Катарсис (СИ) - Аверин Евгений Анатольевич

Управляющий Рыбин давно нанял помощников. Он слывет умелым хозяйственником и к нему приезжают учиться. Действительно, есть преданные ученики. Вербовал их он сам, но на присягу приводит ко мне. За свое сельское хозяйство я спокоен.

Мысли прервались милым воркованием. Алена позвала обедать. Готовят нам прекрасно, но пришлось переменить несколько поваров, пока не появилась Глаша из староверов. По рекомендациям того же Алексея, держателя явочного трактира. Блюда простые, но в них такая энергия, какую встретить редкость. На столе много фруктов даже зимой. Это не исключение. Многие помещики имеют оранжереи и выращивают не только яблоки и груши, но и хорошие сорта вишни, черешни, слив, абрикосы и персики, виноград, арбузы и дыни. Промышленных масштабов такое садоводство не достигает, но обеспечивает своих хозяев полностью.

Перед самым Рождеством я получил плохую новость. На Охтинском пороховом заводе взорвалась экспериментальная лаборатория. Причем, во время опытов с нашими бездымными порохами. Засядко сам не пострадал. Два человека погибли. Сейчас все работы остановлены до особых распоряжений.

Это погрузило меня в раздумья и уныние. А не преждевременно ли все это? Мне этот порох зачем? Стрелковым оружием я пока не занимаюсь. Подобие кольта сделают и на обычном порохе. Орудия с тем белым порохом, что есть, или разрывает или полет ядра не предсказуемый из-за крайне неравномерного горения. Оружием я в таможне мало занимался. Помню, что доведение до ума бездымного пороха шло очень долго. Лет сорок, если не больше. А у меня нет ни специалистов, ни лабораторий нужного уровня. Да и желания пока тоже нет.

Те оружейники, кого удалось сманить к себе, а некоторых и просто купить, долго продумывали патрон современного типа. И на Крещение, мне в утешение такие патроны принесли. Пока десять штук. Блестящие латунные цилиндры обжимают темную свинцовую пулю привычного вытянутого вида. Почти во все дно кругляш капсюля.

— Андрей Георгиевич, все по чертежам, — начальник оружейной лаборатории заглядывает в лицо, — так ли получилось?

— С виду вроде так, — пересыпаю я изделия в руках.

— Я вот чего хочу спросить, — опустил голову главный оружейник, — говорят, что вы теперича нас отсюда не выпустите?

— Не выпущу. Ты же сам присягу давал. У тебя жалование в трое от прежнего. Дом каменный. Жена в нарядах наилучших. Дети в костромской гимназии пристроены. Выучатся, по твоим стопам пойдут. Что не так?

— Дак так-то так. Я не про то.

— А про что?

— Когда еще я предложил капсюли отдельно втыкать, а вы не согласились, то тогда еще подозрительно стало. Такое новшество, а впечатления не произвело. И стрелял бы тот пистоль пять раз подряд. Ухватились бы заводчики за такую идею. И господа офицеры для себя купят. Ан, нет. Таким вас не пронять. Но теперь ясна задумка.

— Говори прямо уже!

— Боимся, что живыми не выпустите.

— С чего это?!

— После таких изобретений страшно по земле ходить. А я видел оружие самое новое, и австрийское и французское. Знаю, что к чему, и как оно потом получается. Любого мастера за такое у нас закопают. За границей приголубят, но под присмотр возьмут. А у нас жизни не дадут. Изобретение заберут, а изобретателя побоку. И то это за лучшее для него, — главный оружейник тяжело засопел, — это если вещь придумал выгодную, но безобидную. А ежели такую, как эти патроны, то головы не сносить. Уж такой здесь обычай. И был, и будет впредь. Я пожилой уже, а ребят жалко.

— Все, понял. Рано их жалеешь. Вот что за дикий народ? Языком не треплитесь, и не будет к вам никаких вопросов. Сами под чужих не подставляйтесь. Вас же постоянно наставляют, как себя вести. Ни один волосок с вас не упадет. Так что не бойтесь ничего, кроме самих себя. Но я слышу, что ты имеешь ввиду. Обычаи такие остались там, снаружи. В государстве. Здесь мы их меняем. Единственно, предательства не прощу. А за патроны благодарю. И всем по сто рублей ассигнациями премия. Сейчас же иди к казначею, пусть выдаст, — я пишу короткую записку.

