Рядом с Джоном и Йоко - Джонатан Котт

— Это название, — ответил Джон. — Хорошее название. Когда я писал In My Life, мне хотелось рассказать о Ливерпуле. И я начал составлять список симпатичных ливерпульских названий, просто случайную подборку.

— Просто места, которые ты помнил?

— Ага. Strawberry Fields — было такое местечко рядом с нами. Там еще был дом Армии спасения. Но я всегда представлял именно Земляничные поля. А еще была Пенни-лейн и Чугунный берег [так на юге Ливерпуля называют берега реки Мерси][59] — последнее я только что вставил в свою новую песню Glass Onion. Это просто хорошие, клевые названия.

— Мне всегда казалось, что песни вроде Good Morning Good Morning и Penny Lane передают волшебное детское представление об окружающем мире. Что думаешь по этому поводу?

— Это так, потому что мы писали о своем прошлом. Я никогда особо не гордился Good Morning Good Morning, просто быстро состряпал ее, лишь бы была песня. Но в ней есть эта детская тема, потому что, когда я писал ее, я как бы был в школе. То же самое и с Penny Lane. Мы правда погрузились в эти замечательные воспоминания — воображали себя на Пенни-лейн. Там были и берег, и трамвайный парк, и люди на остановке, и кондуктор, и пожарные машины. Все равно что заново оказаться в детстве.

— То есть у тебя было как бы родовое гнездо, — сказал я с легким оттенком зависти.

— О да. А у тебя, что ли, нет?

— Ну, Манхэттен — это не Ливерпуль.

— Тогда ты можешь написать о своей автобусной остановке, — предложил Джон.

— Об автобусной остановке? На Манхэттене?

— Конечно. Почему нет? Везде есть что-то. И Земляничные поля будут всюду, куда ты захочешь пойти.

— Думаю, я бы предпочел жить рядом с Пенни-лейн, где «симпатичная мисс продает маки с лотка».

— Симпатичная сестричка, — поправил меня Джон.

— Упс, точно. Симпатичная сестричка продает маки с лотка, «и, хотя ей кажется, что она делает это играя, она везде поспевает».[60] Мне всегда нравились эти строчки. Мне кажется, будто мальчишка поет о том, что случилось одним ясным солнечным днем. А еще там есть эта мысль — представлять, что реально, а что нет, как будто бы все на свете лишь игра.

— Да. Основную работу проделал Пол, но я, помнится, над этими строчками тоже попотел. И там есть еще «она делает это играючи, она везде — хэй, хэй». Потому что это игра, чувак, это игра — все хорошо, все в порядке. Все это есть в песне. Но для нас это всего лишь Пенни-лейн, потому что мы там жили.

— Когда я вчера вечером был на записи, я немного замечтался и могу поклясться, что в какой-то момент услышал, как ты поешь о Земляничных полях, моржах и дураках на холме, они все словно перемешались.

— Ага, мы какое-то время работали над Glass Onion, и я спел: «Я расскажу тебе о Земляничных полях, том месте, где ничто не реально», а затем: «Я расскажу тебе о морже, чувак, знаешь, мы настолько близки, насколько это возможно, чувак», а затем: «Я расскажу тебе о дураке с холма, чувак, он до сих пор там живет». Так что ты все правильно расслышал.

— Тебе не кажется, что все вы сознательно создаете мифологию Beatles? Вы, по-моему, делали это в Sgt. Pepper, Yellow Submarine и Magical Mystery Tour.

— Да, мы стали немного претенциозными. У нас, как и у всех, были заскоки, и сейчас мы пытаемся стать более естественными, чуть меньше, знаешь, «газетным такси».[61] В смысле, мы меняемся. Не знаю, что мы вообще делаем, но я просто пишу. Мне, правда, просто нравится рок-н-ролл. То есть все эти записи, которые я ставил тебе в начале, — Джон махнул рукой в сторону сорокапяток, валявшихся на полу, — я обожал их тогда, люблю и сейчас и все еще пытаюсь воспроизвести Some Other Guy или Be-Bop-A-Lula. Чем бы они ни были. Это просто звуки.

— Джон, я хотел спросить тебя о том, что всегда очаровывало меня, — о том, как Beatles разделяли друзей и возлюбленных.

— В смысле?

— Ну, есть «детка», которая может вести твою машину, но в We Can Work It Out говорится о том, что жизнь слишком коротка и что в ней нет времени на «суету и ссоры, мой друг». А в Can’t Buy Me Love есть такая строчка:

«Друг мой, я куплю тебе кольцо с бриллиантом, / Если это подарит тебе ощущение, что все хорошо».[62]

— Я понял, о чем ты, но не знаю, что ответить. Вот это вот «куплю тебе кольцо с бриллиантом, мой друг» — это Пол написал как альтернативу «детке». Можно, наверное, найти в этом какую-то логику, но я, честно, не знаю, что сказать. Твой подход столь же хорош, сколь и любой другой. Смысл Baby You ’re a Rich Man был в том, чтобы сказать — «хватит ныть, у тебя полно денег, у нас их тоже полно, хэй, хэй, детка».

— Но это же в каком-то смысле издевательская песня?

— Ну, они все такими получаются, поскольку в них это все есть. В этом суть. Это же мы поем, так что все случается. В разных дублях одна только интонация твоего голоса может изменить смысл текста. Именно поэтому мы узнаем, о чем песня, только тогда, когда она уже записана, время накладывает на нее свой отпечаток.

— Когда только вышла All You Need Is Love, я был в Калифорнии, плавал вечером в бассейне, и кто-то ее слушал по радио. А затем девяти— или десятилетняя девчонка начала подпевать, но вместо того, чтобы спеть: «Все, что тебе нужно, — это любовь», она рассмеялась и громко прокричала: «Все, что тебе нужно, — это ненависть». У меня мурашки по коже побежали.

— Может, она была права, — мрачно рассмеялся Джон. — Когда я писал песню, я имел в виду любовь, я чувствовал, что это именно то, что всем нужно. Но когда мне плохо, то ничего не получается — пусть я и верю в любовь, когда пою о ней. Так что я пишу: все, что тебе нужно, — это любовь, вот тебе! Просто ты не всегда можешь жить в соответствии с этим.

— Недавно я ощутил еще одно из твоих настроений: «Я стою, обхватив руками голову, повернувшись лицом к стене».[63] И другое, когда в песне She Said She Said некая девушка заставила тебя чувствовать, что ты никогда не рождался.

— Чистая правда. Именно это я и имел в виду. Знаешь, когда я ее писал, у меня в голове крутилось: «Она сказала то, она сказала это», но это ничего не значило. Я не понимал, что делать с тем, кто сказал, будто знает, каково это — умереть. Был просто звук. Начало песни день за днем вертелось в моей голове, и я решил написать первое, что придет в голову: «Когда я был мальчишкой, все было как надо», — но в другом ритме, и это было реальностью, потому что только что произошло. Забавно, когда мы записываемся, мы держим в голове наши старые записи и даже иногда переслушиваем их и говорим: «А давайте сделаем что-нибудь типа The Word». Песни на самом деле никогда не бывают похожими друг на друга, но мы все равно сравниваем их и болтаем о наших старых альбомах, просто сверяемся с ними, как во время зубрежки перед экзаменами, снова и снова слушаем все, что сделали раньше.