Медвежий ключ - Андрей Буровский

В кусты уводил четкий след — лапы медведя, сильно углубленные на пятках, след чего-то тяжелого, что зверь волочил за собой. Всем было понятно, что волочил медведь в кусты. Вот пластиковая бутылка — смятая, прокушенная в трех местах. Еще один кусок рубашки, но уже не пропитанный кровью: наверное, когда труп притащили сюда, кровь уже застыла, перестала выходить из тела.

— Еще один след…

И правда! Еще один медвежий след вел параллельно этому, но у второго зверя когти на лапах обращены когтями туда же, куда пятки первого. Наверное, звери шли в одном направлении, но только один зверь пятился, тащил добычу по земле, а второй нес. Охотники с трудом могли представить себе, чтобы два медведя охотились одновременно, и шли бы рядом закусить.

И еще одна странность… Судя по следам, тем, еще у тропинки, медведь резко развернулся возле трупов. Он что, мчался во весь опор? Зачем? Получалось, что звери могли передраться из-за трупов парней… Так свободно могло быть — медведи существа очень недружные. Но тогда почему следы шли в одном направлении?

Впрочем, что бы там охотники не представляли себе, как бы не разжижались их мозги из-за медвежьих следов, а вокруг было очень уж неладно. Ведь убивал же кто-то этих людей, которых потом нашли медведи, и кто знает, кто этот тип, и где можно встретиться с ним? Может, вот он, стоит за выворотнем, скрывается в густой тени ельника, держит людей под прицелом? Недобрым блеском сверкают глаза, нехорошо кривятся губы, руки привычно поднимают ружье, вжимают прикладом в плечо… Необходима осторожность, да и медведи, утащившие трупы, могут оказаться где-то рядом. Если даже они завалили трупы хворостом и мхом, а сами ушли, пока мясо немного протухнет, кто знает, когда звери могут вернуться? Наблюдать за четверкой могли не только человеческие глаза.

Вот ботинок, свалившийся с ноги. Немного пижонский, городской ботинок — охотник, выросший в лесу, скорее обул бы сапоги. Ну что ж, теперь понятно, кто погиб.

Нувориш впереди опять лаял, скупо и четко. На этот раз — на человека. И завыл — тоскливо, жалобно завыл.

— Нувориш, замолчи!

Пес покосился на хозяина, и все-таки повыл еще немного. И пошел, пошел боком, боком, со вставшей дыбом на загривке шерстью, дико поглядывая в лес.

— Эка…

Оказалось, этот не очень интеллигентный возглас вполне разъясняет ситуацию. А что еще говорить, если на полянке лежали те, кого должны были искать охотники. Скорбное это явление — остатки пиршества людоеда, нечеловеческое какое-то. И никто не заваливал трупы хворостом, не ждал, пока они протухнут. Тяжелый сладковатый запах уже витал над истоптанной зверьми, испещренной когтями поляной; особенно сильно он чувствовался, если нагибаться к тому, что осталось от людей: наверное, оба погибли уже несколько дней тому назад.

Но никто не ждал, пока убитые протухнут, их ели, и судя по всему, ели несколько раз; может быть, ели все время, пока они валялись на поляне. Вот голова и плечо с рукой по локоть и участком грудной клетки. «Серега Хохлов!», — глухо ударило сердце. Вот поломанные, погрызенные ребра, еще крепящиеся к позвоночнику. Вот нога от колена и ниже, перегрызенная, словно отрубленная топором. Может быть, тупым, но топором. Валяется бедренная кость с обрывками мяса и брезентовой ткани; клочья ткани пропитаны кровью, кое-где сохранилась и кожа. Валяются какие-то совершенно непонятные обрывки, клочья мяса и изгрызенных, прокушенных насквозь костей, которые определять уже не хочется.

«Внутренностей нет!». Володька почувствовал, что перед глазами ползет зелень и чернота — слишком уж ясно представилось, что именно происходило здесь… может быть, всего несколько часов назад. Мотая головой, Носов прислонился к березке; деревцо накренилось под тяжестью. Желудок болезненно сокращался, невыносимо тошнило, и все плыла, плыла пред глазами проклятая зелень, а земля норовила встать почему-то под углом к ногам и всему телу.

И вот тут-то на него как раз и кинулись. Все произошло так быстро и так одновременно, что сам-то Володька понял, что происходит, только когда все закончилось. Дико залаял, метнулся вперед Нувориш, и лаял он, как на крупного зверя. Так же дико закричал Андрюха, выстрелил раз и второй, отчаянно рванул замок ружья. Стрелял и Акимыч, но молча. Ломилась через кусты какая-то рыже-бурая масса, и сам Володька тоже выстрелил в нее — чисто автоматически, потому что на него мчится что-то большое, Нувориш лает, а остальные стреляют.

