Леонардо да Винчи. Загадки гения - Чарльз Николл

Праздник Мадонны снегов отмечали в часовне Монтеветтолини в течение нескольких столетий. Отмечают его и сегодня, хотя пожилые крестьянки, греющиеся на вечернем солнышке, дружно заявят вам, что теперь, когда в деревне столько приезжих (или гостей, invitati, как они их называют), все стало не так, как прежде. Современная молодежь вечно спешит, sempre in giro, ей некогда соблюдать традиции. Праздник начинается только после заката. Люди собираются на небольшую площадь перед часовней. Приходят мужчины в белых рубашках с закатанными рукавами. Старый красный фургон превращается в киоск с закусками. Приходит священник в праздничном облачении. Статую Мадонны – относительно современную, никоим образом не связанную со снегами, – выносят из часовни и окутывают покрывалом из бледно-голубой тафты. Начинается месса, а за ней крестный ход. Статую Мадонны торжественно обносят вокруг городских стен. На севере возвышается холм Монсуммано. Затем статую вносят в город через старинные ворота Порта Барбаччи. Священник читает молитвы через мегафон. Статую Мадонны держат на своих плечах четверо самых крепких мужчин. Крестный ход, движущийся в теплых августовских сумерках вокруг старинного городка, восхитителен и нереален. На равнинах мерцают огоньки, звучит тихая, медленная музыка, призванная настроить всех на торжественный и несколько печальный лад, заставить забыть о неуместном веселье.

Пейзаж с крылом. Фрагмент «Благовещения», 1470–1472

Пейзаж, дата, традиционный местный праздник… Как же соединить все это?

Чтобы получить ответ, нам нужно сначала задать себе другой вопрос. Где находился Леонардо да Винчи 5 августа 1473 года? Глядя на рисунок, можно предположить, что он сидел на холме в окрестностях Винчи и зарисовывал пейзаж в своем альбоме. Многие считают, что оборотная сторона рисунка является доказательством такой точки зрения. На обороте набросан еще один пейзаж – незавершенный, схематичный. Рядом с пейзажем нацарапана фраза: «Io morando dant sono chontento». Слово dant можно считать сокращением d’Antonio, но общий смысл фразы все равно ускользает от нашего понимания. Брамли истолковывает ее так: «Я, оставаясь с Антонио, совершенно счастлив». Далее Брамли указывает на то, что Антонио не может быть дедом Леонардо, поскольку тот умер несколькими годами раньше. Скорее всего, речь идет об отчиме художника, Антонио Бути, то есть об Аккатабриге. Отсюда можно сделать вывод о том, что рисунок был сделан во время посещения Винчи.

Леонардо жил с матерью и ее семьей в Кампо-Зеппи и чувствовал себя «счастливым». В августе все устремляются из города в деревню. Куда же было поехать Леонардо, как не в Винчи? Но такая интерпретация исключительно умозрительна. Карло Педретти истолковывает ту же фразу иначе – как вступительные слова некоего контракта: «Я, Морандо д’Антонио, согласен…» Если это предположение верно, то в данной фразе нет ничего личного и она никоим образом не указывает на то, что Леонардо находился в Винчи.[88] Он вполне мог быть во Флоренции, и тогда рисунок явно сделан по памяти или с помощью воображения: это окрестности Винчи, представшие перед мысленным взором художника, воспоминание о вечерней процессии в Монтеветтолини. Именно так Педретти и истолковывает рисунок: «rapporto scenico» – визуальная драма, фрагмент театрального спектакля, сосредоточенный вокруг «мнемонического наброска» Монсуммано.[89]

Поиски реального пейзажа оказались бесплодными, но мне удалось обнаружить один вид, который показался мне значительным. Этот «мнемонический» пейзаж Монсуммано можно увидеть не только с холмов, окружающих Винчи. Он виден прямо с дороги, ведущей из Винчи в Сан-Панталеоне, – другими словами, с той дороги, по которой Леонардо в детстве так часто ходил в дом своей матери в Кампо-Зеппи. Этот образ надежно запечатлелся в памяти художника, и, несомненно, он был связан с образом матери. Я заметил, что некоторые детали рисунка из Уффици можно найти на «Благовещении» Леонардо, датируемом началом 70-х годов XV века, то есть созданном примерно в то же время, что и рисунок. Обратите внимание на пейзаж слева от благовествующего ангела, под крылом. На переднем плане, как и на рисунке, мы видим группу высоких скал, вертикаль которых резко контрастирует с женственными изгибами холмов. Дальше тянется равнина, залитая водой. Эта равнина напоминает нам о болотах в окрестностях Винчи. Повторяемость этого мотива говорит о том, что подобная картина прочно отпечаталась в памяти художника. Холмы, напоминающие женскую грудь, и подобное птичьему крыло возвращают нас к «первому воспоминанию» Леонардо, к фантазии о коршуне, которую Фрейд истолковывает как воспоминание о кормлении и материнской груди.

