Кровавые следы. Боевой дневник пехотинца во Вьетнаме - Кристофер Роннау

Идея Бека с тот момент показалась стоящей, так что я согласился. Шёпотом, как будто мой ангел-хранитель мог меня подслушать, я сообщил Беку, что я католик, и чтобы он никому не смел рассказывать о нашей маленькой вылазке. После посещения католической начальной и средних школ я приобрел безграничное чувство вины, которые сестра Мэри Годзилла вбила в меня деревянной линейкой по пальцам. Я собирался свершить не просто мелкий проступок, но смертный грех, так что мне предстояло найти священника для исповеди или ещё какой-нибудь сделки по списанию грехов до того, как я снова попаду под обстрел. В соответствии с Балтиморским Катехизисом, если бы я умер, не исповедовавшись в этом грехе, то отправился бы прямиком в ад, по всей вероятности, на ракетных санях.

Бек знал, куда идти и провёл меня. Заведению было далеко до изысканности, хотя там на потолке висели электрические светильники и стоял музыкальный автомат, наигрывающий рок-н-ролльные мотивы. Играл он не слишком громко. Помещение было беспорядочно обставлено разношерстными столами и стульями, где многочисленные джи-ай пили и общались с местными девушками.

Через миллисекунду после того, как мы сели, к нам присоединились две девушки.

— Ты купить мне сайгонский чай? – сказали они хором. Чашечки безалкогольного чая величиной с напёрсток продавались тут по несколько долларов и позволяли поддерживать прибыльность предприятия за то время, пока посетители пили и болтали перед тем, как выбрать себе женщину. Не так уж много парней, едва войдя, тут же спускали штаны и кидались напропалую трахаться за деньги. Это была разновидность предварительной игры, как я полагаю. По мне наш разговор был настолько нелеп, насколько это вообще возможно. Это было явно хуже, чем любая неуклюжая, смущённая попытка пригласить девушку на свидание, что мне доводилось слышать в Америке. И потом, я не предлагал девушке свидание, я предлагал ей секс: «Привет, полагаю ты не будешь против, если я тебя чпокну?»

К тому же нелепости добавляло то, что она была азиаткой. В Калифорнии я не был знаком ни с одной девушкой, которая не была бы белее, чем «Чудо-хлеб»[15]. Теперь я оказался лицом к лицу с женщиной, столь экзотичной, что я даже не мог понять, старше она меня или младше. Потом она спросила, не хочу ли я с ней «хороший бум-бум».

К счастью, или к несчастью, меня спасла длинная рука закона. Прежде, чем мы успели завершить переговоры о цене, двое 66-Альфа – военных полицейских – прибыли, чтобы нас выгнать. Наступило время вечерней смены. С этого момента и до закрытия заведением стало офицерской территорией. Весь рядовой состав должен был освободить помещение, так чтобы высшие чины могли бы потягивать своих блядей в уединении. Если бы в клубе Вест-Пойнтских жён однажды узнали об этой традиции, у них бы коллективно сорвало крышу. Ну что ж, пускай я и не потрахался, но, по крайней мере, я нашёл место. Неплохо для начала.

Бек и я разошлись по своим подразделениям. Вернувшись в свой барак, я узнал, что один из солдат, которого я даже ни разу не видел, в тот день закончил свою командировку и отправился домой. Теперь двое парней спорили, у кого больше прав унаследовать маленький тощий матрас, который остался от уехавшего.

Один из этих двоих, Джон Сиверинг, крупный и мощный, телосложением напоминал футбольного полузащитника. Волосы у него были песочного цвета, а лицо скорее дружелюбное, чем угрожающее. Второй, Кларенс Ортис, был ниже ростом, со смуглой кожей и гавайского происхождения. Хоть он и был меньше, но мне он казался более опасным. Видимо, оттого, что его генофонд был ближе к Вьетконгу, чем у любого из нас. Ортис говорил на гавайском пиджин-диалекте, который я временами понимал с трудом. Некоторые слова казались непостижимыми, а он не трудился их пояснять. Это было всё равно, что слушать код Навахо[16].

Сиверинг начал снимать матрас с освободившейся койки.

— Кто тебе это дать? – спросил Ортис тоном скорее обвиняющим, нежели вопросительным.

— Что? – сказал Сиверинг, — Он мне его оставил.

— Нет! – ответил Ортис, хватая матрас с другого конца, — Он сказал это мой!

Перетягивание матраса за оба конца длилось, может быть, полминуты, затем ситуация резко обострилась, и оба пехотинца одновременно принялись тузить друг друга кулаками. Удары выглядели жёсткими, достаточно жёсткими, чтобы пробить дыру в гипсовой стене. Драка закончилась быстро, оба бойца лежали на полу, вымотанные и жадно глотающие воздух. Ничья. Я не могу вспомнить, кому из них достался приз.

Моя первая ночная вылазка в джунгли состоялась на следующий день. Роту снова отправляли участвовать в операции «Седар-Фоллс». Так что с первыми проблесками рассвета грузовики привезли нас на лётное поле Лай Кхе, где два десятка вертолётов из 1-го авиабатальона стояли в несколько рядов, с работающими моторами и вращающимися пропеллерами.

Я начал понимать армейский жаргон. Вертолёт, перевозящий солдат, назывался «слик». Слики имели двух бортовых стрелков и могли вместить десятерых таких, как мы, набитых внутрь со всем нашим снаряжением. Некоторые из этих джи-ай-такси также несли контейнеры с ракетами. «Кабанами» или «ганшипами» называли вертолёты с креплениями для нацеленных вперёд пулемётов и ракет. Они не перевозили солдат, но были набиты боеприпасами и использовались, как летающие вооружённые платформы. Словом «даст-офф» обозначали медицинский эвакуационный вертолёт, который мы чаще называли «медэвак». Спереди и по бокам на них были нарисованы большие красные кресты на белом фоне. На мой взгляд, кресты выглядели, как мишени, что было неправильно. ВК и СВА (армия Северного Вьетнама) уже много раз показали, что сбить медицинский вертолёт, полный беззащитных раненых, даже находящихся без сознания, вполне укладывалось в их понятия о морали. Их это совершенно не смущало.

Шум на лётном поле стоял оглушительный. Шарп подал сигнал рукой, мы все побежали мимо вертолётов, и 3-е отделение набилось в один из них. Мы бежали пригнувшись, чтобы нам не снесло головы, хотя главный винт вращался в пятнадцати футах над землёй. С земли поднималось столько пыли, что невозможно было уберечь от неё глаза и что-нибудь разглядеть. Пока я там служил, я ни разу не слышал, чтобы кого-нибудь на самом деле ударило главным винтом, но, уверен, такие случаи происходили. Когда вертолёты отрывались от земли, они иногда покачивались, отчего одна сторона винта приближалась к земле, иногда достаточно близко для чьего-либо обезглавливания. Позже, во время службы во Вьетнаме, я видел, как один из Чёрных Львов зашёл под хвостовой винт, который расположен гораздо ниже, чем главный. Картина казалась тревожной, но тут же оказалась забавной, как только мы поняли, что обошлось без серьёзных травм. Удар оставил глубокую вмятину на его каске и на несколько минут лишил его способности соображать. К счастью, сильно он не пострадал и его рассудок быстро вернулся к норме, что, впрочем, не особенно много значило, учитывая, что он служил в пехоте.