Я рассказываю это последовательно, одно за другим: лаял… кричал… стрелял… увидел… А все происходило сразу, и Володька стрелял только на доли секунды после того, как стреляли Адрюха и Акимыч, рычал и бросался Нувориш.

И вот уже стоял Володька, сжимая ружье, поводя дико глазами, в нескольких шагах от рухнувшей на землю бурой массы. Морда зверя покоилась в трех метрах от его сапог, и медведь тоненько визжал, выл, скулил, пробитый в нескольких местах, бился и не мог встать, разбрызгивая кровь и слюну. Нувориш ворчит, треплет сзади зверя за «штаны», а вот гавкнул, как на человека. Позади треск, и ломится через кусты еще одна такая туша; грохочет, прыгает в руках ружье, и надо открыть поскорее замок, менять патроны, и грохочет сбоку карабин Кольши, летит в стороны древесина и кора от кедра, лупит в другую сторону Акимыч — с той стороны, оказывается, нападает еще третий зверь.

И тишина. Как растворились двое медведей… Может, все-таки они почудились Володьке? Плывет мерзкий смрад стреляного пороха, стоят в напряженных позах друзья, взрыкивает Нувориш; скулит, с натугой подвывает умирающий зверь, пытается встать, хлюпая собственной кровью, подламываясь, тыкаясь вперед головой.

— В-видели?! — ничего умнее не был в силах произнести Андрюха. И почему-то не было смешно.

— Видели! — энергично кивнул Акимыч. — А ну, давайте аккуратнее, ребята! Идти вместе, смотреть в оба, тут у нас прямо чуть ли не фронт…

Все знали, что этого не может быть — медведи вместе не живут, стаями не нападают. Того, что они видели, просто-напросто не может быть, потому что не может быть никогда.

— Зверя осмотрим, — Кольша произнес это тоном полувопроса, полуутверждения.

— Добей, потом уже смотри.

Кольша кивнул, разрядил оружие в медведя, под лопатку. Звуки скуления затихли, сильнее зажурчало и захлюпало.

— Обычный зверь… Года четыре, — Кольша произнес это тоже не совсем обычным тоном — глубочайшего недоумения.

— А ты ждал, у него руки вместо лап? Или человеческая голова?

Володька отметил, что Акимыч говорит вполне серьезно… То есть с иронией, конечно, но над Кольшей нисколько не насмехается. И сообразил, что не только ведь Кольша, он сам тоже ждал от медведя чего-то подобного; чего-то вроде человеческой головы.

— Ну, двинулись! Смотри по сторонам, ребята, не отходи друг от друга.

А Нувориш и дальше вел себя странно. Если вокруг медведи, должен был пес кинуться за ними, и отчаянно облаивать зверей, хватать их за шкуру, плясать перед носом, пока не подоспеют люди. Тут же Нувориш держался рядом, и раза два тоскливо, с каким-то унынием тявкнул на заросли. Тявкал и недоуменно, обиженно посматривал на хозяина.

«Он же не знает, люди там или медведи!», — облился Володька холодным потом. Сказать друзьям свою догадку? Проследить дальше за собакой? Володька стал следить и за друзьями, проверял уже их реакцию. И дождался — над воротником Андрюхи стали явственно шевелиться, подниматься дыбом редкие волосы. Ага, и он сообразил! Володька чувствовал, что и сам он на полшага до истерики. А что теперь делать, если и влипли во что-то, о чем любил писать Гоголь? Уже все, уже влипли, и лучше об этом не думать.

Четверо шли, стараясь ступать бесшумно (в чем проку уже не было никакого), поводя дулами ружей; раз прямо на пути вроде бы замаячила под елями темная масса, но Андрюха вместо того, чтобы сразу стрелять, схватил за руку Кольшу, стал ему показывать на тень. Тень мгновенно растворилась, как бы расползлась в сумраке леса, но когда к месту подошли — там на земле, на покрытом иголками мху, отпечатались огромные лапы, и капли крови застыли справа от места, где несколько минут провел затаившийся зверь. Значит, ранен?!

Вот показалась избушка. Старший Хохлов, Василий Михайлович, поставил ее специально в самом скоплении деревьев, среди буераков. Охотник думал ее спрятать… Кому же могла придти мысль, что подходить к избушке станет опасно самим же охотникам?

Вся земля вокруг избушки изрыта, истоптана зверями. Отпечатки лап с когтями, поломанные ветки, клочья шерсти на коре и на торчащих обломанных веточках. Нувориш стоял неподвижно, натянувшись как струна, и мелко-мелко дрожал.

Акимыч двинулся вперед. Вообще как опасно, он тут же выдвигался, оставляя молодых прикрывать спину; у Володи шевельнулось что-то в душе: пожалуй, все-таки не благодарность, скорее все-таки уважение. Что-то мелькнуло в окне… Второй раз… И Володьке показалось, осуществились самые страшные мысли: потому что в окне показалось и опять уплыло в темную глубину избушки зеленое, трупное лицо Вани Хохлова.