Больше, чем игра - Станислав Романов

Знал бы он, чего добивается!..

5

Дворжецкий ждал. Он стоял на улице, небрежно облокотившись на кирпичную, нештукатуренную и некрашенную стену морга и смолил свой любимый Беломорканал. У него было странное пристрастие к дешевому куреву — как и у значительной части медиков. Но его клиенты не возражали против папирос, им было все равно. Ведь Дворжецкий был не врачом, он был патологоанатомом.

Вечер был тихий, звездный; щербатая рожица Луны улыбалась во всю свою щербатую ширь. Было слышно, как зло зудели голодные комары, но близко не подлетали — видно, папиросный дым их отпугивал. Не все вред от табака, есть и польза.

Дворжецкий докурил папиросу и бросил окурок в урну, посмотрел на светящиеся стрелки часов и недовольно проворчал:

— Опаздывают.

Комары запели ближе, их была целая стая — маленьких кровожадных тварей. Дворжецкий прихлопнул одного, самого нахального, у себя на щеке и совсем уж собрался вернуться в помещение, где никто не кусался, но тут вблизи загудел автомобильный двигатель — знакомый милицейский уазик резво подкатил к дверям морга и остановился правым боком к патологоанатому. Захлопали дверцы, первым к Дворжецкому подошел Воронин.

— Добрый вечер, — сказал он.

— Ну-ну, — скептически отозвался Дворжецкий и прихлопнул еще одного комара, на этот раз у себя на лысом темени.

Сзади, с другой стороны автомашины, тоже кто-то вылез, обошел 2уазик и показался Дворжецкому на глаза. Ерофеев. Учитель фехтования открыл правую заднюю дверцу машины и подхватил на руки выпавший с сиденья большой шуршащий пластиковый мешок, закряхтел:

— Помогите — не удержу ведь.

Воронин поспешно пришел ему на помощь, а Дворжецкий, почесав свою докторскую бородку, удивленно спросил:

— Вы что же, так его и везли — сидя?

— Ага — сидя, — пропыхтел Воронин. — У нас ведь не катафалк.

— Двери открой, — сказал Ерофеев Дворжецкому. — Не всю же ночь так стоять.

Дворжецкий открыл двери в морг. Воронин с Ерофеевым занесли большой черный мешок внутрь и взвалили его на свободный стол.

— Груз доставлен, — сказал Воронин, отдуваясь. — И чего это он такой тяжелый?

— Они все тяжелые, — сказал Дворжецкий. Посмотрел на Ерофеева. — Кто это такой?

— Да этот, из мушкетеров, — сказал учитель фехтования. — Де Тревиль.

— Де Тревиль? — Дворжецкий снова задумчиво почесал бородку. — Я думал, будет сам д*Артаньян.

— Д*Артаньян достаточно хитер, чтобы избегать дуэли с нашим мастером клинка, — сказал Воронин. — А Де Тревиль оказался достаточно глуп, чтобы позариться на меч Бенедикта.

— Так ему был нужен меч? — резко спросил Дворжецкий, и глаза его грозно сверкнули.

— Да, — коротко ответил Ерофеев.

— Интере-есно, — задумчиво протянул Дворжецкий. — И мушкетеры, выходит, туда же…

— Эй, док, — окликнул его Воронин. — Какое будет заключение?

— Что? А-а, да…

Дворжецкий подошел к столу, расстегнул молнию на мешке, мельком взглянул на тело и, обернувшись, спросил у Ерофеева:

— В сердце?

— В сердце, — подтвердил мастер клинка.

— Что ж, — сказал Дворжецкий, повернувшись к Воронину, — вот тебе предварительное заключение: скоропостижная смерть в результате… хм… обширного инфаркта миокарда.

— Инфаркт, значит. Понятно, — сказал Воронин и заторопился уходить. — Ну все, мне пора — я ведь все-таки на дежурстве…

Воронин ушел; Ерофеев остался.

— Послушай, Бенедикт, — обратился к нему Дворжецкий, — Корвин говорил мне, что на него некто Копаев сильно наседает, желает приобщиться. Ты ведь Копаева тренировал, что про него можешь сказать?

— Тренировал, верно, — ответил учитель фехтования медленно. — Но психолог из меня, прямо скажем, — хреновый. Наверняка одно могу сказать: фехтует Копаев, пожалуй, получше Воронина. Воронин ведь — человек увлекающийся, импульсивный. Копаев — наоборот, более собранный, сосредоточенный. Он, вообще, человек целеустремленный.

Дворжецкий выслушал мнение Ерофеева с большим вниманием, огладил бородку и улыбнулся — совсем как добрый доктор Айболит:

— Ну вот, а говоришь — не психолог.

6

Ленька пришел без пятнадцати десять — по Европе-плюс как раз пошел третий за час рекламный блок. Егор, рекламу ненавидевший органически, уьавил звук приемника до минимума, и в этот момент в прихожей брякнул дверной звонок. Егор пошел открывать дверь.

— Привет, — сказал Ленька, слегка запыхавшийся после подъема по лестнице. — Я не опоздал?

— Не-а, — ответил Егор. — Ты пришел даже чуть раньшеЮ, чем я предполагал. Можешь ведь, когда захочешь.

— Когда захочу — могу, — согласился Ленька. — Много берем с собой? Могу помочь донести что-нибудь, лишь бы не очень тяжелое.

— Держи. — Егор протянул ему пару отточенных простых карандашей. — Сегодня займемся разметкой.

— О! Кохинур, — сказал Ленька, вертя карандаши в пальцах. И, как что-то малозначащее, пустил вскользь: — Я сказал Ленке, где ты живешь.

Егор хлопнул дверью чуть сильнее, чем обычно, и обернулся к товарищу.

— Зачем?

— Затем, что она спросила, — резковато ответил Ленька, сделав вид, что не уловил истинного смысла вопроса. Но Егор понял, что Ленька прекрасно все уловил и только прикидывается таким толстокожим, он просто не хочет отвечать — ну и бог с ним, не стоит нажимать на парня.

— Прекрасные граффити у вас на стенах, — заметил Ленька, остановившись ненадолго возле портрета Курта Кобейна и надписи Nirvana — now and forever. — Не ты руку приложил?

— Не я, — сказал Егор.

— Да, я и сам вижу — почерк не твой, — сказал Ленька. — Но у того парня, который это на стене нацарапал, определенно есть талант шрифтовика. Ты только посмотри — какие буквы!

— Таланта портретиста у него нету, — сказал Егор без интереса к буквам, он мимо этих надписей ходил десять раз на дню. — Если бы Кобейну довелось увидеть это свое изображение — он бы застрелился.

— Не кощунствуй, — сказал Ленька и потыкал пальцем в надпись. — Перечитай лучше, что здесь начертано.

— Аминь, — сказал Егор.

Они спустились на пролет ниже.

— Дениса Брагина убили, слышал? — спросил Ленька.

— Слышал, — коротко ответил Егор. У него не было никакого желания распространяться про свой визит в милицию и про беседу со следователем Копаевым.

— Похороны завтра, в одиннадцать, — сказал Ленька. — Придешь?

— Конечно, — сказал Егор. — Как я могу не прийти?

Они вышли на улицу. На лавочке возле подъезда сидели дежурно-обязательные бабки и приветливо улыбались Егору, словно и не они вчера говорили всякие ужасные вещи, пока милиционер пытался усадить его в уазик. Егор с бабками демонстративно не поздоровался.