451° по Фаренгейту. Повести. Рассказы - Рэй Брэдбери

Кто бы сомневался. Но если дела и дальше так пойдут, не останется ни машин, ни друзей, ни одуванчиков последнего урожая.

– Скорбь. Скорбь. Скорбь. Ты уподобился бою похоронного колокола, – сказал дедушка. – Такие разглагольствования хуже ругани. Я не стану, однако, полоскать тебе рот мыльной водой. А предписываю тебе принять один наперсток вина из одуванчиков. На-ка, опрокинь сей же час. Ну, и как на вкус?

– Я – огнеглотатель! Вуууу!

– А теперь марш наверх, трижды обежишь квартал, сделаешь пяток кувырков, шесть раз отожмешься, залезешь на пару деревьев и превратишься из главного плакальщика в первую скрипку. Пошел!

На бегу Дуглас подумал: «Хватит с меня и четырех отжиманий, одного дерева и двух кувырков!»

ХXII[66]

В полдень первого августовского дня, садясь в свой автомобиль, Билл Форестер объявил во всеуслышание, что едет в центр города за внеочередной порцией мороженого, на случай, если кто-то захочет составить ему компанию. И вот не прошло и пяти минут, как стряхнувший с себя мрачное настроение Дуглас шагнул с раскаленной мостовой в грот, насыщенный воздухом крем-соды и ванильной свежести, и вместе с Биллом Форестером устроился у фонтанчика из белоснежного мрамора. После чего они попросили зачитать им список самых диковинных видов мороженого, и стоило мороженщику произнести:

– Старое доброе ванильное мороженое с лаймом…

Билл Форестер подхватил:

– Именно!

– В точку! – воскликнул Дуглас.

Дожидаясь заказа, они сделали неторопливый оборот на вращающихся табуретах. Перед их взором проплыли серебряные краники, сияющие зеркала, приглушенные опахала потолочных вентиляторов, зеленые тени над оконцами, спинки стульев в виде струн арфы. Они перестали крутиться. Их взгляд упал на лицо и фигурку мисс Элен Лумис девяносто пяти лет от роду, которая сидела с ложечкой мороженого в руке и с мороженым во рту.

– Молодой человек, – обратилась она к Биллу Форестеру, – вы человек со вкусом и воображением. И силы воли у вас хватит на десятерых мужчин, иначе вы не решились бы отвернуться от обычных ароматов, поименованных в меню, без отговорок и возражений, и, не задумываясь, заказать такое неслыханное лакомство, как ванильное мороженое с лаймом.

Он отвесил ей церемонный поклон.

– Присоединяйтесь ко мне, – предложила она. – Потолкуем о чудном мороженом и прочих милых нашему сердцу вещах. Не извольте беспокоиться, я плачу по счету.

Улыбаясь, они пересели за ее столик, прихватив с собой свои блюдечки.

– Ты похож на отпрыска семейства Сполдинг, – сказала она мальчику. – Твоя голова по форме напоминает дедушкину. А вы Уильям Форестер и ведете весьма приличную колонку в «Кроникл». Я слышала о вас больше, чем решусь сказать вслух.

– Я знаю вас, – сказал Билл Форестер. – Вы Элен Лумис. – Он немного замялся и добавил: – Когда-то я был в вас влюблен.

– Вот это, я понимаю, начало для разговора. – Она, помолчав, ковырнула свое мороженое. – Залог следующей встречи. Нет… не рассказывайте мне, где, или когда, или как вы были в меня влюблены. Это мы отложим на потом. Ваши слова перебили мой аппетит. Послушайте! Мне и так пора домой. Поскольку вы репортер, приходите завтра чаевничать между тремя и четырьмя. Пожалуй, я смогу рассказать вам историю нашего города с тех самых времен, когда здесь появилась фактория. И чтобы чем-то занять наше любопытство, мистер Форестер, не забудьте спросить меня о джентльмене, с которым я была близка семьдесят, да, семьдесят лет назад.

Они сидела напротив, и им казалось, с ними говорит седая растерянная дрожащая моль. Ее голос исходил из недр седины и старины, обернутой в пыльцу прессованных цветов и древних бабочек.

– Ну как, – она поднялась, – придете завтра?

– Обязательно приду, – заверил ее Билл Форестер.

И она удалилась в город по своим делам, а маленький мальчик и молодой человек смотрели ей вслед, задумчиво доедая свое мороженое.

Следующее утро Уильям Форестер провел за изучением местных новостей для газеты, после обеда нашел время для рыбалки на реке за городом, поймал несколько рыбешек и отпустил их со спокойной совестью. Не задумываясь или, во всяком случае, не замечая, что задумывается, он в три часа обнаружил, что машина везет его по нужной улице. Он не без любопытства наблюдал, как его руки крутят руль и ведут автомобиль по широкой круговой подъездной дороге, на которой он остановился и припарковался у поросшего плющом входа. Выйдя наружу, он не мог отделаться от мысли, что посреди необъятного зеленого сада, подле свежевыкрашенного трехэтажного викторианского особняка его автомобиль смахивает на старую, затрапезную, изжеванную курительную трубку. В дальнем углу сада он краем глаза уловил призрачное движение, услышал шелестящий возглас и увидел сидящую в одиночестве, ожидающую его мисс Лумис, вне времени и пространства, у матово мерцающего серебряного чайного сервиза.

– Впервые в жизни не я жду, а женщина, – сказал он, подходя к ней. – И впервые в жизни я не опоздал на свидание.

– Почему? – поинтересовалась она, откинувшись на спинку плетеного кресла.

– Понятия не имею, – признался он.

– Что ж. – Она начала разливать чай. – Для начала скажите, что вы думаете о нашем мире?

– Я ничего не знаю.

– Вот с чего начинается мудрость, как говорится. Когда тебе семнадцать, ты знаешь все. Когда тебе двадцать семь и ты все еще думаешь, что знаешь все, значит, тебе все еще семнадцать.

– Кажется, вы многое познали за эти годы.

– Казаться всезнающими – привилегия старых людей. Но это такое же притворство и актерство, как и все другое. Между нами говоря, мы, старики, перемигиваемся и улыбаемся, как бы говоря друг другу: «Ну, как тебе нравится моя маска, моя игра, моя достоверность? Разве жизнь не пьеса? Разве я плохо играю?»

Они тихо рассмеялись. Он откинулся на спинку стула, и впервые за многие месяцы смех непринужденно слетал с его уст. Когда они отсмеялись, она взяла свою чашку двумя руками и заглянула в нее.

– Вы знаете, а ведь нам повезло, что мы встретились так поздно. Мне бы не хотелось, чтобы вы встретили меня двадцатиоднолетней и без царя в голове.

– Для хорошеньких девушек двадцати одного года есть особые правила.

– Вы полагаете, я была хорошенькой?

Он добродушно кивнул.

– Но откуда вам знать? – спросила она. – Когда встречаете дракона, пожравшего лебедя, вы что, судите по пуху и перьям, приставшим к его пасти? Такое тело и есть дракон, сплошь чешуя да складки. Итак, дракон слопал белую лебедушку. Я не видела ее целую вечность. Я даже не помню, как она выглядит. Однако я ее ощущаю. Она там, внутри, цела и невредима. Лебяжья сущность не лишилась ни единого перышка. Знаете, иногда весенним или осенним утром я просыпаюсь