Наследник - Алексей Хапров

— Пойдем с нами, — сказал ему Карпычев.

— Куда? — горестно воскликнул "пришелец".

— Ко мне домой.

— Никуда я не пойду. Я останусь здесь до тех пор, пока этот проклятый овраг не вернет меня назад.

— Ты не вернешься назад, — тяжело вздохнул известный актер. — Вставай, пойдем. Поужинаешь, переночуешь. А завтра подумаем, как быть дальше.

— Все равно не пойду!

Уговоры продолжались долго. Человек в картузе проявлял недюжинное упорство. Я взирал на него с тем любопытством и почитанием, которые бывают свойственны при соприкосновении с каким-нибудь предметом старины, дошедшим до нас из глубины веков. А тут был не предмет. Тут был самый настоящий живой посланец прошлого. Он еще не знает, что в сорок первом году начнется страшная война. Он еще не ведает про покорение космоса. Ему абсолютно незнакомы достижения научно-технического прогресса, давно ставшие обыденными в нашем быту. Ему невдомек, что страны, в которой он жил, более не существует. Как много предстоит ему узнать, чтобы освоиться в нашем современном мире. Но сможет ли он, учитывая его почтенный возраст, справиться с этой адаптацией?

В конце концов Карпычеву все же удалось его уломать. Решающим аргументом в его убеждениях стало напоминание о судьбе некоего монаха, появившегося в Коломенском в начале тридцатых годов, и утверждавшего, что он живет в середине девятнадцатого века.

— Помнишь, что с ним стало? — вопрошал известный актер.

— Помню. Как не помнить? — отвечал "пришелец". — Два дня ночевал возле склада, где до революции была церковь. Затем его забрали в НКВД. Ходили слухи, что его расстреляли.

— Тебя привлекает такая перспектива? В наши времена, правда, нравы совсем другие. Расстрелять тебя, конечно, не расстреляют. Но поместить в "психушку" вполне могут.

— Я не хочу в "психушку"!

— Тогда поднимайся и иди за мной.

На протяжении всего пути дед Карпычева не переставал испуганно озираться по сторонам.

— А это откуда взялось?… А куда делись дома, которые здесь стояли?… А этой дороги здесь не было!…

— Тебе нечего бояться! — успокаивал его "внук". — Я тебя в обиду не дам.

Улучив момент, Карпычев шепнул мне на ухо:

— Я могу на тебя рассчитывать?

— Конечно, — ответил я.

— Никому не слова. Обещаешь? Никому-никому.

— Обещаю. Но как быть с остальными? Как Вы объясните Баруздину, Катерине, Радику, моим напарникам присутствие в доме этого человека?

— Что-нибудь придумаю, — сказал Карпычев. — Скажу, что он нужен мне, как прототип для вживания в роль…

Глава пятнадцатая

Карпычев заглянул ко мне рано утром.

— Не спишь? — спросил он, закрывая за собой дверь будки.

— Как можно, — ответил я, поднимаясь с кушетки. — Я ведь на дежурстве.

Хозяин знаком показал мне, чтобы я оставался на месте, и уселся на стул перед монитором.

— Решил к тебе зайти, пока ты еще не ушел. Проговорили с дедом до самого рассвета. Рассказал ему всю историю с середины тридцатых годов до наших дней. Но, по-моему, он так ее и не переварил. Да это и не удивительно. Столько всего за один раз.

— Конечно, — согласился я. — На это требуется время.

Карпычев задумчиво посмотрел на меня.

— Знаешь что? А почему бы тебе ни переехать пока к нам?

— Зачем?

— За дедом нужно присмотреть, — объяснил известный актер. — Ты, наверное, понимаешь, что оставлять его одного сейчас никак нельзя. Он же попал в новый мир. Он как ребенок. Ему все нужно объяснить, всему научить. Он, ведь, даже не знает, как пользоваться элементарными бытовыми приборами. В его время не было ни телевизоров, ни видеомагнитофонов, ни микроволновых печей, ни кондиционеров. Короче, его нужно адаптировать. Ну и, конечно, следить, чтобы он не наделал глупостей. Я целыми днями быть дома не могу. Театр, кино, теперь вот еще телешоу добавилось. Поэтому, нужен надежный человек. Жить будешь в доме. Комнат у меня много. Какую из них тебе выделить — я уже присмотрел. Она находится на втором этаже, как раз по соседству с комнатой деда. Все необходимое для жизни там есть. С шурином я вопрос улажу. Насчет материальной стороны не беспокойся. Не обижу.