В чем-то он прав. Свои придумки показать, надо счастливый случай иметь. Сказка про Левшу не на пустом месте появилась. Охотников до чужого плода много. Пример старого Пуадебара и Соболевского показателен. Надо к оружейникам зайти отдельно с душевным разговором.

Я смотрю на патроны: большие, калибром одиннадцать миллиметров. И очень похожие на будущие. Не какая-то там бумажная гильза. И капсюль настоящий, и пуля привычная коническая. Только порох в них обычный черный. Белый не готов еще к делу. И с остальными бездымными порохами все встало. Одному человеку даже с учениками и подсказками не потянуть такой уровень и такое количество опытов. Только если лет за двадцать.

— Ты, вот что, друг ситный, — доверительно киваю главному оружейнику, — идея тебе понятна. Если есть желание, то можешь сделать оружие под такой патрон.

— Нечто доверите?

— А кому еще мне доверять? Вот смотри.

Я рисую примитивно винтовку со скользящим затвором, как у Бердана. Потом револьверная схема. А под конец отвод пороховых газов. Пыхтящий оружейник прижимает к груди листки.

— Ничего не говори, — машу я рукой, — это тебе только подумать. Может, что свое интересное выродишь. Твоим именем и назовем.

Зима, это время для раздумий и совещаний. Все мои «вассалы» меня посетили, со всеми переговорил. Я для них вроде живого божества. Особенно после того случая с выстрелом Егора. Считают меня даже бессмертным. Даже Петр с Кириллом. И Домна тоже говорит, что без промысла Божия таких чудес не бывает. И пристально приглядывается. Есть, к чему.

Я уже семь лет здесь. Попал в двадцать пять. Сейчас тридцать три. Но есть один нюанс. По мнению близких я не изменился. Только если немного. Сейчас бы мне быть солидным барином в полном рассвете сил. А у меня все те же бесенята в глазах и та же внешность. То, что подтянут, можно списать на ежедневную гимнастику. А вот ощущения тела не спишешь.

Я же помню, как это было в той жизни. После двадцати пяти. Да что там, и раньше начались проблемы со связками. Амплитуда движений оставалась. Да и что ей не быть, если поддерживаешь ежедневно. А вот качество начало страдать. И если в двадцать три я легко и, самое главное, без последствий мог с разбегу кувыркнуться на полу или асфальте, то в тридцать три от таких фокусов легко бы уже не отделался. А сейчас этой тяжести и скованности нет.

Алена это тоже видит и немного переживает. Когда я ее встретил, она была пятнадцатилетней девчонкой. Сейчас прекрасная молодая женщина двадцати двух лет. Следит за собой с моей подачи. Все восторгаются точеной фигуркой и подтянутыми формами. Слывет одной из первых красавиц губернии. Я ее успокаиваю, что мой вид лишь результат чистого воздуха и воды. И сам в это стараюсь верить.

Мои ракетчики к началу марта порадовали. Ручную ракету пришлось уменьшить по длине до метра за счет камеры сгорания. Но большая дальность тут не нужна. Диаметр теперь двенадцать сантиметров. Все равно бандура здоровая получилась.Время подрыва вышибного заряда выставляется прямо на ракете. Есть неудобство. Запуск производится от отдельного капсюля. А его сначала вставить нужно в гнездо через отверстие в пусковой трубе. И попасть в отверстие ракеты. Расчет из двух человек. Один наводчик другой помощник. Перезарядка после тренировок занимает около тридцати секунд.

Мы выехали на полигон. Первый запуск в моем присутствии доверили Кириллу. Он в рыжем кожаном плаще поверх отделанной золотыми шнурами бекеши, маске и круглых очках. Вид совершенно стимпанковский. Труба в полтора метра. Блестит на солнце. Ракета заряжена. Помощник вставляет капсюль и взводит курок. Кирилл наводит на все тот же макет корабля из досок, орет, как учили: «Выстрел!». Палец в перчатке дергает спусковую скобу.

Щелкает курок. Бахает в задней части трубы. Дым с огнем вырывается плотной струей из сопла. Мы использовали для дешевизны черный порох и как топливо, и как вышибной заряд. Сделаны несколько пробных образцов с миленитом, но требуют доработки подрыва. И мелинит очень дорог.