Династические войны Средневековья - Дмитрий Александрович Боровков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поскольку ПВЛ на данном отрезке имеет сложный текстологический состав, следует выделить здесь первичный мотив и наложенные на него позднее вторичные сюжеты. Лейтмотивом мы, безусловно, должны признать рассказ о противостоянии Ярослава с Владимиром, который начинается в летописной статье 1014 г. (вслед за Н.И. Милютенко можно по основному содержанию условно назвать его и «Повестью о борьбе Ярослава со Святополком», уточняя, однако, что эту «повесть» следует рассматривать как составную часть гипотетического протографа Начальной летописи, а не отдельный памятник): «Когда Ярослав был в Новгороде, давал он по условию (“уроком”) в Киев две тысячи гривен от года до года, а тысячу раздавал в Новгороде дружине. И так давали все новгородские посадники, а Ярослав не давал этого в Киев отцу своему. И сказал Владимир: “Расчищайте пути и мостите мосты”, ибо хотел идти войною на Ярослава, на сына своего, но разболелся». В начале статьи 1015 г. этот сюжет продолжается, хотя позднейшее разделение единого текста на статьи заставляет одного из летописцев «возвращаться на прежнее» – то есть повторять, что «Владимир собрался идти против Ярослава», и ставить эту ремарку перед непосредственным продолжением первоначального текста: «Ярослав, послав за море, привел варягов, так как боялся отца своего». Далее текст оказался еще раз разбит вставкой, относящейся уже к «борисоглебскому» сюжету: «Когда Владимир разболелся, был у него в это время Борис. Между тем печенеги пошли походом на Русь, Владимир послал против них Бориса, а сам сильно разболелся», после чего следует уточнение: «В этой болезни и умер июля в пятнадцатый день». Эта же дата упоминается в «Памяти и похвале» Иакова-«мниха», поэтому в данном случае можно рассматривать ее как один из вероятных источников заимствования, учитывая то обстоятельство, что в плане хронологии Иаков более точен, чем составители ПВЛ. После даты смерти Владимира идет пассаж, который следует отнести к первоначальному тексту, отметив при этом, что он представляет достаточно любопытное сообщение, которое вот уже более ста лет является предметом историографической дискуссии: «Умер он на Берестове, и утаили смерть его, так как Святополк был в Киеве. Ночью же разобрали помост между двумя клетями, завернули его в ковер и спустили веревками на землю; затем, возложив его на сани, отвезли и поставили в церкви Святой Богородицы, которую сам когда-то построил. Узнав об этом, сошлись люди без числа и плакали по нем – бояре как по заступнике страны, бедные же как о своем заступнике и кормителе. И положили его в гроб мраморный, похоронили тело его, блаженного князя, с плачем»[132]. Е.Е. Голубинский полагал, что этот фрагмент заимствован летописцем из дефектного фрагмента «Сказания о Борисе и Глебе» («Анонимного сказания»), в котором, по мнению исследователя, следовало читать, что Святополк утаил смерть своего отца, а бояре, ночью проломившие помост, чтобы предотвратить возможную узурпацию власти, тайно привезли тело князя в Киев и таким образом известили об этом киевлян[133]. А.А. Шахматов принял конъектуру Голубинского, но указал, что порча текста произошла при его перенесении из «Древнейшего свода» в «Начальный свод», а тайный вывоз тела Владимира из Берестового мог быть обусловлен не стремлением бояр утаить смерть Владимира от Святополка, а исполнением погребального обряда и стремлением самого Святополка утаить смерть отца от сторонников Бориса[134]. Ю. Писаренко, рассматривая этот сюжет в контексте феномена spoliatio (разграбление имущества умершего правителя или ограбление его останков), пришел к выводу, что смерть Владимира пытались скрыть именно в интересах Святополка потому, что он опасался не соперничества с Борисом, а дестабилизации положения в Киеве[135]. Несмотря на важное историографическое значение последней гипотезы, утверждение ее автора о «поспешном погребении под покровом ночи» тела Владимира противоречит летописному утверждению о том, что погребение князя в Десятинной церкви состоялось при большом стечении народа: смерть Владимира скрывалась не в Киеве, а в Берестовом, поэтому можно предположить, что делалось это для того, чтобы окружение Владимира не успело предупредить кого-нибудь из его сыновей, вплоть до интронизации в Киеве Святополка. Из других более поздних дополнений надо отметить слова: «блаженного князя», завершающие сюжет о погребении и помещенные непосредственно перед похвалой Владимиру как «новому Константину»[136].
Исследователи неоднократно обращали внимание на то, что летописная «похвала» имеет сходство с «похвалой» Владимиру в «Слове о Законе и Благодати» Илариона. Например, А.А. Шахматов постулировал зависимость «Слова» от «Древнейшего свода». М.Д. Присёлков, напротив, предполагал между «сводом» и «Словом» идейно-политический антагонизм. Л. Мюллер пришел к выводу, что «Похвала Владимиру» может иметь «временной и литературный приоритет» по отношению к «Слову»; но в то же время не исключил, что и автор летописной статьи испытал на себе влияние Иларионовых идей. Приведем для сравнения оба текста. В «Слове» Илариона о Владимире говорится: «О подобный великому Константину, равный <ему> умом, равный любовью ко Христу, равный почтительностью к служителям его! Тот со святыми отцами Никейского Собора полагал закон народу <своему>, – ты же, часто собираясь с новыми отцами нашими – епископами, со смирением великим совещался <с ними> о том, как уставить закон народу нашему, новопознавшему Господа. Тот покорил Богу царство в еллинской и римской стране, ты же – на Руси: ибо Христос уже как и у них, так и у нас зовется царем. Тот с матерью своею Еленой веру утвердил, крест принеся из Иерусалима и по всему миру своему распространив <его>, – ты же с бабкою твоею Ольгой веру утвердил, крест принеся из нового Иерусалима, града Константинова, и водрузив <его> по всей земле твоей. И, как подобного ему, соделал тебя Господь на небесах сопричастником одной с ним славы и чести <в награду> за благочестие твое, которое стяжал ты в жизни своей»[137].
Если в «Слове» Илариона сравнение Владимира с Константином условное, то составитель «Похвалы Владимиру» не только сопоставляет их по подобию, но и отождествляет: «То новый Константин великого Рима; как тот крестился сам и людей своих крестил, так и этот поступил так же. Если и пребывал он прежде в скверных похотных желаниях, однако впоследствии усердствовал в покаянии, по слову апостола: “Где умножится грех, там преизобилует благодать”. Удивления достойно, сколько он сотворил добра Русской земле, крестив ее. Мы же, христиане, не воздаем ему почестей, равных его деянию. Ибо если бы он не крестил нас, то и ныне бы еще пребывали в заблуждении дьявольском, в
