Слепой дождь - Ульмас Умарбеков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А перстень? — сдавленным от волнения голосом спросил Рахим Саидов.
— Что? Плохо слышно! Але, але!..
— Про перстень спрашиваю. Может, тоже…
— Какой перстень?
— Золотой, с большим рубином.
— Не знаю. Я такого не видела у нее.
— Извините, — пробормотал Рахим Саидов. — Значит, у вас она ничего не брала?
— Нет, Рахимджан-ака.
— Благодарю.
Он положил трубку. Посидел в растерянности. Оказывается, он сам «купил» эти серьги, которые никогда не видел.
Кому же еще позвонить? С кем она еще дружила? Зубайда! Они вместе учились. Но с этой женщиной Рахим Саидов виделся всего раза два, не больше. Зубайда несколько раз бывала у них в его отсутствие. С Мунис они чаще встречались вне дома.
Рахим Саидов разыскал в книжке телефон. Позвонить? Попытка не пытка. Можно рискнуть. Набрал номер.
— Пригласите, пожалуйста, Зубайду.
— Кто ее спрашивает?
— Знакомый.
— Извините, но знакомых у нее чересчур много, а телефон один — на моем столе. Что ей передать?
— Я вас очень прошу. Мне необходимо поговорить с ней лично.
В трубке послышались вздох, потом звуки удаляющихся шагов. Скоро он услышал красивый грудной голос:
— Я слушаю.
— Здравствуйте. Вас беспокоит Рахим Саидов.
— Кто?
— Рахим Саидов, муж Мунисхон.
— А-а, здравствуйте, Рахим-ака! Я вас слушаю.
— Хочу у вас спросить кое-что. Мунис… у вас ничего не брала?
— А что, Рахим-ака? — В ее голосе послышалась тревога.
— Нашел кое-что в доме. Не знаю, у кого она могла взять.
— Если это журналы, умоляю вас, никому не показывайте! Мунис выпросила их у меня всего на денек.
— Нет, это не журналы.
— Что же тогда? — удивилась Зубайда.
— Перстень.
— Ах, перстень! — расхохоталась Зубайда. — А я-то думала… У меня всего два перстня, и оба на руке. А какой?
— Золотой. С рубином. Я думал, он ваш.
— Нет, не мой. Может, спросить подруг? У Хадичи, помнится, был подобный перстень.
— Кто она?
— В инязе работает. Мы вместе учились.
— Спросите, если не трудно. Мне подождать?
— Я вам позвоню.
У Рахима Саидова разболелась голова. Хадичу он ни разу не видел. И Мунис, кажется, ничего о ней не говорила. Но не исключено, что он просто забыл.
Голова разламывалась. Он открыл форточку. Сел у окна на стул и закурил. Они, кажется, ни о чем не догадались. Ни Фарида, ни Зубайда. Ну и что с того, что догадаются? Может, они знают и… знакомых Мунисхон? Нет, нет, об этом спрашивать нельзя! Уж лучше провалиться сквозь землю. И потом, они ни за что не скажут, если даже знают что друг про друга. Может, вместе развлекались?
Рахим встряхнул головой, как бы желая отогнать от себя этот кошмар. «Нет, не может быть! — думал он, стараясь себя успокоить. — Им ничего не известно. Мунис… Она была скрытная».
Зазвонил телефон.
— Рахим-ака? Зубайда говорит. Я разговаривала с Хадичой. Это не ее перстень.
— Извините, столько доставил вам хлопот!
— Что вы, разве это хлопоты? — Зубайда помолчала, видно размышляя над чем-то. — Рахим-ака, а может, это перстень Мунисхон?
— Может быть… Конечно, скорее всего, так и есть.
Есть ли смысл звонить дальше? Проклятый перстень!
Не могла же она его найти на дороге. Рахим попытался все спокойно продумать и путем логических сопоставлений прийти к определенному умозаключению. Но мысли вновь и вновь возвращали его к тому, на что недвусмысленно намекнули в милиции.
Вдруг он бросился в спальню и застыл посреди комнаты. Здесь все было как при жизни Мунисхон. Только на тумбочке трельяжа нет больше флакончиков, пестрых коробочек.
Рахим шагнул к шкафу и открыл дверцу. Почти все в нем — наряды Мунисхон. Белые, желтые, коричневые платья… Некоторые Рахим Саидов видел, а о существовании кое-каких и не подозревал. Мохеровая кофта, костюмы из джерси… Вон висит и та черная английская кофта. Рядом пальто. Три пальто. Шуба. На полках — аккуратно сложенное тряпье. Что это, Рахим Саидов даже не знает. Но все вещи еще хранят запах ее тончайших духов.