Обучение

Основой любого знания являются наши чувства…

Я пытался свести воедино отдельные фрагменты детства Леонардо, проведенного в Винчи и его окрестностях. Об эмоциональной стороне можно только догадываться – разбитая семья, отсутствие отца, тревожные сны, материнская любовь – основа всего сущего… И повседневная реальность тосканской деревни, на которую и накладывались эти эмоции. Детские годы Леонардо связаны с полетом коршуна в ясном небе, ароматом свежего оливкового масла, плетеными корзинами, очертаниями далеких холмов. Все это стало судьбой художника, превратило его в «художника-философа».

О более формальном образовании Леонардо – или об отсутствии такового – мы знаем очень мало. Из всех биографов касается этого вопроса только Вазари, и замечания его коротки и случайны. Он пишет о том, что Леонардо был блестящим, но непредсказуемым учеником:

«Обладая широкими познаниями и владея основами наук, он добился бы великих преимуществ, не будь он столь переменчивым и непостоянным. В самом деле, он принимался за изучение многих предметов, но, приступив, затем бросал их. Так, в математике за те немногие месяцы, что он ею занимался, он сделал такие успехи, что, постоянно выдвигая всякие сомнения и трудности перед тем учителем, у которого он обучался, он не раз ставил его в тупик».

Вазари также упоминает о том, что Леонардо изучал музыку. Но, что бы он ни изучал, «он никогда не бросал рисования и лепки, как вещей, более всего привлекавших его воображение». Вазари предполагает, что у Леонардо был учитель, но слово maestro, использованное им, не позволяет сделать вывод о том, был ли это школьный учитель или домашний наставник. В Винчи была scuola dell’abaco (начальная школа). Дети поступали в нее в возрасте десяти-одиннадцати лет.

Леонардо часто называл себя «omo sanza lettere», то есть «неграмотным человеком».[90] Разумеется, это не означает, что он был неграмотным в буквальном смысле слова, но языку учености – латыни – его так и не обучили. Он не получил образования, которое позволило бы ему поступить в университет и изучать там семь «вольных искусств» (названных так потому, что они не были обязательными для торговли) – грамматику, логику, риторику, арифметику, геометрию, музыку и астрономию. Леонардо прошел курс практического ученичества. Это тоже было образование, хотя проходило оно в мастерских, а не в университетских аудиториях. Леонардо учили практическим навыкам, ремеслу, а не интеллектуальным изысканиям. Такое обучение велось на итальянском языке, а не на латыни.[91] Позднее Леонардо прошел краткий курс латыни – записная книжка, заполненная латинскими словами, датируется концом 80-х годов XV века. Но на протяжении всей жизни он предпочитал пользоваться родным языком, о каком бы предмете ни шла речь.

Он писал: «В языке моей матери столько слов, что мне скорее приходится жаловаться на непонимание чего-либо, чем на недостаток слов для выражений идей моего разума».[92] Хотя порой Леонардо сознательно переходит на возвышенный, сложный язык, в целом его стиль можно назвать лаконичным, практичным, доступным и ясным. В живописи Леонардо был мастером нюансов, но в литературе он не таков. Говоря словами Бена Джонсона, его можно было бы назвать «плотником слов».

Не следует воспринимать различия между университетским образованием и художественной подготовкой слишком буквально. Искусство эпохи Ренессанса было направлено на то, чтобы сократить существующий разрыв, чтобы приравнять художника к ученому и философу. Об этом в своих «Комментариях» (1450) писал Лоренцо Гиберти, автор неповторимых врат флорентийского баптистерия: «Скульптор и художник должны владеть следующими вольными искусствами – грамматикой, геометрией, философией, медициной, астрономией, перспективой, историей, анатомией, теорией, конструированием и арифметикой». Леон Баттиста Альберти приводит аналогичный список в своей книге De re aedificatoria. Оба автора вторят великому римскому архитектору Витрувию.[93] И всеми этими дисциплинами отлично овладел Леонардо, став живым воплощением «человека Ренессанса».