Дева Баттермира - Мелвин Брэгг

Вскоре они уже наслаждались прекрасным хересом.

Весьма небрежно Хоуп упомянул о своих «пустяковых ранениях», между прочим рассказав о тех «мелких стычках», в которых ему довелось принимать участие, и совсем уж было собирался перейти к своей просьбе, когда доктор Эдмонсон и сам озвучил его желание:

— О, без сомнения, вам нужен запас опия.

Хоуп рассеянно кивнул, с полным безразличием глядя в сторону. Он частенько это делал, вот только теперь он рассматривал прекрасной ручной работы медицинский ящик из красного дерева, оснащенный десятком маленьких ящичков с латунными ручками, восхитительный набор инструментов для опытов — тюбики, банки, различной длины трубки. Его взгляд неторопливо скользил по вещам в кабинете, оценивая солидную библиотеку, расставленные повсюду классические бюсты, в этой комнате веяло духом Просвещения.

— Я вижу, вы образованный человек, доктор Эдмонсон.

— Ну что вы, полковник, мои познания весьма скромны. Здесь, в Кесвике, все мы, образованные люди, стараемся держаться вместе. Наверняка вам еще пока не довелось услышать о нашем изобретательном картографе и замечательным основателе музея Питере Кроствейте. А еще о мистере Отли, нашем выдающемся геологе, или же о мистере Поклингтоне, чьи уникальные архитектурные сооружения украшают острова и берега Дервентуотера. В нашем маленьком городке, знаете ли, есть немало людей, которые весьма интересуются последними достижениями и открытиями в самых различных областях науки. Если вам доведется задержаться у нас чуть подольше, нежели вы полагали ранее, я бы с удовольствием представил вас нашему скромному обществу.

Полковник рассеянно отговорился, вскользь упомянув, что он — перелетная птица. Еще пара-тройка дней, и жизнь его потечет по иному руслу, однако красоты здешних мест весьма впечатлили его и оставили свой след в его сердце.

— Жаль, что все так складывается, — ответил доктор, — однако завтра мне необходимо отбыть во Францию. Полагаю, моя поездка займет не менее трех месяцев.

— Верите ли, Лондон почти опустел. Почитатели Наполеона тотчас же после заключения Амьенского мира бросились в Париж, дабы поцеловать землю, по которой ходил их кумир.

— Признаться, меня нисколько не восхищает этот человек, — заметил Эдмонсон. — Более того, некоторые мои друзья придерживаются того мнения, будто это истинный дьявол во плоти. Однако, надо отдать должное, его Метод и Логика заслуживают истинных похвал. Теперь, когда наше правительство подписало мирный договор, мы могли бы кое-чему поучиться у него. Эта страна, сэр, чрезвычайно нуждается в Методе и никогда раньше не пожинала плоды Логики. Вы со мной не согласны?

Посетитель лишь молча кивнул и поднялся, направившись к книжным полкам, словно они неодолимо влекли его. Ему не терпелось поскорее завершить этот никчемный разговор на общие темы и перейти к цели своего визита сюда. Коль скоро доктор Эдмонсон намеревался задержаться во Франции на целых три месяца, то стоило запасти опия как можно больше, иной возможности ему не представится.

— Я вижу, у вас есть «Элементы медицины» Джона Брауна[12].

— Да, действительно, сэр. — Доктор Эдмонсон поднялся. — Подписана самим автором.

Он снял книгу с полки и открыл ее, показывая автограф светила, чье влияние на медицину тех времен было неоспоримо выше влияния всех прочих мировых знаменитостей. Однако же его употребление и поддержка опия вызывали немалые дебаты со стороны его оппонентов.

— Я учился у него в Эдинбурге и был горячим сторонником его учения, в противовес взглядам кулленистов[13] и бруссеистов[14] с их дурацкими пиявками. Я надеюсь повстречать Бруссе в Париже и вызвать его на откровенную дискуссию по данному поводу.

Рассеянно листая книгу, Хоуп обнаружил место, где Браун описывал множество заболеваний и увечий, при которых опий, весьма и весьма облегчал страдания больного.

— Это — моя библия, сэр, — с гордостью произнес Эдмонсон, он даже зачитал несколько строк из перевода Беддо. — Вам правильно посоветовали прийти ко мне, сэр. Опий, который я хочу предложить вам, самый чистый. Настойка здешнего приготовления, ее называют ланкастерскими черными каплями, уж поверьте, очень низкого качества и в некоторых случаях, если употреблять ее не слишком осмотрительно, может нанести немалый вред. Но, если уж говорить откровенно, полковник, представления не имею, как весь этот работный люд на Ланкастерских рудниках, впрочем, как и многие местные жители, смогли бы обходиться без подобного зелья. Вот уж истинно, черные капли — опий для простого народа, настолько он низкопробен. Тот опий, что продаю я, не вызывает ни сонливости, ни излишнего возбуждения. Какое количество капель вы употребляете?

