Династические войны Средневековья - Дмитрий Александрович Боровков

из них дочь нашего притеснителя герцога Болеслава, вместе с которой поляками был послан Рейнберн, епископ Колобжегский», а «упомянутый король, узнав, что его сын по наущению Болеславову намерен тайно против него выступить, схватил того [епископа] вместе с этим [своим сыном] и [его] женой и заключил в темницу каждого по отдельности». Рейнберн скончался в заточении. «Болеслав же, узнав обо всем этом, не переставал за него мстить чем только мог. После этого названый король умер, исполнен днями, оставив все свое наследство двум сыновьям, тогда как третий до тех пор находился в темнице; впоследствии, сам ускользнув, но оставив там жену, он бежал к тестю…» (Перевод А.В. Назаренко). Последняя фраза Титмара («Post haec rex ille plenus dierum obiit, integritatem hereditatis suae duobus relinquens filiis, tercio adhuc in carcere posito, qui postea elapsus coniuge ibidem relicta ad socerum fugit»)[78] является предметом догадок[79], и, невзирая на единодушие исследователей в том, что упомянутым сыном Владимира и зятем Болеслава был туровский князь Святополк, ведутся споры как относительно того, кого именно еще имел в виду мерзебургский епископ в качестве двух оставшихся наследников киевского князя, так и относительно того, оставался ли Святополк в темнице до кончины отца (adhuc in carcere posito), и бежал ли он из нее «сразу»[80] или «впоследствии» (postea). Наречие postea переводится как «далее» и «впоследствии», тогда как немедленность действия, скорее всего, выражалась бы наречием subito. Таким образом, о немедленном бегстве Святополка к тестю сразу после смерти Владимира говорить не приходится. Сложнее обстоит дело с вопросом о том, кого именно имел в виду Титмар, говоря о двух наследниках Владимира. Кроме Святополка он упоминает в своей хронике только Ярослава, но, так как Святополк, по Титмару, не мог быть наследником Владимира, потому что находился в темнице, сам Владимир вряд ли мог оставить свое «наследство» Ярославу, потому что, согласно ПВЛ, перед смертью готовился выступить в поход против него. Подходящими кандидатами являлись бы Борис и Глеб[81], но это предположение может оставаться лишь догадкой, поскольку ни об одном из них Титмар ничего не сообщает, и на основании текста хроники в качестве наследников Владимира можно подразумевать любого из его сыновей (за исключением скончавшихся к тому времени Изяслава, Вышеслава и, возможно, Всеволода, который иногда отождествляется с «конунгом Виссивальдом», согласно исландским сагам об Олаве Трюгвассоне посватавшимся к вдове шведского конунга Эрика Победоносного Сигрид Гордой, велевшей ночью после пира сжечь его вместе с другими женихами)[82].

Еще одно расхождение существует относительно датировки брака Святополка с дочерью Болеслава и заговора против Владимира. Одни исследователи, вслед за немецким историком Р. Рёпелем, считают, что он имел место в 1012 г.[83] Другие, вслед за П.В. Голубовским, полагают, что он состоялся позже – в 1014 или 1015 гг.[84] Камнем преткновения в данном случае является другой фрагмент из хроники Титмара Мерзебургского, в котором он сообщает, что после заключения в мае 1013 г. в Мерзебурге мирного договора между Болеславом I и немецким королем Генрихом II поляки напали на Русь при немецкой и печенежской поддержке, так как приверженцы первой гипотезы считают, что нападение Болеслава в 1013 г. и было той самой местью за арест дочери и зятя, а приверженцы второй гипотезы считают, что война 1013 г. с арестом Святополка никак не связана. На наш взгляд, гипотеза Рёпеля, адекватнее, чем гипотеза Голубовского, позволяет интерпретировать информацию Титмара: в этом случае устанавливается логическая связь между двумя фрагментами произведения и не приходится искать гипотетических проявлений мести Болеслава вне контекста.

Примерно в это время на Руси происходил новый этап «окняжения» земель, вызванный смертью княжившего в Новгороде Вышеслава, в ходе которого свои волости получили Борис и Глеб, – причем Борис был представлен преемником на ростовском столе своего брата Ярослава[85], который, заняв место Вышеслава в Новгороде, через некоторое время отказался посылать в Киев дань. В «Истории Российской» В.Н. Татищева (1686–1750) смерть Вышеслава датируется 1010 г.[86], однако последнее исследование «татищевских известий», осуществленное М.Б. Свердловым, демонстрирует несостоятельность некоторых построений, относящихся к политической истории Руси начала XI в.[87] Впрочем, уязвимость хронологических выкладок, а еще более гипотез, сформулированных Татищевым, отнюдь не мешает исследователям утверждать, что в последние годы правления Владимир предпринял последнюю реформу, призванную радикально изменить принцип наследования верховной власти.

По мнению Татищева, Владимир рассчитывал передать власть своему старшему сыну от брака с царевной Анной Борису, в обход сыновей от других браков[88]. Поскольку и в ПВЛ, и в «Анонимном сказании» Борис и Глеб называются сыновьями «болгарыни», следует подчеркнуть, что гипотеза об их византийских корнях основывается на факте, появлением которого мы обязаны составителю «Тверского сборника», летописного памятника первой трети XVI в.: именно он первым назвал Бориса и Глеба сыновьями византийской царевны[89]. Достаточно позднее происхождение этого текста может объяснить нам причины подобного утверждения. «Тверской сборник» был составлен в период, когда в Московском государстве активно формировались «имперские представления», обусловленные установлением родственных связей московских князей с последней византийской династией Палеологов, через брак Ивана III с Софьей (Зоей) Палеолог (1472), которые сформировали идеологические предпосылки к принятию царского титула Иваном IV (1547). Поэтому не исключено, что составитель «Тверского сборника» мог создать по заказу великокняжеского правительства своеобразный «исторический прецедент». Эту же версию повторяет более поздний свод XVI в., известный как «Новый Владимирский летописец»[90].

С.М. Соловьёв отмечал: «Любопытно, что в летописи Иоакима матерью Бориса и Глеба названа Анна – царевна, причем Татищев соглашает свидетельство киевского летописца о болгарском происхождении матери Борисовой тем, что эта Анна могла быть двоюродною сестрою императоров Василия и Константина, тетка которых, дочь Романа, была в супружестве за царем болгарским. Если б так было, то для нас уяснилось бы предпочтение, которое оказывал Владимир Борису, как сыну царевны и рожденному в христианском супружестве, на которое он должен был смотреть как на единственно законное. Отсюда уяснилось бы и поведение Ярослава, который, считая себя при невзгоде Святополка старшим и видя предпочтение, которое оказывал отец Борису, не хотел быть посадником последнего в Новгороде и потому спешил объявить себя независимым»[91]. В этом «синтетическом» виде гипотеза о происхождении Бориса и Глеба существует и по сей день, продолжая вызывать множество вопросов.

Попробуем в них разобраться. С одной стороны, на болгарское происхождение Бориса может указывать его княжеское имя, которое носили два правителя Дунайской Болгарии; гипотеза о том, что его матерью являлась не дунайская, а волжская болгарыня (которую Владимир мог привезти с собой из похода на Волгу в 985 г.)