Книга пятая: Древний (СИ) - Злобин Михаил

Проведя меня в самую дальнюю комнату, Вика уселась на пуфик в углу, предоставив мне самостоятельно выбрать, куда я сяду – на диван или в одно из двух кресел за стеклянным столиком. Куда бы я ни приземлился, между нами будет, как минимум, пару метров расстояния. Я понимал, что это не случайный выбор, и оттого втройне больно было наблюдать за этими предосторожностями. Еще тяжелее было читать эмоции девушки в этот момент, но мне сложно винить Вику за такое недоверие. С трудом представляю, как бы я сам повел себя на ее месте. Должен признать, что держится она просто потрясающе стойко.

Я выбрал самое дальнее кресло, чтобы не смущать и не нервировать девушку лишний раз, уселся в него и начал рассказывать. В процессе своей истории, я попытался отрешиться от внешнего мира, потому эмоциональные вспышки Вики сбивали меня и заставляли подолгу подбирать дальнейшие слова, стараться излагать более мягко. Но из этого ничего упорно не получалось. Те события, которые я описывал, просто невозможно было пересказать простыми словами, которые не заставляли бы слушателя пугливо съеживаться или брезгливо содрогаться от их жутковатой неприглядности. Поэтому, я и описывал все так, как оно и было на самом деле, без прикрас, без купюр, без утайки, без эвфемизмов.

Я начал с самого начала, с тех самых пор, как я осознал свой дар, потом как добывал себе Силу, спонсируя столичные хосписы, после поведал о первых проблемах с криминалом, которые начались у меня после разговора с трупом Свиридова. Когда я дошел до своего похищения и первого убийства, Вика начала нервно тискать свои искусственные пальцы. Это, как я успел заметить, стало ее новой неосознанной привычкой, наряду с постоянным поправлением челки, которая скрывала ее глазной протез.

Я рассказал ей о похищении Алины, о том, скольким людям пришлось умереть, дабы она снова оказалась на свободе, поведал о почти удавшемся покушении на меня, о тюрьме, о замысле Сухова, о побеге, об инсценировке своей смерти, о ее похищении и наказании, которое постигло ее обидчиков. Было видно, что Викторию просто разрывает на части – одна ее половина хочет возмутиться и смертельно обидеться на меня за то, что я не открыл ей правду раньше, а другая истово не хочет верить, что все это происходило на самом деле. Но она терпеливо слушала меня, не рискуя перебивать или задавать наводящие вопросы.

Единственный раз, когда лёд ее самообладания дал трещину, это когда речь зашла об ее семье. Я не стал от нее скрывать ничего об отце, о погибшей матери и ее любовной связи с покойным заместителем председателя следственного комитета. Но даже тогда она ничего не сказала и ни в чем не обвинила меня, а лишь попросила сделать небольшую паузу. Она выскочила из комнаты, а вернулась с несколько расфокусированным взглядом и легким туманом в мыслях, будто влила в себя чего-то горячительного и без сомнения довольно крепкого.

И только когда я начал рассказывать о войне, которую собственноручно развязал на столичных улицах и в которой полегли сотни тысяч человек… кстати, заодно и выяснилось, что правительство всеми правдами и неправдами пытается число жертв скрыть и занизить. Первоначально было объявлено о полусотне тысяч трупов – жертв взрыва и военных действий, но вскоре, под давлением недовольства общественности, это количество выросло в два раза. И в дальнейшем увеличивалось еще дважды, пока не остановилось на отметке в двести семьдесят тысяч убитых. Это значение, хоть и по-прежнему подвергалось критике, но все же было достаточно огромным, чтобы заставить замолчать многих скептиков. А чтобы никто не пытался упрекнуть власти в желании скрыть потери среди населения, предыдущие «официальные» данные были объявлены промежуточными, вроде как не все тела еще обнаружили и не все крайне тяжелые раненые умерли в палатах. О том, что вся эта статистика наглая ложь, твердо знал, пожалуй, лишь я один, кто вел в атаку армию покойников. Но даже мне было неведомо точное количество жертв…

В общем, когда я об этом всем рассказывал, Виктория не выдержала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Хватит, остановись, пожалуйста. – Она выставила перед собой ладони, а потом спрятала в них свое лицо. – Я не верю во все это, – донесся до меня ее приглушенный голос, – твои слова слишком чудовищны, чтобы быть правдой.