— Не больше пятидесяти за раз, — солгал Хоуп, — я пользуюсь им лишь иногда, во время приступов ревматизма…

— Понимаю… Я обеспечу вас надлежащим запасом. Если уж вам приходится путешествовать, то куда надежней полагаться на давно проверенное средство.

Пока хирург занимался приготовлением опийной настойки, Хоуп, невероятно обрадованный открывшейся перспективой и уверенный, что весьма удачно разыгрывает собственную роль, пустился в пространные описания тех дней, что провел в компании курильщиков опия в Константинополе. Он живописал во всех деталях, как и в котором часу они собираются, какой ритуал ежедневного приема опия проводят. Он отлично представлял себе, насколько эксцентричен доктор Эдмонсон, по какой экзотике тоскует душа хирурга. Длительная война с Францией перекрыла все границы и означала, что у врача не было ни малейшей возможности повидать мир. Завороженный рассказом Хоупа, он даже бросил работу, отправив слугу в трактир за холодной курицей и овсяным печеньем. Ему до чрезвычайности хотелось заручиться дружеским расположением человека, столь искушенного в путешествиях, который способен вести бесконечные рассказы о далеких странах, о которых он — врач из глухого провинциального городка — мог лишь мечтать темными, сырыми зимними вечерами, в холодном северо-западном уголке острова, ведшего войну едва ли не с целым миром.

— Вам следует встретиться с моим другом мистером Колриджем, — в разговоре заметил доктор Эдмонсон. — Я напишу ему записку, и вы ему ее вручите. Загляните к нему в Грета-Холл, ваш хозяин гостиницы проводит вас туда. И не бойтесь потревожить мистера Колриджа: он говорил мне, что подобные вторжения ему лишь в радость.

Столь неожиданное предложение было сделано исключительно ради поддержания интересной беседы с необыкновенным посетителем и уж ни в коем случае не с целью в чем-то превзойти его. Тем не менее доктор Эдмонсон все же позволил себе слегка похвалиться добрым знакомством со столь знаменитым пациентом, «поэтом и метафизиком — мистером Колриджем, который также пишет для газеты «Морнинг пост». Это очередное упоминание о газете прозвучало тревожным звоночком для Хоупа. Список несомненных достоинств мистера Колриджа рос на глазах: «умнейший человек во всем Королевстве, один из самых выдающихся ученых, логикой способный превзойти самого Аристотеля; величайший поэт, единственный из многочисленной лондонской клики». И по мере того, как он рос, Хоуп, продолжая мило улыбаться и вовремя вставлять восхищенные реплики, все больше склонялся к совершенно определенному и категоричному решению никогда и ни при каких обстоятельствах не встречаться с мистером Колриджем.

Надо признать, утром следующего дня доктор Эдмонсон весьма сожалел, что оказался настолько несдержан во время разговора, однако поездка на юг и новые впечатления очень быстро стерли из памяти его досадную оплошность. Стремясь произвести на высокого гостя как можно более благоприятное впечатление, хирург не только расписал все совершенства знаменитого поэта, заодно рассказав о весьма близких отношениях с ним, но также, как бы между прочим, упомянул о неуплаченных долгах, о расписках и счетах, в которых запуталась семья, о долгих приступах меланхолии, которые повергали Колриджа в полное отчаяние и подталкивали к мыслям о самоубийстве и об убийстве жены. Рассказал он и том, что Колридж не раз сожалел о существовании собственных детей, о его бесконечных беспорядочных романах с женщинами, как его круга, так и далеких от него. По мнению доктора Эдмонсона, все это говорило о его безусловной гениальности, которой, несомненно, способствовали частые употребления опия, спасавшие Колриджа как от ревматических болей, так и от прочих неприятностей.

— Уж мы-то, врачи, хорошо знаем души наших друзей, — многозначительно заметил он, — особенно если они к тому же являются и нашими пациентами. Боюсь показаться несколько неосмотрительным, но я всецело полагаюсь на ваше благоразумие. Простите, что рассказываю вам все это, но думаю, что доведись вам провести в обществе мистера Колриджа несколько часов, и он сам доверится вам, я в этом нисколько не сомневаюсь.