Дурак космического масштаба - Кристиан Бэд

Рос кивнул ему, наконец, не отрывая взгляд от экрана и двух боковых мониторов, зрение его было расфокусировано, как у человека, находящегося в глубоком трансе. Кивнул он неловко, боком, как дёрнулся. Он не был сейчас пилотом, он был шлюпкой и видел её экранами.

Энрихе знал, что существуют военные разработки, подключающие мозг пилота к системам шлюпки напрямую. И знал, из-за чего стопорятся исследования — не выдерживают люди такого вот прямого "обзора". Но сейчас он видел, что выдерживают. Если это необходимо больше, чем осознание самого себя. Просто убедить в такой необходимости нельзя. Это сумасшествие можно принять исключительно по доброй воле.

— Вижу, — сказал Рос.

И Энрихе понял, что он именно видит. В восприятии первого пилота складывались сейчас в одно сигналы всех систем шлюпки, и он "видел" эту сумму человеческими глазами, видел несуществующее и недоступное отдельно ни человеку, ни компьютеру.

— Действуй по обстановке, — согласился Энрихе и подавил кашель. Как только они выдерживают постоянные перегрузки, эти сумасшедшие пилоты? Шлюпку крутило и выворачивало, но Рос, устремившись глазами к невидимой цели, уверенно направлял полёт туда, где первый раз заметил магнитную аномалию.

Когда до земли оставалась пара тысяч единиц, кидать стало меньше. Энрихе восстановил дыхание, перестал давиться кровью, сунув, наконец, в рот капсулу с коагулятором сосудов. Штрафники тоже повеселели. Живы, они были живы. И даже вроде бы что-то нашли.

Шлюпка выглядела так, словно какой-то небесный монстр пожевал её и выплюнул за несъедобностью. Аварийный люк, однако, открылся довольно легко. И в широкий его проём они сразу увидели капитана. Тот лежал на полу без защитного костюма. Глаза были закрыты. И он — улыбался!

Рос прыгнул в проём, первый. За ним полез, было, Коста, но Энрихе оттеснил его без особых церемоний.

Лейтенант уже прижимал к виску капитана браслет, который рассчитан и на немудрёную медицинскую диагностику.

— Живой, — шепотом сказал он.

Капитан улыбнулся и пробормотал что-то словно во сне.

— Да он же…

— Спит! — пробасил Коста неожиданно громко.

— Поспишь с вами, — произнёс лежащий, и открыл глаза. — Ты что тут делаешь, Коста?

Он знал штрафника по имени.

— Тебя, мерзавца, ищет, — сердито ответил Энрихе.

Они прошли Хэд знает, через что, а этот хаго — спит! Как свинья, как..!

У него просто не было слов.

В наступившей тишине стало слышно, как визжит и скребётся в висящей рядом "двойке" Кьё, которую забыли отстегнуть от страховочных ремней.

Глава 20. "Брикеты с мясом"

— Даже простой боец — это уже тупая безгласная тварь! А штрафники — вообще вроде брикетов с замороженным мясом!

— А ну, потише, Коста, раскомандовался тут, — капитан поморщился. Выглядел он уставшим, мучился головной болью. Это только в первую минуту Энрихе показалось, что хаго бодр и весел, сейчас он видел — фиолетовое излучение прошлось не только по их головам.

Второй раз нырять под медленно наплывающий генератор они не рискнули. Капитан приказал переждать у грунта. Энрихе промолчал: говорил хаго уверенно, проверял уже, что ли?

Теперь они полулежали рядом в тени шлюпки и ждали.

Лихорадочная, сыщитская бодрость отступила, иннеркрайт устал, ныли кости, и болела голова. И в будущем тоже ничего радостного не маячило.

Штрафники спорили о чём-то, усевшись в тени пожёванной алайской шлюпки, спорили теперь шёпотом, почти неслышно. Вставило их после того, как на связь вышел лендслер и сказал нечто такое двусмысленное, что капитан только вздрогнул и кивнул. Дословно Энрихе почему-то не запомнил. Смысл был "нашлись? теперь не высовывайтесь". Видно высоко над ними бурными темпами развивались какие-то иные события, может быть требующие, чтобы и Энрихе, и капитан срочно сгинули там, где и искать их никто не будет. И вот они с хаго сидят теперь возле "двойки", и тот — дремлет с открытыми глазами.

Энрихе всё-таки старался не терять контроля. Он не досчитался Роса, приподнялся, оглядываясь…

Рос пытался определиться на местности. Он снял с алайской шлюпки часть навигационного блока, покопался в нём и теперь бродил вокруг, пристреливая координаты. Он думал, как выбираться, в случае отказа навигации. Энрихе не думал. Его, как и капитана, слишком клонило в сон. Клонило так, что сознание уже почти отделилось от тела, и он, временами, видел себя со стороны, лежащего у изрытого оспинами бока шлюпки.