– Вика, взгляни в мои глаза, – попросил я ее. Полагаю, это разрешит если не все, то многие ее сомнения.

Когда она подчинилась, я повторил слова, сказанные на улице:

– Я и есть Аид, и любая мерзость, которую ты обо мне услышишь, с вероятностью в девяносто девять процентов окажется лишь верхушкой айсберга моих грехов.

– Я… я не знаю, как на это все реагировать… – она, как я и ожидал, не выдержала моего взгляда и, переполнившись смесью неприязни и страха, отвернула голову.

Похоже, это был конец. Больше мне нечего ей сказать, оправданий у меня не было, да и быть не могло. Но, по крайней мере, на крохотный гран, но я облегчил свою ношу. Единственный небезразличный мне человек узнал всю правду, причем не только обо мне, но и о себе и своей семье. Я не считал, что у меня есть моральное право, скрывать от нее хоть что-нибудь из этого, а значит, и иначе я сделать не мог. Для меня этот разговор был чем-то вроде исповеди, и пусть я поступил эгоистично, не попытавшись понять, а нужна ли Вике вообще вся эта правда, но молчание казалось мне еще более ошибочным выбором.

Когда я уже не чаял услышать еще хоть слово и собирался встать, чтобы уйти, Виктория вдруг заговорила. Мне осталось лишь в очередной раз за сегодня восхититься ее стойкости, потому что не позволяла той буре эмоций, овладевшей ей, выплескиваться наружу.

– Это все очень странно, Сергей… за этот разговор я получила впечатлений больше, чем за всю прошлую жизнь, даже с учетом этого... – девушка помахала в воздухе своими бионическими пальцами. – Как мне теперь жить со всем этим? Мама умерла, отец – организовал убийство другого человека, мой бывший парень, которого я считала тоже погибшим, восстает из мертвых и оказывается предводителем нежити… какого черта в моей жизни все это происходит?!!

Последнюю фразу она выкрикнула слишком громко, так что притихли даже гости на кухне, и посмотрела на меня, но уже без тени страха. Вряд ли она ждала найти ответ в моих усталых глазах, и уж тем более его не могло быть в моих словах, поэтому я просто молчал.

– Извини, – тихо сказал я, не надеясь на прощение, – я пойду.

– Нет, подожди! – Резкая перемена настроения Виктории сбила меня с толку. Вот только что она была на грани истерики, а спустя секунду уже падает в пропасть отчаяния. Я замер, поднявшись из кресла, но так не сделав и шагу. Вика подошла ко мне, и я ощущал, как внутри нее идет жаркая борьба нескольких непримиримых чувств. Чувств, которых, как я ранее полагал, невозможно испытывать к одному и тому же человеку.

– Знаешь, Секирин, – сказала она, беря мою руку в свои ладони, – ты рассказал мне ужасные вещи, жить с которыми теперь будет настоящим испытанием. Но я тоже не стану молчать, послушай меня и ты. Мне понадобилось пережить и принять твою гибель, а так же посетить больше ста сеансов у психотерапевта, чтобы понять одну простую вещь… – она сделала театральную паузу, набираясь смелости взглянуть в мои жуткие глаза. – Я люблю тебя, Секирин, будь ты хоть самим дьяволом.

Неописуемая волна чужих эмоций захлестнула меня бурным водоворотом, едва не вышибая слезы из глаз. Дыхание перехватило, словно в меня на полном ходу влетела многотонная фура. Я… я никогда не ощущал ничего подобного по отношению к себе. Это было просто фантастично и невероятно. Вмиг померкли все невзгоды, воспрянула израненная душа, замолчала неугомонная совесть, ссутуленные плечи расправились, а мои уста, впервые за долгое время, тронула улыбка. И пусть она была какой-то глуповатой и неумелой, но все же искренней.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Вика смотрела мне прямо в глаза, борясь с желанием прервать зрительный контакт. Она терпела нечеловеческий вид двух черных провалов, что зияли на моем лице, и я понял, что никуда не уйду от нее… без нее. Она для меня всё – моя сила, мое спасение и моя ахиллесова пята. Но клянусь сотнями тысяч своих грехов, если кто-то попробует причинить ей вред, чтобы воздействовать на меня, то монстр снова придет в этот мир. И в этой войне уже не будет победителей, потому что останется только пепел и прах…