Чарующая мелодия - Линда Уоррен

— Понять нетрудно. Ведь это я купил Билли саксофон.

Она с горечью отметила, что фразу, которую она не договорила, он оставил без внимания. Хотя, черт побери, отлично понимал, что она хотела сказать! Его бросающийся в глаза отказ упоминать о поцелуе, равно как и нежелание признаться во влечении, которое он к ней испытывал, рассердили ее. Несомненно, он уже жалел, что не сдержался.

— Да ну? — В ее тоне сквозили скептические нотки. — Так вот, значит, в чем дело! Не хотите терять вложенные деньги?

— И брата тоже, — огрызнулся он.

— И брата. — Наступила еще одна короткая пауза. — Ну, а я тут при чем?

Он стиснул зубы.

— Давайте так, — начал он, не сводя глаз с дороги. — Если бы брату было двенадцать лет и он разбил окно, отвечал бы я. Если он оказался замешанным в темном дельце и втянул вас в неприятности, отвечать буду опять же я.

Она почувствовала внезапный прилив гнева при мысли, что ей, оказывается, нужно, чтобы за нее все делал кто-то другой, но совладала с собой и вместо того, чтобы дать волю гневу, сказала:

— Вы что, все сами делаете? Меняете колеса на машине, ставите брата на ноги и расплачиваетесь за его ошибки, помогаете женщинам выбраться в безопасное место, подальше от непогоды? — Он не ответил, и она продолжала: — Скажите, вам никогда не надоедает корчить из себя Одинокого ковбоя, спешащего верхом всем на помощь?

По тому, как он крякнул, она поняла, что к подобному откровению с ее стороны он относится более чем скептически.

— Я не пытаюсь корчить из себя героя.

Она окинула его испытующим взглядом. Он говорит то, что думает, решила она. Он действительно считает, что не строит из себя героя. На самом деле для него нет ничего необычного в том, чтобы спасти Билли, помочь Челси выбраться из ненастья, возможно даже уберечь ее от чувств, которые он не хотел к ней испытывать.

— Тогда чем же вы занимаетесь, вы-то сами как считаете?

— Ищу брата, хотя понятия не имею, где он. — Дворники бегали взад-вперед, как заведенные. Он всей пятерней взъерошил волосы. — Я знаю только, что у него неприятности, что он ищет помощи совсем не там, где нужно, и я до сих пор не знаю, что, черт побери, можно тут сделать! — От брошенного на нее быстрого, пронзительного взгляда ее охватил страх. — А пока что я еду на машине в непогоду, посреди ночи, с женщиной, которою он вроде бы любит.

У Челси перехватило дыхание. Вот, оказывается, в чем дело. Последняя фраза Зика более чем что-либо другое объясняла внутреннее противоречие, которое скрывается, как она интуитивно чувствовала, под его страстным влечением к ней. Если Билли любит ее, значит, она недоступна для его брата. Все так несложно, откровенно, бесхитростно. Простая, убедительная причина, чтобы не связывать себя с ней. Но почему-то она не могла и не хотела этому поверить.

— Так вы поэтому пытаетесь со мной спорить? — спросила она голосом, в котором читался вызов. — Потому что Билли думает, что влюблен?

— Я не пытаюсь… Под ее пристальным взглядом он запнулся, и прошло некоторое время, прежде чем он заговорил вновь.

— Ладно, — процедил он сквозь зубы. — Похоже, так оно и есть. Вероятно, ситуация сейчас такая, что надо, черт побери, хорошенько ее обсудить!

— Не надо было доводить до такой ситуации. Вам не следовало приезжать ко мне и уж тем более ехать обратно на машине в такую непогоду. Могли бы и переночевать в коттедже.

— Нет, не мог.

— Почему?

— Потому что это была не слишком удачная мысль, — почти не разжимая губ, ответил он.

— Почему? — разозлившись, огрызнулась она. — А что бы, по-вашему, произошло?

Повернув голову, он бросил на нее взгляд, в котором горела такая страсть, что, казалось, она могла испепелить сырой воздух.

— Вы и вправду хотите, чтобы я ответил, Челси? — спросил он так тихо, что на мгновение она засомневалась, в самом ли деле он назвал ее по имени.

Но он действительно произнес ее имя, и робкое, едва слышное, нежное обращение развеяло охватившую ее злость и разочарование с такой же силой, с какой мелодия, едва уловимая вначале, все громче разносится по пустому залу, и затронуло в ее душе более глубокое чувство, чем гнев и сексуальное влечение, из-за которого и он и она чувствовали себя скованно.

Она глубоко вздохнула, отчего, правда, сосать под ложечкой у нее не перестало. Бессильно откинувшись на спинку сиденья и прикрыв глаза, Челси вслушивалась в скрип и хлопанье дворников по стеклу, в дробь, отбиваемую дождем по металлической крыше джипа, в шуршание шин по шоссе.

— Извините, — так же тихо сказала она. — Это же вы все берете на себя. Получается, я лишь затрудняю вашу задачу.

— Послушайте… я не хотел… — Он запнулся, не закончив фразы. У Челси внутри образовалась какая-то пустота, от которой ей сделалось больно, и неоконченная фраза лишь усилила боль. Зик Норт затронул в ней нечто такое, что не так-то просто было объяснить. Она не знала, что это и как относится к этому. Но то, что заставило ее лишиться покоя во время полуночной поездки, она не хотела назвать своим именем.

Когда они приехали в Саратогу-Спрингс, небо уже прояснилось настолько, что отбрасывало серую, зыбкую тень на деревянные дома в викторианском стиле, стоящие по обе стороны Мейпл-стрит. Челси сидела не говоря ни слова, и лицо Зика сделалось мрачным как туча.

Злой на самого себя, на распутицу, на то, что он сам замолчал первым — довод, спорить с которым не приходилось, — он стиснул зубы и решил, что не произнесет больше ни слова. Какого черта он намекнул, что она с радостью ляжет с ним в постель, если он останется у нее ночевать?

Он понимал, что вел себя неразумно, но пылкость, с которой она ответила на поцелуй, потрясла его. Обняв ее, он застыл, словно громом пораженный, зачарованный теплотой, податливостью, мягкими линиями ее томящегося от желания тела, скрытого под его курткой. Он желал ее, представляя себе именно такой — стоящей под дождем в его куртке, наброшенной на плечи, с рассыпавшимися по плечам черными шелковистыми волосами и настойчиво заглядывающей ему в лицо своими зелеными, мерцающими в свете горящих фар глазами.

При одной мысли об этом его охватило нетерпение, а воображение рисовало соблазнительные картины. Господи, от этого прекрасного тела исходило такое тепло, которое заставило его напрочь позабыть о холодном дожде, оно было таким притягательным, что при соприкосновении с ним несокрушимые доводы разума обращались в ничто.

Из-за нее он так запутался, что впору самому обвиваться вокруг табурета, на который она садится, подходя к роялю.

Занятый этими мыслями, он едва не проскочил поворот на единственный мотель, где ему удалось забронировать номер в августе — в самый разгар сезона скачек без препятствий среди чистокровных лошадей. Проклиная собственную рассеянность, он резко нажал на тормоз, осторожно свернул за угол и въехал на стоянку в одной из боковых улочек, прямо напротив административного корпуса.