Невеста тирана (СИ) - Семенова Лика

Джулия покачала головой, но от сердца, все же, немного отлегло после неосторожных слов:

— Не в могиле, Альба. Сеньор Соврано сказал, что я должна обязательно понравиться его матери.

Альба даже расхохоталась:

— И всего-то? Да покажите мне сеньору, которой вы не понравитесь? — Она с недоумением покачала головой: — И красавица, и умница, и сердце у вас какое! Вам всего-то и нужно, что улыбнуться, да доброе слово сказать. Любая старуха растает.

Джулия лишь опустила голову:

— Дай то бог, Альба. Дай то бог.

Но в сердце не было никакой уверенности.

Глава 11

На одной из остановок Дженарро сообщил, что это последняя. Теперь будут гнать коней, чтобы прибыть в Альфи к ночи. Оставалось лишь кивать, и принимать. Не отсрочить и не отвратить…

Альба долго смотрела в широкую спину удаляющемуся камердинеру, и ее личико скривилось, будто она засунула в рот лимон.

— Ну, ведь сущее чучело, сеньора! И еще смеет вам приказы раздавать!

Джулия опустила голову:

— Он — лишь голос своего господина.

— Господин мог и попородистее пса завести. Или уж вас бы пожалел и слал кого поприятнее. Хоть лицо человеческое видеть, а не эту, прости господи, рожу!

— Альба! Ты обещала!

Та осеклась, поджала губы и ухватилась за юбку, чтобы занять руки:

— Простите, сеньора. Не удержаться…

Джулия отвернулась и отыскала взглядом в нагретых солнцем камнях Лапу, который охотился на ящериц. Он был счастлив, и сердце наполнилось теплом — хотя бы Лапушку радовало это вынужденное путешествие. Впрочем, казалось, и Альбу захватили новые ощущения, хоть та и старалась сохранять лицо и «поддерживать» госпожу. Джулия не осуждала. В конце концов, поездка Альбы такая же вынужденная, и было хорошо, если та находила в ней что-то приятное. Но это приятное заканчивалось ровно тогда, когда появлялся Дженарро. И в Альбу будто вселялись демоны. Джулия никогда не видела ее такой. Разумная и сдержанная Альба становилась сварливой, как самая последняя торговка. И откуда только все это вылазило! Но, по большому счету, Альба была права…

Казалось, Дженарро позволялось больше, намного больше, чем всем прочим. И люди Соврано держались с ним как-то по-особенному. То ли с почтением, то ли со страхом… Во время остановок Джулия по возможности наблюдала за ним. Он всегда неизменно терся возле господина и отходил от него лишь тогда, когда являлся с вопросами к ней самой. Каждый день господин и слуга перед ночевкой дрались на мечах; коренастый и нескладный камердинер двигался с настоящей грацией хищника и ни в чем не уступал самому Соврано, которого просто не в чем было упрекнуть.

Маленькими девочками Джулия и Марена с галереи под потолком любили тайком наблюдать за тренировками Амато, когда в пару ему вставал сам отец. Часто эти уроки заканчивались истерикой брата и банальными тумаками от отца. В фехтовании Амато был ленив, неусидчив, нерасторопен, в круге перемещался вяло, будто делал отцу одолжение. И на все замечания отвечал, что он наследник магии Ромазо, искусство фехтования ему пригодится разве что для забавы, а подобные забавы его не слишком развлекали. Амато не чаял души в лошадях и псовой охоте. Отец же настаивал, что благородный человек должен виртуозно владеть клинком и уметь даже с одной его помощью защитить собственную жизнь.

Соврано, похоже, находил в фехтовании неоспоримое удовольствие. И это удовольствие лишь умножалось, когда в пару ему вставал достойный противник. Более чем достойный. Альба была права: не лакей — настоящий головорез. Но мысли по поводу Дженарро были скорее надуманными, чтобы не терзаться о другом…

Слова Фацио Соврано уже третий день не выходили из головы. Мысленно Джулия снова и снова возвращалась домой. Мечтала обернуться маленькой юркой птичкой, прилететь, подсмотреть, что там происходит. Сердце сжималось за Марену. Если Фацио прав, — она ни на мгновение не сомневалась, что он прав, — Марена сейчас находилась в самом настоящем кошмаре. Паола изведет ее. А Амато… она даже не могла вообразить, на что способен брат. Надежду давало лишь одно: Теоро Марки все еще оставался женихом сестры, остальное можно объявить сплетнями. Все еще можно уладить без подозрений и скандалов, если действовать с умом. К счастью, нянька Теофила оставалась возле Марены, она поддержит, несмотря ни на что. И сейчас больше всего волновал вопрос: позволит ли Соврано писать сестре? Позволит ли получать ответы? Соврано… или его мать.