Иннеркрайт не знал, что двадцать минут назад комкрыла получил официальный запрос Совета домов, инициированный регентом, в котором требовали выдать уже не заложника, а военного преступника Энрека Лоо, не знал, что через четыре с половиной часа в районе Плайты будет правительственная комиссия Империи… Но ему хватило чутья понять, что живые они с капитаном Пайелом сейчас никому не нужны.

Фиолетовый фронт наступал. Рос вернулся, подергал капитана за рукав, призывая укрыться в шлюпке. Тот отмахнулся, буркнув, что от железа только больше заболит голова, но поднялся, и они с лейтенантом стали смотреть на приближающееся фиолетовое сияние.

Энрихе, сознание которого то и дело убегало, опять затошнило от подступившего головокружения. Перед глазами вновь заплясали серебристые линии… Его буквально затягивало в транс.

Капитан Пайел обеспокоено склонился над ним. Энрихе вздрогнул от непривычной близости чужого тела, но из горла вырвалось:

— Паутину? Ты видишь паутину?

— А что это? — капитан Пайел уставился на него зелёными, как изувеченное небо, сонными глазами. Сел рядом.

— Глаза закрой, увидишь…

— Да не могу я, плывёт всё. Я и с открытыми — Хэд знает, что вижу. Словно сносит нас куда-то…

— Я и говорю — паутина. Зацепиться надо за что-то, чтобы удержаться здесь. В ЗДЕСЬ! Понимаешь?

Капитан кивнул.

— Я когда ещё в северном крыле служил, на меня накатывало иногда так, что я не осознавал, где же я во Вселенной. Казалось, ещё чуть-чуть и разум выскочит из черепной коробки, и убежит… Или, разум останется, но вот так же убежит вся радость… А потом Дьюп… Колин забрал меня к себе в каюту, и я обрёл в нём какую-то твёрдую землю… Что-то устойчивое в этом чужом и пожирающем душу… Знаешь, Энрек, нет во Вселенной никакого бога. Это вера наша создаёт его, а он потом создаёт нас. Вера делает твердь из небытия, жизнь — из пустоты. И эта вера — наш Бог. Мы порождаем создателя сами, чтобы он стал потом нашей опорой.

Капитан вдруг потянулся и обнял Энрихе. И тот понял, что сидят они с точки зрения этикета недопустимо близко, но ему это уже совершенно никак, а может даже и наоборот, и он даже готов, как Кьё, уткнуться мальчишке носом под мышку.

— Держись за меня, — просто сказал капитан. — Я знаю, на чём стою. На том, что всё в нас — одно. Начало и конец. Я понял. Это теперь из меня ничем не вышибешь. Я сам себе — твердь и почва. Хрен оно нас утащит!

Фиолетовое сияние тянулось к людям. Далёкая кромка синевы давно уже была съедена, и оно взялось за бледную голубизну прямо над головами. Это было страшно, но совсем не больно. Капитан оказался прав — на значительном расстоянии от генераторов, сияние вреда человеку не причиняло.

Небо стало сначала цвета болотной зелени, потом прояснилось и заиграло бирюзой. В воздухе запахло озоном. Лучи не убивали, они обеззараживали.

Фиолетовое сияние ушло дальше, пожирая новые единицы пространства. Задышали, испуганные штрафники, зябко растирал плечи Рос, только собака дремала, легкомысленно раскидав лапы — сияния она не испугалась.

— Я не понял, — сказал Энрихе, которого почти отпустила тошнота. — Это зараза на нас так фиолетовая подействовала, или что-то другое?

И тут же мир встал на дыбы, сознание его метнулось в агонии, и он вжался в теплое плечо капитана.

— Тише, Энрек, — прошептал тот. — Это не сияние. Это… словно тетрадь кто-то листает.

Капитан выругался, напрягся. Энрихе стало тяжело дышать и перед глазами замелькали тёмные пятна.

— Ханер камат, — прошептал он.

— Да пусть хоть сам Хэд. Хрен он меня отсюда сдвинет!

Запылились мои башмаки,Всё стоят и стоят у порога.Мне без бога бродить не с рукиЯ возьму и придумаю бога

Чтобы был он со мной молчалив,Чтоб был строг, и ко мне равнодушен.Чтобы, душу кому-то излив,Снова стал я и глух, и послушен.

Чтобы рвали меня на кускиЛишь за то, что, мол, ценят и любят,Что б я с вами не сдох от тоски,С теми, кто называются "люди".

Напев разрывал душу. Но даже кускам души не было места на безжизненной планете, и они скреблись, требуя снова открыть им грудную клетку.