В черных песках - Морис Симашко

Морис Давидович Симашко

В черных песках

Дорогой памяти Бориса Андреевича Лавренева

Пощади мое сердце

И волю мою укрепи

Потому что мне снятся костры

Эти кони истлели,

И сны эти очень стары

Почему же мне снова приснились.

Нет, это сны революции!

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Комиссар Савицкий задумчиво смотрел в мерцавшую ночными светляками пустыню. Восемь дней и ночей по плоским такырам и сыпучим барханам гнался отряд за бандой. Сегодня ночью ее остатки укрылись за стенами старой крепости. Особый отряд атаковал ее на рассвете вместе с колючим ветром «афганцем». Ворвавшись туда, увидели только стреляные гильзы да несколько трупов. Кровавого Шамурад-хана среди них не было. Главарь белобасмачей исчез вместе со своим помощником — жандармским приставом Дудниковым. Обыскали каждый могильник, каждый сухой кустик, но никого не нашли. Ровный упругий ветер пустыни быстро засыпал гильзы и трупы…

К вечеру «афганец» стих. Расставив секреты, отряд спал. Измученные кони всхрапывали у древней стены.

Комиссару не спалось. Нервное напряжение последних дней и глухой клокочущий кашель вызвали болезненную бессонницу. Не давала покоя мысль: куда мог деться Шамурад-хан? Но пустыня после песчаной бури дышала легко и спокойно. Вид темных крепостных стен на фоне мягкого бархатного неба успокаивал и заставлял думать о чем-то неведомом, давно минувшем.

— Шел бы спать, Григорий.

Комиссар оторвался от своих мыслей и повернулся к часовому. Плечистый сормовец Телешов называл его по старой партийной кличке, под какой знали его на заводе. А настоящее-то его имя — Николай.

Внизу, в покинутом разрушенном ауле, залаяла собака.

— Бедно тоже живут тут… — Телешов ткнул в темноту спрятанной в рукав самокруткой. — Я думал, хуже, чем у нас, в Нижегородской, не найдется голи. А тут два барана да штаны — хозяин..

Комиссар молчал. Телешов уперся сапогом в отколовшийся кусок стены, и тот мягко покатился вниз, в темноту. Не успел затихнуть шорох от падающей глины, как оба насторожились. Возле большого могильника, где сложены были боеприпасы, послышался неясный шум. Крепость охранялась со всех сторон, и никого чужого здесь быть не могло…

Над могильником поднялся кто-то в мохнатой шапке и неслышными шагами двинулся в сторону, на мгновение остановился, потом направился прямо к ним.

— Стой! — негромко приказал Телешов и щелкнул затвором карабина. Человек остановился в трех шагах…

Комиссар зажег спичку. На него в упор смотрели черные немигающие глаза. Космы темной бараньей папахи свисали на лоб и узкие точеные скулы. Неизвестный стоял спокойно и ждал. Когда загорелась вторая спичка, он что-то коротко сказал. Комиссар уловил имя Шамурад-хана.

— Вот что, Степан: разбуди Рахимова, пусть с ним поговорит!..

Пока часовой ходил, ночной гость стоял как изваяние и смотрел куда-то в степь. Комиссара встревожил этот взгляд, и он правой рукой нащупал рукоятку нагана.

Подошел взводный Рахимов с фонарем. Комиссар внимательно разглядывал гостя. Это был молодой туркмен, лет двадцати. Худое бесстрастное лицо его ничего не выражало. Такими же бесстрастными и холодными были глаза. Он смотрел прямо, не мигая.

Рахимов о чем-то спросил у него вполголоса. Тот, как бы нехотя, что-то ответил.

— Говорит, нет Шамурад-хана, бежал. А сам в наш отряд хочет… перевел Рахимов. Пока он говорил, гость настороженно смотрел на него.

— Спроси его, как он попал в крепость, — сказал комиссар.

Гость, ничего не ответив, повернулся и пошел к могильнику. Телешов хотел его остановить, но комиссар сделал знак рукой и пошел за неизвестным.

В отряде уже никто не спал. Группа бойцов собралась возле могильника. Командир Пельтинь, высокий сухощавый латыш с рукой на свежей перевязи, как всегда, молчал и угрюмо смотрел на гостя. Тот уверенными движениями разбрасывал сухой бурьян у края древней полуразрушенной ниши. Под ним оказался узкий глубокий проход. Гость прыгнул туда и исчез в темной впадине. Бойцы переглянулись. Комиссар шагнул вперед.

— Давай я раньше!.. — сказал Рахимов и, взяв фонарь в одну, а маузер в другую руку, полез вниз. Вслед за ним спрыгнул сменившийся с поста Телешов. Последним в темную дыру спустился комиссар.