Я смущенно кашлянул. Предложение Карпычева стало для меня полной неожиданностью. В первое мгновение я воспрянул. Известный актер приглашает меня в свой дом! Многие ли могут похвастаться такой честью? Но затем я сообразил, что в доме будет не только он. После этого мое воодушевление рухнуло. Жить рядом с Катериной и Радиком, да еще на птичьих правах, в качестве прислуги — это представлялось мне невыносимым.

— А что, за ним не может присмотреть Ваша жена? — попробовал деликатно отказаться я.

Карпычев вздохнул.

— Катерину в расчет не принимай, — понизив голос, произнес он. — Ее дни здесь сочтены. Ей об этом уже объявлено. Она оказалась совсем не таким человеком, каким представлялась вначале. Я хотел, чтобы у моего сына была мать. А получилась мачеха. Причем, в самых худших проявлениях этого понятия. Никаких ее распоряжений ты больше выполнять не будешь. Твоей единственной обязанностью будет мой дед.

"Ничего себе! — мысленно присвистнул я. — Вот так поворот! Интересно, знает ли об этом Баруздин?".

Карпычев еще раз взглянул на меня, и, видимо, уловив, что меня продолжают одолевать сомнения, мягко добавил:

— Жень, мне, кроме тебя, довериться больше некому. Я не хотел бы посвящать еще кого-нибудь в свою тайну…

На новое место жительства я переехал в тот же день.

Сдав, как обычно, смену Ширяеву, я отправился домой, позавтракал, немного подремал, затем собрал свои вещи, успокоил своих родственников, объяснив, что покидаю их не потому, что чем-то недоволен, а в связи с изменившимися условиями работы, и вернулся на место службы.

— Ты чего? — удивленно спросил Ширяев, косясь на мою битком набитую сумку.

— Так надо, — ответил я.

Сообщив по телефону Карпычеву о своем прибытии, я, сопровождаемый недоуменным взглядом напарника, поднялся на крыльцо.

Дверь отворилась. Наружу высунулась всклокоченная голова Радика.

— Заходи, — бросил он.

Я перешагнул через порог и очутился в просторном холле.

— Разувайся, — по-хозяйски распорядился Радик и пододвинул мне тапки.

Я переобулся и последовал за ним.

Даже беглого взгляда на внутреннее убранство коттеджа хватило для того, чтобы поразиться его роскошью.

"Живут же люди!", — восхищенно подумал я.

Евроотделка, лакированный паркет, толстые мягкие паласы, шикарная, явно не серийная, мебель. Не дом, а самый настоящий дворец! Обитать в такой обстановке мне доселе еще не приходилось.

Радик провел меня на второй этаж и заглянул в крайнюю дверь коридора.

— Пап, он вот.

Мальчик посторонился, давая возможность мне пройти, и скрылся в комнате, которая была напротив.

Карпычев сидел в уютном мягком кресле и, водрузив на нос очки, читал какой-то журнал. Судя по большому письменному столу, стоявшему у занавешенного тюлью окна, а также огромному стеллажу с книгами, это помещение являлось его рабочим кабинетом.

— Входи, входи, — приветливо кивнул он, отложив журнал, и указал рукой на стоявший в углу диван.

— Садись.

Я присел.

— Как дела?

— Нормально, — ответил я.

— Дед сейчас спит, — сообщил Карпычев. — Пусть отдохнет. Ему нужно оправиться от потрясения. Я отвел ему "гостевую", что возле лестницы. Твоя комната — между ней и этим кабинетом. Та, что напротив — это детская. Пойдем, я тебя поселю.

Моя новая "обитель" мне понравилась. Уютная, просторная, светлая, обставленная. Кровать, тумбочка, шкаф, стол, два стула, даже телевизор.

— Ну, как? — спросил хозяин, раздвигая шторы на окне. — Идет?

— Идет, — ответил я.

— Обживайся, привыкай. Но только ничего здесь не передвигай. Пусть все остается, как есть. Когда-то это была комната моего первого сына.

Голос Карпычева дрогнул:

— Его звали Артем. Он погиб пятнадцать лет назад. Утонул в реке. А вскоре после этого я схоронил еще и жену. Она не вынесла этой потери.

Карпычев подошел к шкафу и достал оттуда старый, потрепанный фотоальбом.

— Вот, посмотри, если хочешь, — предложил он. — Если что понадобится — обращайся. Либо ко мне, либо к Радику. Кухня и санузел — на первом этаже. Там же гостиная и спальня Катерины. Мы сейчас живем с ней порознь. Если понадобится куда-то позвонить — телефон в холле.

Карпычев вышел. Я раскрыл сумку, переложил свои пожитки в шкаф, переоделся, после чего склонился над альбомом.

Открыв его, я увидел пожелтевшую от времени большую черно-белую фотографию, с которой на меня смотрел подросток лет четырнадцати с пышной прической, выразительными озорными глазами, и очаровательной широкой улыбкой.