Запах денег - Дмитрий Ромов

не особо знаю, надо было Сергеича вашего припрягать.

— Ты ж говорил, по Москве генерала возил, — возмущается Игорёк.

— Так, то когда было! На срочной ещё, а с тех пор и училище, и служба, и война — чего только не было. Тут помню, тут не помню. Мужик в пиджаке и дерево там такое.

— В гостиницу, Анатолий, обратно, — говорю я.

— Ну, это, поди, смогём, — соглашается он.

Лида организовывает перекусить бутерброды с копчёной колбасой и с красной икрой. Парни не возражают, да и мы с Наташкой тоже. Располагаемся в закутке за стойкой и налетаем на закуску.

— Нихера вы здесь царство какое устроили, — крутит головой Толян, выглядывая в зал. — Тридевятое, в натуре.

Устроили, да. Сегодня народу не так много, вот посмотрел бы ты вчера, что тут творилось.

— Лида, ты Элю отправила домой? — спрашиваю я.

— Какую Элю? — удивляется она.

Наташка ничего не спрашивает, но прекращает жевать и внимательно на меня смотрит.

— А как её, не Эля? — хмурюсь я. — Вроде, Эля. Ну, которую победительницей назначили вместо Натальи.

— Ах, эту… — кивает она. — Да, отправила. Да она сама отсюда летела, только пятки сверкали. Печёнкин-то, козёл старый перепугал её до смерти.

— Ещё бы, — хмыкаю я, — ужас такой увидеть прямо перед собой.

Лида улыбается и говорит Наташке:

— Знала бы ты, как он бесился вчера. Не Печёнкин, а Егор. Я думала, он меня убьёт, когда подумал, что этот козёл тебя в номер утащил. Натурально, убьёт, понимаешь?

— Был бы рядом со мной, — вздыхает Наташка, — не пришлось бы беситься.

— Ну, — смеётся Лида. — Такая история не про Егора Андреевича. У него за одну минуту тысяча событий происходит, и все невероятной важности.

— А ты его хорошо знаешь? — чуть прищуривается Наташка.

— Кхе-кхе, — покашливаю я. — Я вам не мешаю, девочки? А то, может мне пойти пройтись?

Лида смеётся, Наташка тоже, но не по-настоящему, как-то делано.

— Любезный, Брагин здесь? — доносится до меня знакомый голос.

Припёрлось чудище.

— Как говорится, помяни его, и вот оно уже здесь.

— Кто там? — спрашивает Наташка.

— Печёнкин, — качаю я головой. — На переговоры что ли прислали?

— О, Егор Андреевич, — улыбается он улыбкой добряка, — замечая меня, выходящим из аппендикса за стойкой.

— Здравствуйте, ещё раз, Глеб Антонович, — отвечаю я безо всякой улыбки.

— Не найдётся минуточки? — заискивающе спрашивает он.

— Найдётся. Пойдёмте за столик присядем.

Мы идём к свободному столику и я делаю знак бармену, кивая на генерала:

— Двести коньяка принеси, пожалуйста.

Тот молча кивает.

— Егор Андреевич, — начинает Печёнкин, когда мы усаживаемся за стол.

— Да прекратите вы, товарищ генерал, не нужно этого. После того, что между нами было, можете меня по имени называть.

— Да-да, — соглашается он с виноватой улыбкой. — Это точно, чего только не было. Ты вон даже поколотил старика.

Смотреть на это унижение неприятно. Он потеет, то и дело вытирая лицо салфеткой и поправляя влажные волосы, постоянно дёргает узел галстука, отдувается и вообще, выглядит крайне растерянно.

— Вообще убить хотел, — хмыкаю я.

— Правильно, правильно, так мне и надо. За дело ведь, я же понимаю….

Тьфу…

— Ну, ладно, кончайте вы этот балаган. Страшно вам что ли?

— Страшно, — тут же соглашается он и наклоняется через стол в мою сторону. — Я ведь к ним отношения не имею. В делах участия не принимал, а сейчас как пойдут без разбора головы рубить, так и мою срубят. А я ведь приказы выполнял и всё.

Подходит бармен и ставит графинчик и пузатый бокал на низкой ножке. Печёнкин наполняет его до краёв и залпом осушает. Возвращает на стол, резко закрывает рот рукой и стреляет глазами налево и направо. Потом убирает руку и выдыхает:

— Уф-ф-ф… хорошо пошла… Благодарствуйте.

— Кто приказал меня убрать? — спрашиваю я. — Не для протокола.

— Караваев, — после паузы и мучительных сомнений выдаёт он.

— Какой бюджет на это выделил?

— Да какой бюджет? Никакого. Я Суходоеву команду дал и всё.

— И он так легко согласился?

— Звание и должность пообещал. Согласился. Чмо был, не человек.

— А вторая попытка? Кто второй раз стрелял?

— Не знаю, — отвечает Печёнкин и лицо его становится испуганным, будто он боится, что я не поверю.

