Избранное - Факир Байкурт

— Тогда жеребчика. Уступи, Яшар.

— Сколько раз повторять: не отдам.

Пришлось Кадиру ни с чем уйти. А мать удивляется:

— Ты ведь, Яшар, сынок, уступчивый. Чего у тебя ни попросишь — все отдашь. Почему ж на сей раз не уступил?

— Моя куропатка. Она ко мне привыкла. Ни за что не продам.

На другой день Кадир опять заявился. Как ни улещал брата, как ни умасливал — попусту время терял.

— Мне моя куропатка самому нужна, — отвечал брат. — Я и сам с ней охотиться буду.

— Давай тогда вместе на охоту пойдем, — предложил Кадир. — Согласен?

Долго думал Яшар, прежде чем ответить.

— Ладно, — наконец сказал, — согласен.

— А не передумаешь?

— Не передумаю.

— Вот молодец! Давай прямо завтра и пойдем. В Айватлы, хорошо? Мы твою куропатку спрячем на дубу, она петь начнет — все куропатки с округи слетятся. Добычу пополам разделим.

— Пополам так пополам, — кивнул брат.

На том и порешили. А мама возмутилась:

— Кто тебя за язык тянул соглашаться? Уйдете с ним далеко от дома, он у тебя хитростью заберет куропатку.

— Не заберет. Я не дамся.

— Ах ты простота, простота, и не заметишь, как он тебя вкруг пальца обведет.

— Да как же он у меня заберет куропатку, если я по своей воле ни в жисть ее не отдам, — возразил братишка. — И потом, не забывай, мама, моя куропатка ни одному человеку, кроме меня, в руки не дастся.

Мать меня к себе подзывает:

— Поди, сынок Али, с ними завтра в горы. Последи за Яшаром, ты ведь старший. Он у нас простой чересчур. Даже Бургач прытче его. А Кадир хитер и плутоват. Уж если он позарился на чужое добро, хоть бы и на куропатку, не успокоится, пока не отымет. Помнишь, сынок Али, как восемь лет тому отец купил нашему Яшару новую шапку, красивую, нарядную. Не дождался Яшарчик праздника, надел ту шапку да пошел скотину пасти в Чюрюкташ. Этот самый бестия Кадир увидел на нем новую шапку и с расспросами приставать начал: «Где ты нашел эту шапку, Яшарчик?» А тот, в простоте душевной, и говорит: «Отец купил». Кадир не отстает: «Что ж ты, так прямо новую и надел? И постирать не успел?» «Не успел», — отвечает мой сын. «Никуда это не годится. Новую шапку нельзя нестираной надевать. Вот потому она тебе и не личит». Побежал мой мальчик к воде, сунул туда свою новокупочку, отжал-выкрутил. Вернулся домой, я смотрю, а от шапки одно названье осталось. Весь в отца пошел, такой же простодушный. Боюсь, опять на Кадирову приманку попадется…

Больше мать ни слова не сказала. Молчит и молчит, пока спать не легли. Только перед самым сном шепнула мне на ухо:

— Непременно завтра пойди на охоту вместе с ними. Не оставляй младшего брата одного.

На другой день мы спозаранок встали, мать накормила нас на дорогу супом, чтоб сытнее было. Яшар корм в клетку насыпал. Стали мы поджидать Кадира. Вскоре и он явился. В руках ружье и платок. Набросил он платок на клетку и потянул за ручку — сам нести хочет.

— Ты чего это? — вскинулся брат. — Ну-ка пусти. Я сам понесу.

— Дай понести куропатку, — просит Кадир.

— Не дам. Сам управлюсь. Ты лучше свое ружье неси.

Поведение брата пришлось по душе нашей матери.

— Ай да молодец сынок! Зря, видно, я его дурачком считаю.

Мы уже вышли из ворот, когда Кадир, увидев меня, всполошился:

— Зачем Али с нами идет? Мешать только будет.

— Нет, я тоже хочу с вами.

— И что ж ты собираешься делать в горах?

— Как и вы, охотиться буду.

— У тебя ж ружья нет.

— Зато у тебя есть. А у нас с Яшаром — куропатка.

Тут мама вмешалась в наш спор:

— Кадир, не мешай мальчикам. Они вместе хотят быть. Али поможет брату клетку нести.

Огорчился Кадир, но виду не показывает:

— Ладно, пускай идет. Разве я против?

Когда мы вышли за деревню, Кадир язвительно так говорит:

— Не доверяет мне ваша мамаша.

— Разве есть у нее основания не доверять тебе, дядюшка Кадир? — прикидываюсь я этаким простачком.

— Зачем же она тебя послала вместе с нами? Ох, не доверяет…

— Я сам захотел идти. Скучно дома одному.

Крепится Кадир из последних силенок, виду не подает, как расстроился.

— Ладно, пошли.

