Флорентийская блудница - Ланитова Лана

– Держи его, – он протянул факел Глафире.

И только тут она заметила, что старый лиственничный сруб по всему периметру был обложен вязанками сухого хвороста и камыша.

– Поджигай этот злополучный Вертеп! – приказал он.

Она сделала шаг назад и замотала головой.

– Это твой сон. И в нем ты всё должна делать сама. Жги всё худое, что было связано с этим местом. Жги свои слезы, жги предательство, жги ревность, жги боль, жги страх и обиды! Жги свои страдания.

– Нет! – она зарыдала в голос. – Я не могу! Здесь ведь часто бывал Володя! А я любила его. Я и сейчас его люблю! Его и тебя! В нём – тебя. Ты был тоже тут! Всегда!

– Жги этот проклятый сруб! В твоей жизни ему не место. Я хочу, чтобы он сгорел дотла!

Она подошла к срубу и, прикоснувшись к снопу сухой травы, подожгла Махневскую баню. Она вспыхнула в одно мгновение. Едва Глафира успела отскочить, как пламя занялось уже на уровне второго этажа. Огненные языки взвивались к небу так, словно внутри дома находилось невидимое поддувало. Она пятилась от горящего сруба ровно до тех пор, пока её босые ноги не почувствовали холодную воду пруда. И в этот самый миг она проснулась.

– Глафирушка Сергеевна, пока вы спали, приезжал дохтур, – горячо шептала Наташа. – Он осмотрел вас спящую. Ручки потрогал. Чего-то там считал про себя. Слушал через деревянную трубку. Говорит, что жар спал, и дыхание, мол, чистое. Сергей Юрьевич обрадовался очень. Мы все боялись, чтобы вы себе легкие не застудили.

– Спасибо, Наташа… – проговорила Глафира слабым голосом.

– Вы пить хотите?

– Да…

– Может, молочка?

– Сделай мне чаю с земляничным вареньем.

– Сейчас! – Наташа сорвалась с места и побежала на кухню.

– Обожди, а Сергей Юрьевич где?

– Он с теткой своей Алевтиной Николаевной.

– Она разве у нас?

– Приехала вот недавно. Он в гостиной её принимает.

– Ладно, – Глаша откинулась на подушку. – Открой форточку. И не топите так. Уже гарью пахнет. Где-то пожар?

Наташа повела носом:

– Какой гарью? Бог с вами. Ничем тут не пахнет. Только вербеной и вашими духами.

– А мне кажется, что здесь всюду пахнет гарью. Что-то горело… Нет?

– Я сбегаю на кухню к Малаше, спрошу, может у нее что-то сгорело. Но я не чувствую.

Шустрая Наташа побежала на кухню, велеть Малаше, поставить самовар. Когда она пробегала мимо гостиной, то услышала тихий разговор, состоявший меж ее хозяином и его пожилой тетушкой.

Алевтина Николаевна выглядела довольно тучной женщиной, одетой в старомодное платье с кисеёй и пуховую шаль. Она сидела напротив Глафириного мужа с лицом полным скорби и поджатыми от возмущения губами.

– Ох, Сережа… Сережа. Не послушал ты меня тогда.

– Тётя, перестань. О чём ты?

– О чём? Будто не знаешь, – зашипела она. – Помнишь, я говорила тебе, не женись ты на этой профуре.

– Тётя, при всем уважении, я попрошу не называть мою супругу всякими непристойными словами.

– Непристойными? Да, для неё они в самый раз! – зло отозвалась женщина. – Я же тогда еще наводила о ней справки. О том, кто она есть такая.

– Прекрати. Опять ты за своё?

– Она и замужем-то давненько успела побывать. А стало быть, не невинна. Тебе что, разве девушек непорочных было мало? Каких красавиц я к тебе сватала. Что только Малиновская стоила. Да и состояние у неё было. А ты?! Будто чёрт в тебя вселился.

– Прекрати, она мать моих сыновей.

– Эвона диковина-то какая! Нарожала она… Дело-то нехитрое – детей народить. А только жизнь твою она испортила. Мне одна хорошая знакомая недавно рассказывала о том, что, дескать, твоя Глашка, – Алевтина перешла на шепот, – в доме терпимости жила. Билетной проституткой работала. Вот как!

– Врёт твоя знакомая, – покраснев, отозвался Сергей.

– Не врёт. У нее и свидетели есть. Знавали, как ездила она по нумерам. В мехах и шелках ходила. Любовники ей щедро платили. Не тебе чета её содержали. Миллионщики! Куда тебе-то до них-то? Вот откуда её манеры, спесь, и баловство!