Ну, собственно и боится, наверное… Странное это дело, очень странное. Не хочет говорить или действительно не знает? Ладно…

— Ну а что, собственно вы от меня хотите? — перехожу я к главной теме его визита. — Я ни на что не влияю, к расследованию отношения не имею.

— Брагин, ну ладно, будь ты человеком, — повышает он голос. — Я тебе пригожусь ещё, не последний день живём, правда?

Алкоголь побежал уже по венам.

— Так что я сделать-то могу?

— Да всё ты можешь! Я дурак был, что тебе не верил, идиот! Надо было сразу на твою сторону вставать… Ну, прости, я ж подумать не мог, что какой-то пацанёнок, потрох ссу… э-э-э… прости-прости, короче, что ты вот с генсеком чаи гонять будешь. Ну, так ты же не чмо, ты парень хороший, добрый, вон за девчонку чужую совсем заступился вчера… Скажи Чурбанову, что я пригожусь. Пусть меня переведёт хоть в последнюю дыру, в жопу мира, хоть в Кушку, хоть в Наушки, но только оставит на службе. Куда я без милиции, ты сам посуди. Ну, и потом, у меня же и на Куренкова, и на тебя, и на всю…

— Что-что? — поднимаю я брови.

— Ой… Нет, нет, это чисто… это… нет, я не так выразился…

— Ох, и мудак ты, Печёнкин. Вот нахер ты мне нужен, а? Ты же сдашь сразу, при малейшей возможности…

— Кто, я? — перебивает он, ударяя кулаком себя в грудь. — Не, я нет! Кого я сдавал? Егор Андреич, ну вы войдите в моё…

— Так, ладно, время позднее, идите домой. Я подумаю. Ничего другого не обещаю, обещаю только подумать, ясно? Скажу после Нового года.

— Спасибо, спасибо, спасибо, спасибо… — рассыпается он в благодарностях и чуть не кидается руку мне целовать.

Нет, ну что за человек, вообще…

— Всё, — подхожу я к своим. — Идём на Красную площадь! Немедленно! Гулять! Мне нужно пройтись по свежему воздуху!

— Ты сума сошёл, уже ведь ночь! — таращит глаза Наташка.

— Вот и отлично, сейчас самое время. Никого не будет, только мы. Я пошёл. Кто со мной — догоняйте.

Разумеется, идут все. Мы выходим из гостиницы и оказываемся в сказке, покруче приключений Маши и Вити, или, как их там звали.

А снег идет, а снег идет,

И все мерцает и плывет.

За то, что ты в моей судьбе,

Спасибо, снег, тебе…

— Наташка, ты чувствуешь восторг первого снега? — спрашиваю я.

Мы идём чуть впереди, а Игорёк и матерящийся Толян плетутся сзади. Ничего, свежий воздух на пользу всем.

— Это уже не первый снег, — немного сердито отвечает она, но я-то вижу, ей тоже нравится и вштыривает от этого всего.

Мы выходим на площадь и останавливаемся, замираем. Говорит и показывает Москва! Мама дорогая, какая же красота! Рубиновые звёзды, куранты, башни. Кругом никого — только мы и могучий, древний и вечный Кремль. А ещё снег. Он валит и валит, засыпая мир мягким лебяжьим пухом. Тепло, ветра нет и пахнет невероятной свежестью. Ох, как же здорово быть молодым!

Я прижимаю к себе свою суженую и оторвав от земли начинаю кружить. Она зарумянилась, на бровях и ресницах снежинки, на шапке снежинки, везде они. Везде.

Глаза Наташки зажигаются восторгом а губы растягиваются в улыбке, но это длится недолго, будто счастье, которое часто бывает скоротечным.

— Поставь, — просит она. — Поставь, Егор.

Лицо её теряет детскую радость и становится серьёзным.

— Пожалуйста, Егор, поставь меня.

Я подчиняюсь. Ну, зачем, Наташ, ведь так всё чудесно…

— Я должна тебе что-то сказать…

— Сейчас? Вот тут? И это не может подождать?

Она качает головой.

— Ну ладно, — соглашаюсь я, — говори, если надо…

— Егор, — начинает она и прикусывает нижнюю губку…

7. Шоб не было эксцессов между нами

Сейчас мне хотелось бы услышать что-нибудь приятное, типа… ну, я не знаю, давай вернёмся в гостиницу и займёмся любовью… Что-то вроде этого. Но судя по тому, как она выглядит, речь о чём-то совсем другом.

Ну, как бы вариант, который сразу приходит в голову, по идее не вариант, в том смысле, что я же не первый день на свете живу и понимаю, что надо делать… Ну, в общем…

— Слушай, Наташ, — наконец, не выдерживаю я, — если не знаешь, как начать, не беда, не начинай. Может, потом и надобность пропадёт.

Я вижу её лицо близко-близко перед собой. На нём таят крупные лохматые снежинки, моментально превращаясь в маленькие водяные капельки…

— Если мы простоим здесь