Вниз вели неровные каменные ступени. Комиссар насчитал их уже двести, а конца спуска не было видно. Но вот он кончился. Теперь они шли по ровной, выложенной плоским желтым кирпичом галерее. Временами приходилось нагибаться. Вскоре начался подъем, и минут через пять они оказались в большой пещере. Перебравшись через камни, которыми был засыпан вход в нее, вышли к подножию скалы.

Крепость темным пятном выделялась на фоне пустыни. Рахимов осмотрелся, потом несколько раз поднял и опустил фонарь. Из крепости ответили тем же.

— А где же этот парень? — спросил комиссар.

— Вот… только был сейчас…

Телешов растерянно оглядывался и разводил руками.

— Эй, джигит! — позвал Рахимов.

Никто не отозвался. Комиссар озабоченно покачал головой, оглянулся на пещеру, и они медленно пошли к крепости. Пройдя полдороги, комиссар вдруг снова увидел молодого туркмена, который спокойно шел рядом с ним.

— Фу-ты черт! — выругался с сердцем Телешов. — Откуда это ты взялся?

Рахимов спросил по-туркменски. Тот что-то ответил.

— Говорит, все время там стоял, — перевел Рахимов.

— А почему не откликался?

— Молчит…

Командир развернул карту. Положение стало ясным. Шамурад-хан с тремя-четырьмя ближайшими приспешниками ушел по подземному ходу, прорытому еще во времена Сасанидов. Путь в горы был для него открыт.

Покамест командование отряда совещалось, молодой туркмен безучастно стоял в стороне. Перебросившись с ним несколькими фразами, Рахимов сказал, что он назвался Чары Эсеном, чабаном. Знает он ход под землей потому, что жил в этом ауле, возле крепости. Почему хочет в отряд, не говорит.

— Что ж, возьмем его? — спросил комиссар. Рахимов пожал плечами Командир молчал.

— Утро вечера мудренее — подвел итог Телешов. Отряд спал. Телешов предложил Чары лечь на солому рядом с ним, но туркмен отошел в сторону и сел у стены. Часовому было приказано присматривать за ним.

Утром Телешов, как будто все уже было решено, подошел к командиру и спросил, какую лошадь выделить новичку. Командир кивнул на тонконогого красавца гнедого, захваченного вчера у басмачей Телешов подвел коня к Чары Эсену и сунул ему в руку уздечку. Тот принялся подтягивать высокое туркменское седло, но, заметив серпообразную метку на ухе коня, опустил руку и отошел.

— Что, конь не нравится? — строго спросил Телешов. Новичок молчал.

— Эх, хорош конек!..

Телешов потрепал гнедого по шее и неожиданно вскочил в седло. Конь сразу заплясал под ним.

Через полчаса отряд на рысях выходил из крепости. В последней паре первого взвода среди желтых кожанок и серых буденовок особистов выделялись черный тельпек[1] и перевязанный платком красный полосатый халат. Молодой туркмен ровно и привычно сидел на кауром иноходце. Бойцы подшучивали над Телешовым, не привыкшим к туркменскому седлу. Чары Эсен не захотел взять даже седло с гнедого.

Когда проезжали через развалины аула, взводный Рахимов попытался заговорить с новичком. Он что-то спросил, указывая на размытые дождями рухнувшие дувалы селения. Но тот молчал, как глухой.

— Ишь ты, бирюк!.. — сказал кто-то неодобрительно. Новичок обвел смотревших на него кавалеристов холодным недобрым взглядом.

К полудню третьего дня подъехали к полотну железной дороги и свернули влево. Тут, на маленьком, разбитом снарядами полустанке, размещалась основная база отряда.

Откатываясь под ударами Закаспийского фронта к морю, белая армия разваливалась по дороге. От нее откалывались крупные и мелкие банды. Часть их ушла за горы через границу, другая объединилась с отрядами басмачей, которыми командовали местные феодалы. Для борьбы с белобасмаческими бандами, связанными с заграницей и ставшими серьезной угрозой, выделили несколько кавалерийских отрядов особого назначения. Отряду, которым командовал Пельтинь, было поручено разгромить крупную басмаческую группу и во что бы то ни стало захватить главаря — поручика белой армии Ильясова, или Шамурад-хана, как звали его в этих местах. Но Шамурад-хану удалось уйти, и бойцы вернулись на базу угрюмые и злые. В отряде знали, что не пройдет и двух недель, как снова начнутся бандитские налеты на полустанки, поезда и селения у подножия гор, жителям которых не мог простить кровавый хан захвата своих бесчисленных стад.

Сразу по возвращении новичку выдали новое обмундирование: широкие кавалерийские галифе, гимнастерку, кожанку и остроконечную буденовку. Все это взводный Рахимов положил перед Чары Эсеном, или Эсеновым, как записали его в списки отряда Новичок ничего не говорил и переодеваться не собирался. Только когда взводный коротко пригрозил, что ему придется уйти из отряда, если не наденет обмундирования, Чары Эсен пошел за насыпь и быстро переоделся там.