Хотелось думать, что Альба была права. В конце концов, сеньора Соврано — почтенная пожилая дама. Что ценят почтенные дамы? Скромность, кротость, благонравие, набожность… Даже если всего этого и нет, это не сложно изобразить. Дворец в Альфи наверняка огромен, едва ли составит труда тихо жить в предоставленных покоях и не попадаться «старухе Соврано» на глаза. А если в покоях будет отдельный выход в сад, или хотя бы балкон или терраса, то старуху не придется видеть даже целыми неделями. Главное — произвести благостное первое впечатление…

Нянька Теофила говорила, что первое впечатление никогда нельзя произвести дважды — на то оно и первое. Не забыть, не вымарать. К счастью, в Альфи прибудут к ночи, и во всем можно сослаться на дорожную усталость. Учтивый поклон и минимум слов. Этого должно хватить, чтобы немного присмотреться и решить, как вести себя при новой встрече.

После полудня за сочной зеленой равниной показались зубцы горной гряды. Полупрозрачные, будто выставленные осколки стекла, подернутые дымкой облаков. Джулия и Альба припали к окну — обе никогда не видели гор, от открывающейся красоты что-то замирало в груди. Невообразимые громады, поросшие изумрудно-зеленым лесом. Выше всего, что когда-либо доводилось видеть.

Очень скоро дорога зазмеилась между отвесных скал с пластами оголенной породы, и сделалось страшно. Казалось, горы способны сдвинуться и раздавить карету, как высохший орех, с характерным треском. Особый ужас вызывали камни, срывавшиеся с высоты и падающие на крышу экипажа. Один из верховых тогда подъехал к окну, посоветовал не высовываться и сидеть в глубине салона. И путешествие превратилось в самый настоящий кошмар…

Карету заносило и кренило на поворотах. Кавалькада сбавила скорость, и путь теперь представал бесконечной петляющей тряской под аккомпанемент падающих камней. Особо сильные удары заставляли Альбу вскрикивать. Лапа на коленях Джулии ежеминутно поднимал голову, оценивая опасность, но к ночи утомился и он. Безмятежно сопел, наплевав на тряску и стук.

Сумерки в горах сгустились устрашающе быстро, будто кто-то просто смахнул солнце с небосвода. И опустилась непроглядная тьма. Альба дважды разжигала дорожный фонарь, но фитиль от тряски быстро заливало воском. Джулия велела больше не разжигать, а то, чего доброго, займется пожар. Чернота снаружи, чернота внутри. Не хотелось ни есть, ни пить, ни говорить. Лишь хотелось, чтобы весь этот дорожный кошмар поскорее закончился. Уже не важно, чем. Даже «старуха Соврано» уже не волновала.

Наконец, карета замедлила ход, а потом и вовсе остановилась. Джулия и Альба даже отшатнулись, когда открылась дверца, и в салон ворвался ослепляющий свет фонаря. Дженарро — обе тут же узнали его. Тот опустил подножку и подал Джулии широченную лапищу:

— Сеньора, мы приехали.

Глава 12

Ну… вот и все.

Джулия взглянула на уставшую Альбу, будто та могла придать ей смелости, машинально пригладила волосы, убранные в сетку, прижала к себе Лапушку, как самое великое сокровище, и оперлась на руку Дженарро. Сердце бешено колотилось, будто с подножки экипажа она должна была шагнуть в бездонную пропасть. Все было залито светом, аж слезы навернулись на глаза. Слуги не жалели огня.

Фацио Соврано уже спешился и стоял под массивной аркой огромных ворот из красного песчаника. Джулия ступила на мощеную дорогу и замерла, прислушиваясь к колкой боли в затекших ногах. Казалось, неосторожный шаг — и они просто не удержат. Дженарро не торопил и не отнял руки. Лишь бросил быстрый взгляд на своего господина, будто проверял, не разозлила ли его такая заминка. Но Соврано казался уставшим, медленно стаскивал тесную черную перчатку и даже не смотрел на них. Это было объяснимо — столько времени в седле, но сердце отвратительно кольнуло от шальной мысли, что ему было неприятно смотреть на Джулию. Он вынужденно привез совсем не ту, которую намеревался… И эта непрошенная мысль отнимала последние силы. Именно в эту минуту Джулия как никогда остро ощутила себя навязанной, инородной. Она тут же вспомнила горящие глаза Фацио там, в замке, когда он стоял совсем близко. Пыталась зацепиться хоть за что-то, но сейчас казалось, что все это почудилось. Им двигала лишь злость. Злость и раздражение.