За пять минут до января - Алиса Лунина

каких-то третьих лиц, словно бы он никто — посторонний, чье мнение не принимается в расчет.

Он часто думал о причинах, заставивших Катю так поступить. Винил себя — дескать, он слишком много времени посвящал работе, видимо, жене не хватало внимания, и потом, конечно, сказалось хроническое отсутствие денег (в то время он, будучи никому не известным композитором, зарабатывал совсем мало, жена сетовала на вечное безденежье), а ее новый муж получал миллионы.

Андрей долго переживал из-за отъезда жены и сына, воспринимая случившееся как предательство, трагедию. Он всегда считал, что истинные отношения проверяются тем, как ты переживаешь отсутствие любимого человека, разлуку с ним. Так вот теперь он знал, что действительно любил жену, потому что ее отсутствие было болезненным — каждый предмет в их квартире, любая набережная, улица, по которым он ходил вместе с Катей, кричали о том, что он остался один. А осознание того, что он не может принимать участия в воспитании сына, причиняло невозможную боль.

После развода он долго не мог работать, вообще не подходил к роялю, потом что-то стало меняться, его композиции неожиданно заметили, оценили, стали поступать предложения, о которых раньше он только мечтал, наконец, ему стали очень хорошо платить. Он даже подумал, что есть странная ирония судьбы, некая усмешка в том, что прежде с Катей они представляли, как когда-нибудь он станет известным, у них будут деньги, и вот теперь, когда это действительно случилось, ни успех, ни деньги больше не имели смысла. Он много работал, находя в музыке спасительную отдушину, заглушал работой боль, он почти научился жить с ней, но… Несколько месяцев назад его вновь накрыло девятым валом тоски, лишающей сил и вдохновения, которые были так необходимы ему для сочинения серьезной музыки.

Андрей вздрогнул, увидев на мобильном высветившийся номер Лизы. С минуту он колебался, отвечать или нет, потом, сделав вид, что забыл телефон на столе, ушел курить во двор.

Уже стемнело. Андрей стоял на крыльце и смотрел на огромные, словно бы художественно выписанные мастером, снега, снежинки, кружащиеся в воздухе. Красиво… Он вспомнил строчки из песни «Снежинки», написанной им как-то за несколько часов, на спор, еще в студенчестве. Удивительно, но песню сейчас поет вся страна!

Воздух пахнет Новым годом,

Радостный на вкус,

Он от каждого порога

Прогоняет грусть…

«Вот бы прогнать грусть и от этого порога», — усмехнулся Андрей.

Он стоял так долго-долго, ему не хотелось возвращаться в дом, где на столе лежал телефон с одним пропущенным вызовом, а то и с несколькими (Лиза обычно имела обыкновение звонить настойчиво — до тех пор, пока он не ответит). Он не знал, что ей сказать… Потому что боялся обидеть, ведь любого человека больнее всего можно обидеть нелюбовью.

Он корил себя за то, что тогда, весной, позволил этим отношениям развиваться. Надо было разорвать их отношения еще тогда, а он все надеялся, что у них с Лизой еще что-то может получиться; и потом, она, конечно, произвела на него впечатление… Такая незаурядная женщина никого не оставит равнодушным. Да, по отношению к Лизе можно было испытывать любые чувства: восхищение, зависть, гнев, обожание — все, что угодно. Все, кроме равнодушия. Вот и он сначала попал под ее чары, порой на съемочной площадке (когда они работали на одном проекте), он застывал, любуясь ею, — Лизе удивительно шли роскошные костюмы девятнадцатого века. Его восхищали ее талант и потрясающая работоспособность (он всегда знал, что она талантливая актриса, и ее невероятный успех ею честно заслужен), а главное, ему было приятно, что он удостоился внимания такой женщины. И потом, он старался забыть Катю, искал утешение в новых отношениях.

Но как безжалостно показало время, у них с Лизой вряд ли могло получиться что-то серьезное. Слишком уж они были разные. Полное несовпадение во всем — как два противоположных полюса. Их отношения были обречены, они только мучили друг друга, и, понимая это, он чувствовал перед ней сильную вину. Он не хотел морочить ей голову, давать пустые обещания, обнадеживать, заставлять страдать.

Андрей так и не понял, какая Лиза настоящая. Все-таки в этой ослепительной, надменной женщине, капризной, переменчивой по сто раз на дню, было много искусственного, нарочитого, словно она забывала, где роли, а где жизнь, и слишком часто заигрывалась. Но одно он знал точно — она достойна настоящих серьезных чувств! «Она достойна большего, чем могу дать я!»

Снежинки кружились в воздухе, и, глядя на этот снежный вальс, Андрей подумал, что если японские исследования о том, что на кристаллы влияет любая негативная информация (в том числе дурные, бранные слова), верны, то они с Лизой своими ссорами (которых в последнее время было так много!), резкими словами, несправедливыми упреками испортили много прекрасных снежинок.

Он вернулся в дом и увидел еще три пропущенных вызова от Лизы. «Зачем мы мучаем друг друга? — вздохнул Андрей. — В этой жизни двум людям так сложно встретиться, но еще сложнее, оказывается, расстаться, даже если они оба давно поняли, что их встреча не была счастливой».

* * *

«Вот это да!» — ахнула Олеся, увидев машину родителей, на которой собиралась ехать в Бабаево. Она была завалена снегом. Олеся принялась расчищать джип отца, а снег, пушистый, самый что ни на есть новогодний, все падал и падал, словно бы в небе образовалась бездна.

«Этак я до Бабаева, чего доброго, не доберусь!» — усмехнулась Олеся, садясь за руль. Тем не менее отступать было поздно, и она поехала навстречу намечающейся метели.

В дороге она слушала любимые радиостанции; забавно, но почти на каждое второе 31 декабря крутили песню «Снежинки» композитора Андрея Савицкого. Ту самую, которую Олеся исполняла на кастинге. Она и сейчас подпевала известному певцу своим простуженным голосом:

Все сверкает и искрится,

На елке огни,

Счастье рядом,

Счастье близко

Руки протяни!

Все-таки замечательная песня! — улыбнулась Олеся.

Ей удалось относительно быстро выехать из Москвы (пробки, с учетом праздника, могли быть и больше), но в какой-то момент, когда она уже проехала большую часть пути, ее машина забуксовала в снегу. У Олеси в голове мгновенно пронесся табун тревожных мыслей: а что, если она здесь застрянет, да еще надолго?! Она яростно нажала на газ — ну же давай! И джип, взревев, тяжело вышел из колеи.

По пути он буксовал еще пару раз, и то, что Олеся все-таки