Кровавые следы. Боевой дневник пехотинца во Вьетнаме - Кристофер Роннау

К счастью, если не принимать в расчёт молоко, то все вредоносные качества порошковых и восстановленных продуктов перевешивались моей потребностью в топливе. Похоже, я постоянно имел отрицательный энергетический баланс. Приходилось бороться за поддержание своего веса. Соответственно, я съел бы даже порошковую тыкву, если бы её нам однажды приготовили.

В промежутках между приёмами пищи в столовой еду не подавали. Если вы пропустили обед из-за задания, вы либо ходили голодный, либо ели пайки из своей тумбочки. Однако, вы могли взять в столовке холодный напиток. Это было необходимо, чтобы предупредить обезвоживание и тепловые удары. Обычно там на столе в углу стояли два хромированных семигаллонных бачка, полных льда и таинственной сладкой жидкости. Предлагались всегда два цвета – зелёный и фиолетовый, но это были не лайм и виноград. Зелёный и фиолетовый. Хуже, чем «Кул-Эйд»[11]. Никто точно не знал, что это за напиток, даже Пентагон. Мы называли его джунглевым соком. Он был очень сладким, очень едким и оставлял изжогу. Я всегда после него полоскал рот водой, потому что опасался, что он может разъесть эмаль на зубах. Тем не менее, я выпил целые галлоны этой дряни за то время, что был на грани смерти от обезвоживания и был благодарен за то, что он у нас есть.

После завтрака мы направились к границе лагеря и началу моего первого патрулирования. Узкая тропинка тянулась от расположения роты к линии укреплений сквозь лабиринт кустов. Разросшиеся корни и ветки торчали на тропинку, пытаясь ухватить нас за ноги. С первыми проблесками дневного света чёрные громады превратились в серые тени. Мы шли умышленно медленно. Иногда мы заходили в безнадёжный тупик и дожидались, пока посветлеет. Мы ждали, словно звезда в новой бродвейской постановке, что не выходит на сцену, пока занавес полностью не поднимется. Шарп не хотел выводить нас на ничейную территорию, пока солнце окончательно не встанет и мы не будем видеть, что там на другой стороне.

— Чёрт, это же ядро! – сказал я, поднимая с земли лежащий рядом с тропинкой грязный восемнадцатифунтовый шар. Никто не выразил ни малейших признаков интереса. Все видели их уже много раз. Джилберт, второй новичок, не смог бы проявить меньше интереса. Он покосился на меня и полностью проигнорировал ситуацию. Я задумался над историей этих древних снарядов. Они выглядели, как ржавые яйца динозавров. До нас вьетнамцы сражались с французами, японцами и китайцами. Мы не изучали историю Вьетнама, так что я не знал про других врагов, с которыми тут воевали, но знал, что они были. Запальное отверстие ядра глядело на меня, словно глазок на картофелине. Может ли эта штука взорваться, если я буду дальше вертеть её в руках или уроню? Ну, хорошо, игры кончены. Я аккуратно положил ядро на место и двинулся дальше. Мне казалось, что это крутая находка.

Перед тем, как мы вышли за периметр, Шарп построил нас, чтобы проверить один из элементов снаряжения, который мы все должны были носить при себе. В тот раз это оказались дымовые гранаты. У каждого нашлась одна. Эти неожиданные опросы то и дело проводились во взводах и отделениях. В следующий раз он мог проверить, что у каждого есть мина «клаймор» или требуемое количество осколочных гранат или патронов. Идея этих неожиданных проверок заключалась в том, чтобы убедиться, что среди нас нет сачков, и что все несут положенное количество снаряжения.

Пока шла проверка снаряжения, я заметил у стоящего рядом парня по фамилии Голамбински и по прозвищу Соня, фосфорную гранату на поясе. Все называли их «вилли-питер»[12], и мне не хотелось идти рядом с теми, кто их носит. Мы все слышали истории, как в эти штуковины попадает пуля и граната срабатывает, выжигая пол-отделения. К тому же, если обычная граната весила примерно фунт, то «вилли-питеры» тянули на четыре фунта каждая. Голамбински был ещё более тощ, чем я. Бросить такую гранату для него всё равно что толкать ядро. Потребовался бы Кинг-Кинг, чтобы зашвырнуть её достаточно далеко и не обгореть самому при взрыве. Я незаметно сместился к концу строя, подальше от Голамбински.

То же самое касалось и тех, кто нёс огнемёт. Не надо быть нейрохирургом с богатым воображением, чтобы представить себе, какое барбекю получится, если пуля или раскалённый осколок пробьёт один из чёрных баллонов с загущенным керосином. Чёрт, я пару раз видел, как это происходит в кино. Как может человек в здравом рассудке не трястись, шагая рядом с этим парнем? К счастью, патруль проводился лишь силами отделения, так что насчёт огнемёта беспокоиться не приходилось. Их брали только на взводные или ротные патрули.

Вода в реке доходила до груди и была холодной, как грудь ведьмы, что стряхнуло остатки сна со всех отстающих. Начать вылазку в мокром, чавкающем белье было неприятно. И вообще патрулирование оказалось трудным делом. Земля промокла от ночного ливня, отчего на поверхности образовался толстый слой грязи, который замедлял движение и засасывал ботинки. Дорогу нам преграждала густая растительность, через которую нам приходилось прорубаться. Потребовалось пять часов, чтобы пройти жалкие три километра туда и три обратно. Пройденное расстояние составило неполные четыре мили.

По пути мы пересекли ещё несколько ручьёв, где вода доставала некоторым низкорослым парням до подбородка. В отличие от реки рано утром, где было неприятно холодно, эти оказались освежающими. Так как мы все вспотели и перегрелись, вода нас приятно остудила. Шарп решил, что один из ручьёв слишком глубок, чтобы переходить его вброд. Вместо этого он предпочёл срубить стоявшее рядом сухое дерево так, чтобы оно упало через ручей. Его план сработал на отлично и мы перебрались на другую сторону. На мой взгляд, стук мачете раздавался слишком громко, отчего я занервничал. Я боялся, что враг может услышать нас и испытал большое облегчение, когда дерево, наконец, рухнуло и мы могли покинуть это место.

Помимо шума при рубке дерева и не особо переживал, находясь в джунглях. Вероятно, оттого, что остальные солдаты шли совершенно спокойно. Я начал проникаться их настроением. Как я теперь понимаю, большинство патрулей не стоили и пригоршни бобов, потому что мы не встречали ни противника, ни других опасностей.

На обратном пути к лагерю Лопез запутался ногой в растяжке одной из самых жестоких ловушек, изобретённых человеком. Она была устроена так, что четырёхфутовый кусок колючей проволоки хлестал поверх дороги на уровне глаз, словно ветка дерева, которую отогнули и отпустили. Лопес шёл передо мной. Хьюиш, шедший позади меня, заметил эту штуку и крикнул Лопесу, чтобы тот остановился, что тот и сделал. Затем Хьюиш отцепил проволоку от ботинок Лопеса, так что Лопесу пришлось стоять сначала на одной ноге, затем на другой. Я и понятия не имел, что происходит. После мы все отпускали шуточки на этот счёт.