Утро выдалось отменное. Мы перешли вброд речку Хеледже. Наконец-то наши поля дождались вешних денечков. Миндальные деревья на склонах холмов оделись листвой. В дубняке распустились лесные фиалки. На дальних горных вершинах укоротились снеговые шубы. Чистое, ясное небо раскинулось над головой. Лишь кое-где у горизонта вскипали белой пеной облака. Я всякий раз, как забредаю в эти места, радуюсь без меры, а чему — сам не знаю. Яшар тоже веселый стал, даже Кадир и тот беспричинно развеселился, песню завел:

Нету крыльев у меня, чтоб высоко взлететь.Нет любимой у меня, чтоб ей песенку спеть.Меня злая судьба заперла в черну клеть.Ах ты, злая судьба, ты на лбу что клеймо,Слезы льются из глаз, а на сердце темно.

Жалостная песня у дяди Кадира. Слушаю я его, а сердце так и щемит.

— Дядя, — спрашивает братишка, — у тебя же на лбу вроде нет клейма.

— Тебе этого не понять, малыш.

— И ты часто плачешь?

— Мал ты еще, Яшар, чтоб понять.

Повернулся ко мне Яшар, а у самого глазища круглые, изумленные.

Кадир опять запел:

Ах ты, злая судьба, ты на лбу что клеймо,Слезы льются из глаз, а на сердце темно.

— Скажи, дядя Кадир, — не унимается братишка, — когда ты по ночам не спишь и плачешь, тетушка видит это?

— Глупый ты, Яшар! При чем тут моя жена?

— Ты что, совсем не хочешь со мной разговаривать?

— Хочу, но сейчас не мешай, я ведь песню пою.

Кадир новую песню завел, за ней другую. Так мы и шли — он поет, а мы с братишкой слушаем, иногда потихоньку меж собой переговариваемся, но ему не мешаем. И не заметили, как миновали водомоины и пришли наконец в Яныкчам — Погорелую Сосну, лучшее место для охоты на куропаток. А называлось это место так, потому что там среди дубов и можжевеловых кустов стояла одна-единственная сосна, да и ту подпалило в грозу. Куропаток там не счесть. Охотники со всей округи именно сюда стекаются. То и дело слышны ружейные залпы.

Мы стояли посреди широкой лужайки. Дядя указал на крепкий дубок чуть поодаль:

— Вот там и укроем куропатку.

— Зачем? — удивился Яшар.

— Как же иначе охотиться?

— Может, без моей куропатки обойдемся?

— Не-ет, так ничего у нас не выйдет, — засмеялся дядя.

Он снял с клетки платок и пристроил клетку меж ветвей дерева, да так искусно, что в двух шагах уже было не видать, есть там что или нет.

Он отвел нас шагов на десять-двенадцать, велел лечь на землю, притаиться, а сам взвел курок и замер в ожиданье.

— Тихо, вы! — шепотом скомандовал дядя. — Нишкни! Будете болтать — не видать нам куропаток как своих ушей.

Мы в ответ только головами замотали: понятно, мол, молчок — зубы на крючок. И тут Яшарова куропатка голос подала. Сначала потихоньку, потом все громче, уверенней. Голос у нее звонкий, сладкозвучный. Дядя аж обомлел.

— Ай да певунья! Только лучшие из лучших куропаток умеют так петь.

— Ти-ш-ш-ше, дядя! Сам же велел помалкивать.

— Молчу, молчу, джаным.

Не успели мы притихнуть, как издалека донеслась ответная песня:

«Губуррак, гак-гак! Губуррак, гак-гак…»

Все больше и больше голосов включалось в хор. Все ближе и ближе звучали они.

— Теперь-то я покажу вашему папаше, как надо охотиться, — буркнул дядя. — Куропаток здесь — завались. Увидите, сколько настреляю.

— Добычу пополам! — напомнил я.

— Само собой, пополам, — согласился дядя.

— И мне дашь ружье, хоть разок пальнуть, — сказал брат.

Вместо ответа дядя пихнул братишку локтем в бок:

— Глянь, глянь, сколько их!

— Тихо! Сам не велел разговаривать.

Наша куропатка не умолкала ни на миг. Что она говорила другим куропаткам на своем птичьем языке? Как знать. Но, видно, что-то очень интересное, раз они летели и летели на ее голос. Их там десятка два собралось. Кружили каруселью, гомонили, пытались сквозь листву добраться до нашей. Дядя Кадир прицелился.

— Ну! — скомандовал он себе и, раскрыв рот, нажал на спусковой крючок.

Бабах! Нас аж подкинуло. Сразу резко запахло порохом. Братишка зажал уши руками. А у дубка взлетели и стали, медленно кружась в воздухе, оседать куропаточьи перья. Дядя тотчас вскочил на ноги и побежал туда.

— Пошли, пошли! — кричал он на бегу. — Собирать надо!

Две куропатки, отчаянно трепыхаясь, пытались взлететь, но переломанные крылья не слушались их. Еще пара обреченно билась на земле — миг-другой, и они навсегда затихнут. Дядя вытащил свой охотницкий ножик.

— Хватайте подранков, не то улизнут в кусты!