– Ну, что ты такое несешь! У Глаши прекрасное институтское образование. И она сирота с младых лет. Откуда ей быть избалованной?

– Говорю же, откуда. Проститутка она бывшая! А ты детей с ней зачал! Дурак ты, Сережа! Уж прости меня за прямоту! – тетка аж привстала и перекрестилась. – Она и сейчас, наверное, полюбовников втайне имеет.

– Да, когда же?! Она целыми днями с детьми.

– В город же ездит иногда?

– Одна? Редко очень.

– Ох, было бы желание.

– Тетя, я прикажу накрыть нам чаю.

– Что-нибудь покрепче есть у тебя?

– Есть. Что желаешь? Вина? Есть рябиновка неплохая и клюквенная настойка.

– Чистой водки пусть принесут. И закуски к ней. Я вся в расстройстве. Выпью рюмочку, тогда и успокоюсь.

Пока Сергей давал распоряжения Русе по поводу ужина, тетка, откинувшись в кресле, принялась раскладывать карточный пасьянс. Когда Глафирин муж вернулся, она продолжила свой разговор.

– А что докторишка-то твой говорит?

– Сказал, что, как и тогда, не видит ничего серьезного в её состоянии. Говорит, что это – нервы. Еще микстур разных прописал. Легкие послушал, – бледный от усталости Сергей рассказывал тётке о состоянии Глафиры. – Ничего, поправится.

– Конечно, поправится. Что с ней сделается? Она, вон как, вся раздобрела после третьих-то родов. Будто сдобная булка на опаре.

– Ничего, ей идет, – отмахнулся Сергей. – Она красавица.

– И помилуй, какие у неё нервы? Живет, словно у Христа за пазухой. Как сыр в масле катается.

– Тётя, да перестань ты злиться!

– Злиться? Ох, Сережа, послушай моего совета: держи жену в строгости.

– Да, что я сатрап что ли? Я ведь люблю её больше жизни…

– Ну и дурак! Вот она сразу поняла, что ты дурак и окрутила тебя.

– Да, не окручивала она. Это я за ней по всем городам и весям таскался.

– У-у-у, слушать такое тошно. Как же ты себя потерял-то. А еще офицер! Она в церковь-то у тебя ходит?

– Ходит. Но, нечасто. Наш приход сейчас на ремонт закрыт.

– Ты вот, что. Пока она хворает, пригласи-ка нашего батюшку Матвея Никодимыча. Ох, и суровый он батюшка. Пусть обряд изгнания бесов над ней проведет.

– Тетя, что ты такое несешь? Вроде и не пила еще…

– Конечно, тётка старая же у тебя, глупа стала. Так?

Она наклонилась к самому лицу Сергея и, обдавая его приторным запахом монпансье, прошептала:

– Пригласи попа, говорю! Пригласи прямо в дом, с кадилом. Пусть всё здесь святой водой окропит. И Глашку твою тоже окропит. Чует мое сердце, что грешница твоя Глашка. Была бы порядочная, так не бегала бы по ночам в одной рубахе, да по морозу. Сейчас, перед Рождеством, вся нечисть по земле блукает. И кто одержим нечистым, тот и блажит.

Через четверть часа, выпив водки и закусив ее холодной телятиной и солеными груздями, осоловевшая тетка продолжала:

– Я дело говорю, Сереженька. Веди попа. Доктор твой дурак малахольный. Такой же, как и ты! Нихрена вы, мужики, не понимаете в таких делах. Не доктора тебе нужны, а святая вода! Ведьма твоя Глашка. Как пить дать – ведьма! И блудница…

Сергей, отмахнувшись от слов тетки, молча, опрокинул в себя рюмку водки.

А теперь, мои дорогие читатели, мы вновь наконец-то увидим нашего незабвенного Владимира Ивановича Махнева.

Насколько вы помните из предыдущей части нашей странной истории, Владимир вместе со своими верными друзьями едва сумел вырваться из очередной скверной истории, которая грозилась обернуться для него и его товарищей настоящей бедой.

Как только Владимир, Макар и Родион оказались в знакомом ресторанчике, Владимир тут же присел на стул и, закрыв глаза, отогнал мысленно свой навязчивый мираж. Стены ресторана дрогнули, покрывшись зыбкой рябью и, колыхнувшись в воздухе, улетели в неизвестном направлении, вместе с резвыми официантами, черным роялем, немолодой певичкой, голодной публикой, тарелками, столами, блюдами, борщами, котлетами, антрекотами, салфетками и даже пальмами в кадках. Растворились и выветрились и все кухонные ароматы. Столовая нашего героя приобрела собою прежний, знакомый всем нам вид. Лишь в камине уютно потрескивали сухие дрова.