играют у неё в глазах? С лампочкой будет не то.

— Может быть, ещё вина? — очаровательно заботливо спросила Полина.

Я кивнула, и Полина подлила мне в бокал.

— Я тебе покажу, — сказал Мирослав, обращаясь ко мне. — Тебе надо сначала видеть, о чём речь, прежде чем соглашаться.

Я внезапно расхохоталась. Мне стало легко и смешно, что Мирослав опасается, будто я могу не доверять его стилю.

— Я доверяю тебе, — сказала я всё, что могла. — Но картины я с удовольствием посмотрю.

Вино лилось, как родниковая вода, не оставляя тяжести и мути в сознании, но производя безотчётную веру в жизнь теперешнюю и будущую. Мы все сидели вокруг стола, уверенные, что впереди нас ждёт большое чудо, просто потому что мы к нему готовы, и испытывали небывалую лёгкость, какую человек способен ощутить, только когда все его привычные тревоги что-то вдруг лишает значимости и смысла. Ведь в нас всё было таким разным и противоположным, и тем не менее мы все в этот вечер слились воедино.

Бывают города, в которых спать можно сладко, крепко и так, словно тебя упаковали в большую бабушкину перину. Мироздание в этих местах сливается по ночам в одну необъятную гармонию, которая выносит тебя на берег, простирающийся далеко до всех желаний и опытов. В такой гармонии не может быть ничего, кроме, например, всеобъятной любви Кришны, или бесконечного в своей недостижимости морского горизонта, или умиротворённого, уже всё заранее создавшего для тебя искусства. Или детства. Или любви без образа и имени. И больше ничего, ничего не было и не будет там, куда едешь потом, завернувшись в кусочек этой необъятной перины, на полке в плацкартном вагоне поезда. В таких городах ты спишь и живёшь во сне.

* * *

«Согласовано между людями уважаемыми».

(из офиса)

— Три технических спецификации, — возвестил Максим, показывая Ире три пальца. — Три. За месяц. Ещё нормочасы расписывать, ещё отчёт о командировке писать, а теперь ещё и рисовать презентацию. Почему они без картинок не понимают? Я им нарисую пиктограммы в стиле наскальной живописи: человечек, перечёркнутый крестом. Нет людей! Не хватает. Я инженер, а не презентатор. Когда мне три спецификации писать, если меня заставляют то отчёты делать, то презентации рисовать?..

— Кто писал письмо Щедрякову?! — рявкнул из своего кабинета гендиректор, и Максима тут же смыло. — Отдай обратно, пусть переписывает!

Ира открыла окно