Рахим Саидов опустился на корточки и стал перебирать нижние ящики. В первом ящике он обнаружил носки, чулки. Второй был забит всевозможными тканями, из которых жена шила себе платья. Выдвинул самый нижний ящик. Он был доверху наполнен тесемочками, лентами, катушками ниток и всякой всячиной. Он разгреб это и увидел черную шкатулку с тремя русскими богатырями на крышке. Красивая шкатулка палехской работы. Это подарок жены Хафиза. Он открыл шкатулку, поверх пуговиц лежало ожерелье. Это ожерелье он видел раньше. «Поглядите, похоже на настоящий жемчуг, — сказала Мунисхон, когда принесла его. — Настоящий знаете сколько стоит? Пятьсот шестьдесят рублей — всего одна нить! А это — две нити четыре рубля. По виду же ничем не отличается от настоящего… Но уж, дорогой муженек, когда станете доктором наук, купите настоящий».
Спустя несколько минут Рахим Саидов был в ювелирторге на Урде. У прилавка стоял знакомый продавец. Заметив, с какой торопливостью Рахим Саидов вошел в магазин, он огорченно воскликнул:
— Какая досада! А я только вчера то кольцо продал, все ждал вас, поверьте.
— Я… по другому делу… Вот это… — Рахим Саидов извлек из кармана блестящий, переливающийся моток, протянул на ладони. — Это жемчуг или подделка?
Продавец долго рассматривал ожерелье.
— Это, конечно, жемчуг, — сказал он наконец. — Собираетесь купить или продаете?
— Покупаю… — дрожащим голосом произнес Рахим.
Рахим, едва передвигая ноги, направился к выходу.
Теперь-то ему было ясно все. Он обманут! Мунис, любимая жена, ему лгала. Стало жарко, будто внутри вспыхнул огонь. Сел на скамейку и обхватил голову руками. Его трясло как в лихорадке. Долго сидел он неподвижно. Что делать? Ну что же ему делать?
Для начала он должен себя взять в руки, успокоиться. Вот так. Несколько глубоких вдохов — и придет успокоение.
Да, он должен успокоиться и все продумать. Жемчуг, серьги, перстень… Что еще обнаружится?
Вернувшись домой, он позвонил.
— Хафиз? Это я, Рахимджан.
— Здравствуй, дружище. Что не пришел?
— Ты мне очень нужен.
— Я весь внимание, говори.
— По телефону не могу. Можешь приехать ко мне?
— Вот только отпущу лаборантов. Могу тебя обрадовать. Коробочки на кустах, подкармливаемых нашим препаратом, открылись. Крупные, по шесть-семь граммов. Если и на опытном поле получим такие же результаты, считай, наша взяла!
— Превосходно. Я рад… Так ты приедешь?
— Минут через двадцать буду.
Рахим Саидов обыскал всю квартиру. Заглядывал во все углы и щели. Переворошил все в ящиках трюмо. Перебрал бумаги в письменном столе. Но ничего больше не нашел.
Появился Хафиз.
— Не вчерашний день ищешь? — пошутил он.
— Драгоценности.
— Ого! У тебя их столько, что не знаешь, где хранятся?
— Мунис мне оставила огромное наследство, — проговорил Рахим Саидов и горько усмехнулся.
— Ладно, шутки в сторону. Зачем ты звал меня?
— Для того и позвал, чтобы показать наследство.
Хафиз несколько мгновений недоуменно смотрел на друга.
— У тебя не бред?
— В детстве я слышал одну притчу, — начал Рахим, Он наполнил два фужера пивом, один придвинул Хафизу. — Жила старуха, бедная из бедных. Однажды явился к ней во сне пророк добра Хизр и молвил: «Ступай на базар, купи черную курицу. Да не вздумай торговаться!» Чуть свет побежала старуха на базар. Отыскала там черную курицу без единой светлой крапинки. Сколько за нее попросили, столько и отдала, возвратилась домой к себе с покупкой. И начала та курица нестись. Что ни яичко, то драгоценное, золотое или алмазное. Здорово!
— Здорово-то здорово, а к чему ты мне это рассказываешь?
— Вот и мне попалась такая курица…
— Что ты все к аллегориям прибегаешь! — рассердился Хафиз. — Говори толком!
Рахим Саидов вынул из кармана жемчуг.
— Тысяча рублей!
— Ну и что? — проговорил Хафиз.
— Нашел у себя дома! Нашел, понимаешь?.. Это ее, Мунис! В милиции тоже… всякие там серьги, перстни!
— Ну и что же? — повторил Хафиз.
— Где она взяла их? На какие деньги купила?
Хафиз только теперь понял, куда клонит Рахим.
Рахим Саидов стукнул о край буфета кулаком.
— Съезжу в Коканд. Может, все это ей мать надарила? — с надеждой сказал он. — Я знаю, что эта старая лиса многое скрывает от своего мужа и дочь этому учила…
— Конечно, съезди. Может, так оно и есть, — обрадовался Хафиз. — Я провожу тебя. И знаешь, не надо думать плохо.
Хафиз обнял Рахима за плечи. Они вышли на улицу, Им подвернулось такси. Ехали молча, пока Рахим Саидов, повернувшись к Хафизу, не спросил в упор:
— Скажи честно, ты ничего не замечал?